Со всей дури! - Вильмонт Екатерина Николаевна - Страница 13

– Нет. Я был молодой, глупый. Очень горячий, но… Может, потому она и ушла от меня, что не говорил. Вам же, девочкам, это нужно.

– Так ты мне это говоришь потому, что понял, что нам, девочкам, это нужно?

– Выключи дуру, любимая! И запомни – я слов на ветер не бросаю.

– Ты вообще крутой мужик, генерал, да?

– Ну, в общем и целом да!

– И на тебя можно положиться?

– Железно!

– Ух ты! Здорово!

– А вот твоя родня может счесть, что я для тебя стар.

– Знаешь, я очень люблю свою родню, но я взрослый, самостоятельный и самодостаточный человек…

– Понял.

У него зазвонил телефон. Он извинился и вышел из кухни.

Черт побери, кажется, я счастлива. И дышу свободно – броня исчезла. Да! Брони больше нет! Ванечка мой!

И когда он вернулся, она потянулась к нему, обняла, поцеловала… Он задохнулся.

– Что, девчуха моя?

– Ванечка! – Она погладила его по щеке. – Знаешь, я последние месяцы жила как будто в какой-то броне и мне в ней было трудно дышать… А вот сейчас ты вышел, и я вдруг осознала, что дышу полной грудью и никакой брони больше нет… Понимаешь?

– Кажется, да.

– Ванечка, давай уже поедем в город?

– А что так? У нас времени еще много.

– Я хочу заехать домой.

– Зачем?

– Переодеться, красоту навести… Чтобы твоя мама не подумала, что ты нашел себе какую-то лахудру.

– О! Это уважительная причина, – засмеялся он. – Желание дамы – закон!

В машине он спросил:

– А когда возвращается твоя мама?

– Через пять дней.

– Самолетом?

– Да. В Шереметьево прилетит.

– Если я смогу, мы ее встретим вместе.

– Здорово было бы! Только ты надень форму!

– Думаешь, без формы не проканаю?

– Нет, но в форме это будет наповал!

– Ну, тебе виднее. И мам наших тоже надо будет познакомить.

– Да. Придется.

– А кто твоя мама?

– Мама? Она педагог по вокалу в Гнесинке.

– Да? А моя мама просто офицерская жена.

– Ну и что?

– Да ничего. А сестра твоя кто?

– Ксюха? Она редактор в издательстве.

– А из-за чего вы поссорились?

– Из-за Пашки. Он познакомил меня со своей девушкой…

– Раньше, чем мать? И она обиделась?

– Все не так! Ксюха жаждет женить его на этой девушке, а Пашка не хочет. Мне она ужасно не понравилась…

– А, понял! Ты поломала задумку сестры, и она на тебя сердится?

– Вот теперь в точку!

– Пашка отличный малый!

– Это правда.

Лада хотела было сказать, что это Пашка придумал их встречу и даже роман, но промолчала. Поменьше надо болтать. Целей будешь.

…Войдя в квартиру Ладиной матери, Иван Тимофеевич подумал: а ведь они с моей мамой могут не найти общего языка, что Лада, что ее мать.

Здесь было столько книг, столько нот, старинный кабинетный рояль, по стенам фотографии и картины. Старая московская интеллигенция.

Но тут в комнату вошла Лада, и он обо всем забыл. До чего же хороша, зараза, подумал он. И моя! Самое главное – моя! И гори оно все синим пламенем! На ней было облегающее платье цвета морской волны и какое-то причудливое ожерелье, серо-зеленые глаза блестели. Все как будто бы скромно, но глаз не оторвать.

– Ну как я тебе? – кокетливо спросила она.

– Я просто ничего не вижу. Ослеп! Поехали?

– Поехали! Только надо, наверное, купить твоей маме цветов.

– Нет, мама срезанные цветы не признает!

– Ну, хотя бы коробку конфет?

– Это можно.

Часть четвертая

Генеральша

Я трушу? С чего бы? Вроде никогда не была трусихой. Но ведь важно, как у меня сложится с семьей моего генерала. Я же понимаю – надо настроить себя на то, что мне все понравятся. Дочь его мне уже нравится. И мама должна понравиться. Он явно обожает мать. Я должна войти в квартиру с улыбкой. Да нет, пусть лучше эта женщина увидит, что я волнуюсь… Она должна это понять. Да смешно это всё! Ну не понравлюсь я генеральской мамаше, что, он меня бросит? Чепуха! Но лучше все же понравиться. Для всех лучше и спокойнее. Платье на мне более чем скромное. Я искоса глянула на своего мужчину. Ох, хорош! Я, кажется, уже здорово влюблена… Кто бы мог подумать!

