Смерть хлыща - Стаут Рекс - Страница 26

– Дерьмо собачье (ВЦ) этот Броделл, – примерно такой смысл несла реплика Эммета.

– Его счастье, что он мертв, – процедил Пит Ингелс. – Уж мы бы его отделали!

– А ведь это я говорил, что эта нехорошая (ВЦ) падаль (ВЦ) может жениться на Альме. Вот каким невежественным (ВЦ) оболтусом (ВЦ) я был.

– А я думал, что ты им искренне сочувствовал, – сказал Ингелс.

– Ерунда. Ты прекрасно знаешь, что я об этом думаю. Все эти красивые (ВЦ) женщины (ВЦ) – прирожденные кокетки (ВЦ). А нехорошей (ВЦ) падалью (ВЦ) я назвал его только потому, что все эти пыльным мешком ударенные (ВЦ) хлыщи (ВЦ), собираясь сюда, должны оставлять свои кочерыжки (ВЦ) дома, если не хотят, чтобы тут их оторвали…

О, черт (ВЦ), хватит с меня. Занятие цензурой оказалось мне явно не под силу. Не упоминать об Эммете я не имел права, а излагать его монологи – дело безнадежное. Так что хватит с него. Вульф продержался не намного дольше – вообще-то он способен вынести все, что угодно, если надеется, что это может принести пользу, – но в конце концов оборвал его тоном, который заставлял замолчать и куда более строптивых людей с куда более изысканной манерой выражаться:

– Благодарю вас, мистер Лейк, вы великолепно используете все богатство нашего языка. Мистер Ингелс, вы показали, что тоже за словом в карман не лезете. Мистер Гудвин сказал, что вы чаще общались с Броделлом.

– Да, но только в прошлом году, – ответил Пит. – Этим летом я вообще его не видел. Арчи, наверное, сказал вам, что я разделяю ваше мнение насчет Харвея, хотя и по другой причине. Харвей убивает только то, что собирается съесть. Поэтому он даже в койотов никогда не стреляет. Когда я впервые приехал сюда, одна кобыла сломала ногу, но Харвей так и не смог пристрелить ее, так что пришлось это сделать Мелу. Я считаю, что человек с такой сложившейся психологией может совершить убийство только в каком-то внезапном порыве, но, безусловно, не способен пойти на преднамеренное и продуманное преступление. Я достаточно знаю…

– Прошу прощения, – перебил Вульф. – Мистеру Гриву требуется освободитель, а не адвокат. Так вы и в самом деле часто общались с мистером Броделлом прошлым летом?

Пит развел руками. Он вообще довольно оживленно жестикулировал при разговоре.

– Я бы так не сказал. Просто он сам очень тянулся ко мне. Он знал, что мой отец – преуспевающий бизнесмен, который занимается торговлей недвижимостью, а я собираюсь стать палеонтологом; его очень интересовало, как мне удалось «вырваться». Это его слово. Он тоже хотел вырваться из сферы влияния своего отца и из газетно-издательского бизнеса, но отец не позволял ему.

– А чем он хотел бы заниматься?

– Ничем.

– Чепуха. Только святые ничем не занимаются.

Пит ухмыльнулся.

– Занятно. Не совсем верно, но мне понравилось. Кто это сказал?

– Я.

– Я имею в виду, кто первым это сказал?

– Я редко цитирую кого-то, а если все-таки цитирую, то называю.

– Что ж, я проверю. Но пока вернемся к Броделлу. На мой взгляд, он был из тех, кто настолько занят тем, чтобы чего-то определенного не делать, что времени на все остальное просто не остается. Сам же я старался избегать его. Например, как-то раз он пригласил меня в Тимбербург, где уговорился встретиться с двумя девушками, но я отказался. Так что обычно мы встречались с ним у Вуди по субботам, да еще пару раз я наскочил на него у Вотера, или он наскочил на меня, не помню. Однажды мы еще поиграли вчетвером в кегельбане в Тимбербурге. De mortus nil nisi bonum. О мертвых ничего, кроме хорошего, но с ним было скучно. Очень скучно. На следующий день после его смерти я как раз размышлял об этом. Ему было всего тридцать пять. Так вот, смерть его вызвала больше шума и пересудов, чем вся предыдущая жизнь. Грустно, конечно, я понимаю. Но вы сами попросили, чтобы мы поговорили о нем. Не лучший, конечно, некролог, я согласен.

– И не совсем точный. Мне кажется, что мисс Грив не было с ним скучно. Или нет?

