Маска (СИ) - "Jeddy N." - Страница 8

  В приемной роскошного палаццо на улице дель Пеллегрино меня встретил чопорный слуга, спросив о цели моего визита, на что я ответствовал, что должен передать личное послание госпоже Лукреции от кардинала Борджиа. Слуга протянул руку, чтобы забрать письмо, но я упрямо повторил, что передам письмо только лично госпоже Лукреции. Он попытался спорить, я повысил голос, и в это время с лестницы послышался звонкий юный голос:

  - В чем дело, Алонсо?

  Я как можно учтивее поклонился, с восхищением взглянув на сбегающую по ступенькам девушку. Она была поистине прелестна: легкая, золотоволосая, с бледной кожей и бездонными голубыми глазами, сияющими, как сапфиры. Ее платье, открытое на груди чуть больше, чем позволяла мода, безупречно облегало стройную фигурку. Мне она показалась почти девочкой, едва ли старше меня самого.

  - Синьора, этот юноша утверждает, что принес вам послание от кардинала Борджиа, - сдержанно сказал слуга, с неодобрением посмотрев на меня.

  - Хорошо. - Она подошла ко мне и обворожительно улыбнулась. В ее улыбке было что-то, напомнившее мне Чезаре. - Я никогда раньше тебя не видела.

  Я молча протянул ей письмо. Она нетерпеливо сломала печать и, пробежав бумагу глазами, кивнула.

  - Ты принес радостное известие. Ступай, теперь я тебя запомню.

  Я смотрел на нее, наслаждаясь звуком ее голоса, каскадами золотистых локонов, сбегающими на плечи, гордой посадкой головы на точеной шее. Она была самой прекрасной девушкой из всех, что я когда-либо видел.

  - Благодарю вас, монна Лукреция, - пробормотал я, неловко кланяясь, и направился к двери.

  На улицу дель Пеллегрино я теперь готов был ходить хоть каждый день. Выйдя из дворца, я побрел через площадь, размышляя о том, была ли несравненная госпожа Лукреция любовницей Чезаре, или их связывали иные отношения. Судя по выражению ее лица, когда она читала письмо, она, несомненно, его любила. Я ощутил укол ревности и тут же рассердился на себя самого: ну какое право я имел ревновать это божественное существо к моему господину? У властителей свои дела, а я всего лишь бедный сын кузнеца, милостью кардинала Борджиа вытащенный из грязи и унижения...

  День я провел, гуляя по улицам Рима, а ближе к вечеру направился в Ватикан, как и требовал от меня мой хозяин. В приемной меня встретил Никколо и сразу же проводил в комнату, которая теперь была отведена мне для проживания. Комната оказалась не такой большой, как у кардинала, зато там были стол, два стула, сундук для одежды и вещей и большая кровать. Все это, как объяснил Никколо, было в моем полном распоряжении. Затем он пригласил меня поужинать в столовую для прислуги, располагавшуюся на первом этаже, и я имел удовольствие познакомиться с равными себе. Здесь были конюшие, кравчие, повара, кастеляны, денщики, один художник с хмурым лицом и весельчак плотник, сыпавший скабрезными анекдотами к удовольствию всех присутствующих мужчин. Женщины неодобрительно покачивали головами, но тоже не могли удержаться от смеха. На меня смотрели с любопытством, но вскоре приняли как своего. Эти простые люди были гораздо ближе мне, чем окружение кардинала, даже Никколо казался вельможей по сравнению с ними. Я с аппетитом уплетал суп и пироги, вместе со всеми смеясь над шутками плотника, а затем мы с Никколо отправились в покои кардинала.

  - Вы личный слуга монсеньора? - спросил я.

  - Да, я его камердинер. В мои обязанности входит содержание комнат в чистоте и уход за одеждой, а также я помогаю монсеньору переодеваться, умываться и выполняю небольшие поручения.

  - Вроде доставки писем? - насторожился я.

  - Нет, для этого у него есть другие люди. Я слуга, а не курьер.

  Я не мог бы сказать, что было в его тоне - гордость или сожаление, поэтому промолчал. Должно быть, слугой быть почетнее, решил я. Целый день быть при кардинале, следить за его гардеробом, выполнять мелкие поручения - для этого надо быть собранным и ловким, не допускать промахов и успевать делать много дел одновременно. Я невольно проникся уважением к Никколо и подумал, что завоевать его дружбу было бы неплохо.

