Игра ангела - Сафон Карлос Руис - Страница 43

— Добрый вечер, Мартин.

Я поклонился, пытаясь выдавить ответную улыбку.

— Я снова вас испугал, — оборонил он. — Простите. Желаете выпить, или мы приступим к ужину без преамбул?

— Откровенно говоря, я не голоден.

— Это, конечно, из-за жары. Если не возражаете, мы могли бы выйти в сад и побеседовать там.

Возник молчаливый мажордом и церемонно открыл двери в сад. Цепочка свечей, установленных на кофейные блюдца, вела к столу из белого металла с двумя стульями, один напротив другого. Пламя свечей горело ровно, без малейших колебаний. Луна испускала рассеянное голубоватое сияние. Я сел, Корелли последовал моему примеру. Мажордом налил из графина в два бокала напиток, напоминавший вино или ликер, — лично я его пробовать не собирался. При луне в три четверти Корелли выглядел моложе, черты лица его казались тоньше. Он смотрел на меня напряженно, буквально пожирая глазами.

— Вас что-то беспокоит, Мартин.

— Полагаю, вы уже слышали о пожаре.

— Печальный конец, хотя в метафизическом смысле справедливый.

— Вы считаете справедливым, что два человека приняли такую смерть?

— Менее жестокую смерть вы нашли бы более приемлемой? Понятие справедливости не является универсальным, оно зависит от точки зрения. Я не намерен изображать горе, если его не испытываю, и, думаю, вы тоже, как бы ни старались. Но мы можем почтить память покойных минутой молчания, коли таково ваше желание.

— В этом нет необходимости.

— Разумеется, нет. Молчание необходимо, когда у человека нет ничего за душой и сказать ему нечего. Молчание творит чудеса — даже законченный осел целую минуту будет выглядеть мудрецом. Что-то еще не дает вам покоя, Мартин?

— Полиция, кажется, подозревает, что я связан с происшествием. Меня расспрашивали о вас.

Корелли беззаботно махнул рукой.

— Полиция должна выполнять свою работу, а мы свою. Тема наконец исчерпана?

Я неохотно кивнул. Корелли улыбнулся.

— Пару минут назад, пока я вас ждал, мне пришло в голову, что мы с вами не удосужились обсудить один маленький риторический вопрос. Чем раньше мы снимем эту проблему, тем скорее сможем перейти к сути дела, — сказал он. — Для начала я хотел бы спросить, что для вас означает вера.

Я ненадолго задумался.

— Я никогда не был религиозным человеком. Вместо того чтобы верить или не верить, я сомневаюсь. Сомнение — вот моя религия.

— Очень благоразумно и весьма буржуазно. Но, выбрасывая мячи за линию, не выиграть матча. Почему, по-вашему, на протяжении всей истории то появляются, то исчезают верования разного толка?

— Не знаю. Думаю, тут играют роль социальные, экономические и политические факторы. Вы говорите с человеком, проучившимся в школе только до десяти лет. Я не силен в истории.

— История — это клоака биологии, Мартин.

— Я пропустил этот урок в школе.

— Такие уроки не преподают в классах, Мартин. Этот урок мы усваиваем, опираясь на здравый смысл и жизненный опыт. Подобные уроки никто не хочет учить, и именно поэтому мы должны проанализировать его тщательнейшим образом, чтобы успешно справиться с нашей задачей. Коммерческая прибыль в значительной степени проистекает из неумения других решить простую и насущную проблему.

— Мы говорим о религии или экономике?

— Терминологию выбираете вы.

— Если я правильно понял вашу мысль, вера, то есть признание за истину мифов, доктрин, легенд о сверхъестественном, есть следствие биологии?

— Не более и не менее.

— Достаточно циничное суждение, если учесть, что оно исходит от издателя религиозных текстов, — заметил я.

— Профессиональный и беспристрастный подход, — возразил Корелли. — Человеческое существо верит, как дышит, чтобы выжить.

— Ваша собственная теория?

— Это не теория, а статистика.

— Мне приходит в голову, что как минимум три четверти населения земного шара едва ли согласятся с подобным утверждением, — сказал я.