– Вы правы. – Пит поджал губы. – Мне кажется, что Альму подвело любопытство. Порой любопытство бывает настолько сильным, что никто, будь то мужчина или женщина, не в силах перед ним устоять. Изучая окаменелости, я пришел к выводу, что еще в девоне или в силуре… О, привет, Альма!

В комнату вошла Альма и четверо из нас встали. Обычай вставать, когда входит женщина, сохранился в Монтане в большей степени, чем в Манхэттене; тем не менее, когда Мел и Эммет поднялись, мы с Питом последовали их примеру. Вульф не шелохнулся. Он крайне редко удостаивает подобной чести женщин, когда сидит за столом в своем кабинете; здесь же, за последние дни ему пришлось нарушить так много своих правил, что, должно быть, он с наслаждением позволил себе соблюсти хотя бы одно. Тем более что по приходе его представили как Альме, так и Кэрол с Флорой.

– Приходите быстрее, – позвала Альма, – пока жир не застыл.

Мел отправился мыть руки, а мы перешли в столовую. Места за длинным столом было предостаточно; порой Кэрол приходилось накрывать на большие компании – Харвей пользовался репутацией хлебосольного хозяина. Вульфа усадили между Кэрол и Альмой, а я занял место напротив, так что мне было хорошо видно, как Вульф отреагировал на консервированный томатный суп. Он мужественно проглотил всю тарелку, и если кто что-нибудь и заметил, то только я: Вульф старательно избегал моего взгляда. Флора помогла Кэрол и Альме убрать суповые тарелки и принесла блюдо с картофельным пюре, фасолью и печеным луком. Кэрол и Альма подали подносы с настоящей форелью по-монтански. Самый длинный и пузатый сверток из фольги положили перед Вульфом. Я сказал, что здесь не принято выкладывать форель на тарелку, а нужно просто развернуть фольгу и запустить в рыбу зубы. Что он и сделал после того, как женщины уселись и приступили к еде. Рыбина ему досталась отменная – жирная, сочная радужная форель длиной дюймов в пятнадцать. Лили, поймавшая ее, с гордостью похвасталась передо мной завидным уловом. Вульф, ловко орудуя ножом и вилкой, расчленил форель, отправил кусочек в рот, прожевал, проглотил и произнес:

– Замечательно.

Вопрос был решен; придется потребовать у него прибавки к жалованью. Хочет вернуть меня в родные пенаты – пусть платит.

Глава 9

– Нет, – сказал Вульф, обращаясь к Вудро Степаняну. – Взвесив все обстоятельства, я, пожалуй, соглашусь с вами. Хотя большинство ваших сограждан вряд ли думают так же.

Было без двадцати девять. Мы сидели в средней части Дворца культуры, которую Лили называла галереей. Двери по обе стороны были закрыты; фильм еще не кончился, а танцы еще не начались. Встреча на ранчо «Бар Джей-Эр» принесла лишь один результат: Вульф согласился, что форель, запеченная в фольге со свиным жиром, сахарным песком и ворчестерширским соусом, вполне съедобна. Если он и добился хоть чего-нибудь от Мела, Эммета или Пита, то для меня это осталось тайной. А я вот, позвонив от Гривов Солу, выяснил, что если Филип Броделл, приезжая в Нью-Йорк, хоть раз встречался с Дианой Кейдани или Уэйдом Уорти, то Солу никаких доказательств подобной встречи раздобыть не удалось и он вообще сомневается, что такое возможно.

А обращение Вульфа к Вуди было вызвано вот чем. На стене позади стола Вуди висел вставленный в рамочку плакатик, на котором рукой самого Вуди было крупными буквами начертано:

Вульф поинтересовался, почему именно эта фраза удостоилась такой чести, а Вуди ответил, что, по его мнению, эта фраза – лучшая во всей американской литературе. Вульф спросил, почему Вуди так считает, и Вуди сказал, что это изречение отражает самое главное для всех американцев: что никто не должен позволять кому-то принимать решения за себя, но самое главное в том, что произнес эту фразу не взрослый, а мальчик, не прочитавший ни одной книжки.

У меня были кое-какие дела, но я задержался послушать, поскольку надеялся узнать что-нибудь новенькое и полезное либо об американцах, либо о литературе. Когда Вульф сказал, что большинство сограждан Вуди вряд ли с ним согласятся, Вуди, в свою очередь, спросил, какое изречение эти сограждане сочли бы более великим, и Вульф сказал: