Со всей дури! - Вильмонт Екатерина Николаевна - Страница 28

– Да, наверное, ты права, мамочка. Но все равно это было ужасно! Такая концентрированная ненависть…

– Да Бог с ней, с этой несчастной женщиной. Ее можно только пожалеть. Ну а в остальном как?

– А в остальном, мама, он чудо! И знаешь, ты права. Я сейчас вспомнила, что он мне сказал – я с тобой попал в другое измерение.

– Да? И прекрасно! Он сознает это. Все у вас будет хорошо, моя девочка! Поверь своей маме.

– Мамуля, он такой чуткий… И тонкий. И удивительно восприимчивый к искусству!

– Ты успела это заметить?

– Успела, мамочка!

И я рассказала маме и про Плисецкую, и про Пастернака, и еще про китайский халат.

– С ума сойти! Понятно, он сейчас влюблен безумно, все чувства обострены…

– А еще он говорит, что классного летчика-испытателя без хорошей интуиции быть не может.

– Плохо только, что он такой ревнивый. Это очень тяжело. Но все-таки как быть с этой малышкой? Твоей Надежде Мартыновне и в самом деле трудно с ней. А девочка ходит в сад?

– Да.

– Надо найти няню. Мне на днях кто-то говорил…

– Да она скорее удавится, чем возьмет в дом кого-то. Может, Ваня ее уговорит отдать Аню нам.

– А ты бы хотела, да?

– В какой-то момент мне безумно этого захотелось, но я поняла, что в данном случае это было бы адом для всех, и прежде всего для ребенка.

– Ну, если быть совсем честными, то ты и в самом деле явилась первопричиной всех несчастий этой твоей свекрови.

– Ну, тогда уж не я, а Пашка! Это он привел Лиду ко мне. Ой, да пусть меня ненавидит эта несчастная Надежда, лишь бы Ваня меня любил. А я так его люблю, мамочка! Да, а что там у Ксюхи?

Я почти не спала и утром встала в состоянии, близком к помешательству. Мне было дико страшно. Вдруг Иван не придет? И не позвонит? Мне показалось, что земля уходит из-под ног.

– Ладошка, иди завтракать.

Я побрела на кухню.

– Омлет сделать?

– Нет, мамочка, не хочется. Мама, он не придет!

– Да что за чепуха! Куда он денется, твой Ваня? Он же любит тебя.

– А если… она ему скажет: или мы с Анюткой, или она?

Мама рассмеялась.

– Дурочка, ты про ночную кукушку слыхала? И в данном случае, ты вне всяких сомнений, перекукуешь мамашу. О, а вон и герой твой нарисовался! – Мама в этот момент смотрела в окно. – До чего ж эффектен!

Я кинулась к окну. Это и в самом деле был Иван.

– Мама, открой ему!

Я бросилась в ванную. Приехал! Перекуковала! Я пустила воду, а сама прислушалась у приоткрытой двери ванной.

– Здравствуйте, Евгения Петровна!

– С добрым утром, Иван Тимофеевич! Проходите! Будем знакомы. Лада сейчас в ванной! Вы завтракали?

– Если честно, то нет. Я спешил. Маму увезли в больницу, ей стало совсем плохо. Но врачи говорят, что это обратимо… У нее гипертонический криз.

– Простите, а с кем же ребенок?

– Я отвез ее в садик. Скажите, Лада… она очень сердится?

– Господь с вами! Она не сердится, она просто очень огорчена, очень.

И мама что-то добавила шепотом.

Иван рассмеялся, но как-то горько.

– Она могла такое подумать? Немыслимо!

– Иван Тимофеевич, хотите омлет?

– Хочу! Лада говорила, что ее мама делает лучший в мире омлет!

Идиотка, сказала я себе, стоишь тут, подслушиваешь, а он здесь, рядом… Я судорожно ополоснулась, привела в порядок лицо, и, накинув халат, побежала в кухню.

– Ваня!

Он вскочил, прижал меня к себе.

– Я так соскучился! Чуть не помер с тоски!

– Ладошка, достань из холодильника сыр…

– Ладошка? Как хорошо! Боже, я сроду не ел такого омлета! Восторг! Спасибо, Евгения Петровна.

– Вот, Ванечка, это твоя теща!

– Я надеюсь, что с тещей все будет значительно проще, чем со свекровью… – горько проговорил он.

– Ничего, все еще образуется, – сказала мама.

– Я не уверен. Но ведь мы сможем это пережить, да?