— Бесспорно. Если бы они соглашались, то не являлись бы потенциальными верующими. Невозможно никого заставить воистину уверовать в то, во что ему нет нужды верить исходя из биологических потребностей.

— Стало быть, вы считаете, что человеку на роду написано жить обманутым?

— Человеку на роду написано выживать. Вера есть инстинктивный ответ на явления бытия, которые мы не в состоянии объяснить рационально, будь то пустая мораль, которую мы воспринимаем во Вселенной, неотвратимость смерти, загадка происхождения вещей, смысл нашей собственной жизни или отсутствие такового. Это элементарные вопросы, в высшей степени простые, но свойственная нам ограниченность мешает найти верные ответы на них. И по этой причине мы в качестве защитной реакции выдаем эмоциональный ответ. Все очень просто и относится исключительно к области биологии.

— Следуя вашей логике, получается, что все верования или идеалы — всего лишь вымысел.

— Любое истолкование и наблюдение за реальностью волей-неволей является вымыслом. В данном случае корень проблемы заключается в том, что человек — животное, наделенное душой, — заброшен в бездушный мир и обречен на конечное существование с одной только целью — чтобы не прерывался естественный жизненный цикл вида. Невозможно выжить, постоянно пребывая в состоянии реальности, во всяком случае, для человеческого существа. Большую часть жизни мы проводим во сне, особенно когда бодрствуем. Чистейшая биология, как я и сказал.

Я вздохнул.

— И после всего этого вы хотите, чтобы я придумал сказку, которая повергнет ниц простодушных и внушит им, что они узрели свет и есть нечто такое, во что нужно верить, ради чего стоит жить и даже убивать.

— Именно. Я не прошу вас изобретать нечто, чего еще не изобретали в той или иной форме. Я прошу только помочь мне напоить истомленных жаждой.

— Намерение похвальное и благочестивое, — съязвил я.

— Нет, обычный коммерческий проект. Природа представляет собой большой свободный рынок. Закон спроса и предложения работает на молекулярном уровне.

— Может, вам следует поискать интеллектуала для этой работы? Что касается молекулярных и коммерческих аспектов, уверяю вас, что большинство в жизни не видело сотни тысяч франков сразу. Готов поспорить, что за малую толику этой суммы кто угодно охотно согласится продать душу или изобрести ее.

Металлический блеск в его глазах навел меня на подозрение, что он собирается опять разразиться одной из своих едких мини-проповедей. Я представил сальдо на своем счету в Испано-колониальном банке и подумал, что сто тысяч франков стоят мессы или новены.

— Интеллектуал — это, как правило, персонаж, который как раз не отличается высоким интеллектом, — изрек Корелли. — Он присваивает себе подобное определение, компенсируя слабость природных способностей, которую подсознательно ощущает. Это старо как мир, и так же верно: скажи мне, чем ты похваляешься, и я скажу, чего у тебя нет. Знакомая история. Невежда прикидывается знатоком, жестокий — милосердным, грешник — святошей, ростовщик — благотворителем, раб — патриотом, гордец — смиренным, вульгарный — утонченным, дуралей — интеллектуалом. Повторю снова: все является делом рук, творением природы, а она даже отдаленно не напоминает сильфиду, воспеваемую поэтами. Она жестокая, ненасытная мать. И ей необходимо питаться существами, которых она рождает, чтобы поддерживать свою жизнь.

От Корелли с его поэтизацией кровожадной биологии меня начало подташнивать. Мне стало не по себе от пылкой страсти и клокочущей ярости, которыми были пропитаны его речи, и я задался вопросом, существует ли во Вселенной нечто такое, что не казалось бы ему отвратительным и ничтожным, включая мою персону.

— Вам надо бы проводить наставительные беседы в школах и приходах в Вербное воскресенье. Вы имели бы ошеломляющий успех, — посоветовал я.

Корелли холодно усмехнулся.

— Не отклоняйтесь от темы. Я ищу противоположность интеллектуалу, то есть человека умного. И я его уже нашел.

— Вы мне льстите.