  Оставшись в своей комнате, я осмотрелся. В сундуке обнаружились пара чистых смен белья, серый костюм из добротной ткани, еще один роскошный костюм из алого бархата с белыми вставками, чулки и великолепная батистовая рубашка, отделанная кружевами. Я не мог поверить, что это все для меня, и, закрыв сундук, подошел к окну, из которого был виден купол белого летнего домика Папы, утопающий в зелени огромного сада.

  Справа от моих окон располагался небольшой балкон, на который выходила одна из комнат моего господина, и сейчас я услышал доносившиеся оттуда тихие голоса. Говорили мужчина и женщина. Голос кардинала Борджиа я узнал сразу же, а вот женщину было почти не слышно. Славно, подумал я, мой хозяин ничем не лучше прочих кардиналов - тайком встречается с любовницей, да еще в стенах папского дворца. Интересно, кто она - знатная синьора или обычная проститутка?

  Усевшись на широкий подоконник, я мысленно попросил Бога простить меня за недостойное любопытство и стал прислушиваться.

  - Мне так тебя не хватает, - сказал Чезаре. - С тех пор, как ты вышла замуж, мы стали видеться все реже.

  - Я не люблю Джованни, ты же знаешь, - тихо проговорила женщина. - Только тебя, мой дорогой, тебя одного.

  - Я не в силах видеть тебя рядом с другими мужчинами, сестра.

  Задохнувшись от потрясения, я напряг слух, боясь пропустить хоть слово.

  - Тебе станет легче, если я скажу, что мы с Джованни не делили ложе с тех самых пор, как отец утвердил наш брак? К тому же он почти сразу уехал из Рима.

  - Ты постоянно говоришь мне об этом, но мне не легче. Поцелуй меня...

  Наступила тишина. Я представил себе, как Чезаре целуется с женщиной, которую он назвал своей сестрой, и мне стало нехорошо. Он не мог осуждать Марко, потому что сам оказался таким же подлецом и совратителем!

  - Лукреция...

  - Чезаре, любимый...

  Я едва не свалился с подоконника. Как? Лукреция - его сестра?! Неужели та самая монна Лукреция, к которой я ходил нынче утром? Совпадения быть не могло, это, несомненно, была она. В подтверждение своей догадки я услышал:

  - Кто тот очаровательный юноша, который принес твое письмо? Сын какого-нибудь чиновника или, может быть, племянник кого-то из кардиналов?

  - Ты никогда не догадаешься.

  - Твоя очередная причуда? Ну, скажи.

  - Я подобрал его на улице, он простой парнишка-водовоз из района Треви.

  - Неужели? Такой красавчик, а как он смотрел на меня...

  Чезаре рассмеялся.

  - Смотри, я ревнив.

  - Кого из нас ты ревнуешь больше, меня или его?

  - Прекрати. Я еще не предъявлял на него права.

  Она засмеялась, и разговор снова прервался. Потом я услышал:

  - Чезаре, любовь моя, я изнемогаю... Возьми меня... Пойдем в постель...

  Послышался шорох, тихий смех, затем наступила тишина. Я сидел не шевелясь, и меня трясло от возбуждения. Мое воображение рисовало мне картину торопливой возни двух тел, вроде того, как Марко прижимал к земле бедную Нани, и я не знал, как теперь буду смотреть в глаза своему хозяину. В то же время, Лукреция сама готова была отдаться брату, так имел ли я право жалеть ее и осуждать Чезаре?

  Я бросился в кровать, но долго мучился без сна, представляя себе, как за стеной кардинал Борджиа занимается любовью со своей прекрасной сестрой. Они оба были красивы и составили бы отличную пару, не будь это богопротивным грехом. Моя фантазия разыгралась не на шутку, и я с удивлением обнаружил, что мое мужское естество отзывается на воображаемые мной картины самым недвусмысленным образом. Дотронувшись до своего твердого подрагивающего члена, я застонал от удовольствия, доставляемого прикосновением пальцев к чувствительной плоти, и принялся ласкать себя, уже не в силах остановиться. Стиснув зубы, я едва сдержал мучительный стон, когда мое тело напряглось в последнем пароксизме. На мои руки брызнула густая белая жидкость, и пришло долгожданное облегчение. Закрыв глаза, я без сил содрогался на постели, ненавидя себя самого за грешные мысли и дела. Поистине, служба у кардинала вела меня прямиком в ад...