– Что, девчуха, трусишь? – улыбнулся он.

Мне так понравилось это слово – «девчуха»!

– Есть маленько.

– Не боись! Я тебя в обиду никому не дам! Знаешь, я когда сегодня проснулся, первая мысль была – я счастлив! Поверь, у меня никогда таких мыслей не было. Никогда! По крайней мере в связи с женщинами. Эта часть жизни у меня прошла как-то бездарно. Но понял я это, только когда увидел тебя. Это было как озарение. А ты что-нибудь тогда почувствовала?

– Да нет. Я поняла, что понравилась тебе. И еще подумала, что сроду не видала таких красавцев генералов. А вот когда ты вчера окликнул меня из машины… Господи, неужели это было только вчера, Ваня?

– Факт. Вчера. А уже роднее и ближе тебя никого нет.

– И мне так кажется.

– Любовь…

– А ты романтик, мон женераль!

– Да, наверное. Только прошу тебя, не надо при маме…

– Называть тебя «мон женераль»?

– Умная девочка!

– Я даже генералом тебя при ней звать не стану. А наедине буду!

– Наедине хоть горшком… Хотя больше всего ночью мне понравилось «Ванька-встанька», – нежно шепнул он мне на ухо. – А вот мы и приехали.

Генерал жил на Юго-Западе, в знаменитых «красных домах» на улице Строителей.

– Пошли! Не волнуйся!

Мы поднялись на четвертый этаж. Он достал ключи, но тут дверь распахнулась и на площадку выскочила Лида.

– Ой, какие люди!

И она бросилась меня целовать!

– Ладочка Владимировна, я так рада! Папочка, какой ты молодец! Да я о такой жене для тебя и мечтать не могла! Заходите, заходите. Бабушка, иди скорее!

Тут в коридор выскочила маленькая девчушка, пухленькая, хорошенькая, как на рекламной картинке.

– Деда! Деда пришел!

Ваня подхватил ее на руки.

– Привет, Анютка! Только я нынче не деда, а жених! Беги, приведи бабулю!

– Бабуля пироги пекёт!

– Печёт! – поправила Лида.

Генерал снял с меня пальто и на мгновение прижал к себе.

– Ванечка, – раздался женский голос, – веди Ладочку на кухню, я не могу отойти сейчас…

Он взял меня за плечи и повел. Из кухни доносились очень аппетитные запахи.

– Как у вас вкусно пахнет! – вырвалось у меня. – Здравствуйте, Надежда Мартыновна.

– Ох, Ладочка, простите, боюсь от плиты отойти. Здравствуйте, моя дорогая!

Она мне понравилась. В молодости явно была красивой. Сын пошел в нее.

– О, теперь я вижу, в кого пошел Иван Тимофеевич.

– Да в меня он только лицом, а фигура-то отцовская. Взял от родителей самое лучшее, – засмеялась она. – Ой, а вы какая молоденькая, сколько ж вам годков-то?

– Тридцать два.

– А и не скажешь, думала, вообще лет двадцать пять.

– Надежда Мартыновна, может, помощь какая-то нужна?

– Да нет, минут через десять и за стол сядем. Да если б я вчера знала, все уж давно готово было бы…

– А вчера, мама, мы и сами еще ничего не знали, – рассмеялся Иван Тимофеевич. – То есть я-то знал, а вот согласится ли Лада…

– А вы, Ладочка, просто волшебница! Лидушку нашу как… Да и Ваня, я гляжу, лет на десять помолодел. Кабы не седина, так вообще бы молодой парень…

– Надежда Мартыновна, а Ваня… он какой масти был? Блондин?

– Да нет, темно-русый. Девки штабелями падали…

– Надо думать!

– Все, я пошел руки мыть!

Когда он ушел, Надежда Мартыновна шепотом спросила:

– Любишь его?

– Люблю, – без запинки ответила я.

– Люби его. Не пожалеешь. Теперь таких нет.

– Это я уже поняла и оценила.

…В квартире было очень чисто, но до такой степени провинциально и безвкусно, что я только диву давалась. Так в глубоко советские времена обставлялись квартиры в каком-нибудь гарнизоне. Иван в моем представлении совершенно сюда не вписывался. Хотя сам он наверняка ничего в этом не понимал. Просто вырос в такой обстановке. И плевать на это хотел. Но меня такая обстановка, если я тут поселюсь, неизбежно будет раздражать. Ну не смогу я спокойно смотреть на сервиз «Мадонна», выставленный в серванте. Хотя какое-то время можно и потерпеть, тем более что люди уж очень теплые.