– Маму Ивана Тимофеевича отвезли в больницу. Малышка сейчас в саду, но вечером, я полагаю, нам надо ее забрать?

– Нет, – отрезала я. – Этого делать нельзя!

– Почему? – в один голос воскликнули мама и муж.

– Это только усугубит ситуацию.

– Но как же быть с ребенком, Ладошка?

– Насколько мне известно, у Надежды Мартыновны есть соседка, они дружат. Анечку заберет из сада Иван, он останется с ней до завтра, а соседка с радостью поможет беспомощному генералу.

Я говорила достаточно жестко, а они смотрели на меня с недоуменным осуждением.

– Да поймите вы, если Надежда Мартыновна узнает, что девочка со мной, ее состояние может усугубиться. А так и сын будет при деле и не со мной, и девочка у ее подружки… Она быстрее успокоится, придет в себя. И скоренько запросится домой.

– Нет, это чепуха, в таком случае она, то есть мама… Она нарочно будет затягивать… чтобы я был не с тобой. Я знаю, что делать!

– И что?

– Я попрошу жену Миши Устюжанина. Она хорошая женщина, воспитала двоих детей, обожает маленьких, с удовольствием будет возиться с Анюткой, и мама будет спокойна.

– А эта женщина не работает?

– Нет. Она домашняя хозяйка. Я ей сейчас позвоню. Вот только кофе допью…

– Иван Тимофеевич, попробуйте этот сыр. Аргентинский, ничуть не хуже французского…

– Спасибо, только не зовите меня по имени-отчеству, пожалуйста. Лучше просто Иван…

– Попробую. Нет, я буду вас звать Иванко. Когда-то у моей мамы была подружка, она своего мужа всегда звала Иванко!

– Да хоть горшком! – улыбнулся мой генерал. – Спасибо, все очень вкусно! Разрешите, я пойду позвоню.

– Да-да, идите в комнату.

Он вышел.

– Ладошка, я тебя понимаю! Хорош невероятно. Сумасшедшее обаяние. Чудесные манеры.

Словом…

– Словом, чудо в перьях!

– О да! Но две проблемы уже есть, и это только начало, моя девочка!

– Ты имеешь в виду ревность и свекровь?

– Именно. И где вы будете жить?

– Он снял квартиру.

– А. Это правильно. А как ты думаешь, его дочка вернется?

– Вернется, в ближайшее время.

– А ты пробовала с ней связаться?

– Сколько раз. Глухо.

Тут на кухню вернулся генерал.

– Все отлично. Маруся с радостью согласилась приютить Анютку, практически на любой срок, только с тем, чтобы она пока не ходила в сад. Далеко от них. А я не смогу каждый день возить.

– Вань, только когда будешь сегодня забирать ее из сада, предупреди, что она не совсем уходит, чтобы место сохранили…

– Господи, Ладка, какая ты бываешь рациональная, просто диву даешься. А еще Маруся мне поставила одно условие, – как-то хитро улыбнулся генерал.

– Какое? Меня, что ли, продемонстрировать?

– Евгения Петровна, вам не страшно иметь такую умную дочь?

– Ну, я когда ее рожала, об этом не подозревала, а вот вы женились на ней, вам хуже.

– Да мы с ним оба сдурели, мамочка!

– Ладно, шутки в сторону. Ты поедешь со мной к Устюжаниным?

– Поеду, а куда я денусь? Мне ведь тоже любопытно, какие у тебя друзья.

– Они хорошие люди. Такие, как надо.

– Ладошка, ты прибери со стола, а я пойду одеваться. Студенты ждут.

– Евгения Петровна, я вас отвезу!

– Не стоит, Иванко!

– Стоит, стоит.

– Ну если вы настаиваете!

Мама ушла к себе.

– Какая у тебя чудесная мама!

– Не говори гоп! Мне твоя мама сперва тоже понравилась.

– А теперь… окончательно разонравилась?

– Ну, я не знаю, но впечатление здорово подпорчено, должна тебе признаться. Небось, когда я ушла, ты еще много чего обо мне наслушался?

– О да! Более чем достаточно. Но ты должна иметь в виду, я никогда, слышишь, никогда тебя не сдам! Не знаю, как я умею любить, опыта маловато, но дружить я точно умею. И друзей не сдаю. А ты не только моя женщина, от которой у меня крыша едет, но и мой друг, да?

– Ох, Ванечка, Иванко мой, да ты же, ты же… настоящий индеец! И я люблю тебя, и я твой друг… Черт, а не скрепить ли нам нашу дружбу кровью, как Том Сойер?

– А кто из нас будет Гекльберри?