Слишком много клиентов - Стаут Рекс - Страница 23

– В какое из воскресений?

– В последнее, три дня тому назад. Мы пообедали в ресторане и вернулись домой. Жена смотрела телевизор, а я работал у себя в комнате, только я не работал, а обдумывал план действий. На другой день я его осуществил. Я пришел сюда и встретился с Арчи Гудвином. Вы знаете, что я ему рассказал.

– Да. Вы считаете, что все объяснили?

– Видимо, нет. Вот мой расчет – я знал, что Йигер не появится, и Гудвин будет выяснять почему: либо позвонит по телефону – для этого я и сообщил номер, либо отправится к нему на дом. Он захочет увидеть Йигера и сообщит ему обо мне и обо всем, что я говорил. Таким образом Йигер поймет, что некто, кого он не опознает по описанию Гудвина, знает о его посещениях этого дома. Он поймет, что Арчи Гудвин и Ниро Вульф тоже знают про это. Он расскажет моей жене, опишет мою внешность, и тут она поймет, что я знаю. Это было важнее всего – сам я не мог заставить себя ей сказать, но хотел, чтобы она поняла, что я знаю.

Он посмотрел на меня и снова обратил взгляд на Вульфа.

– И вот еще что. Я знал, что Арчи Гудвин этого дела просто так не оставит. Его заинтересует, почему я назвал именно этот адрес, и что это за тайная связь между Йигером и домом в таком непрезентабельном квартале, а когда Арчи Гудвина что-то интересует, он выясняет до конца. Все это я тоже имел в виду, но важнее было дать жене понять, что я все знаю.

Он пожевал тубами и вцепился в подлокотники.

– Тем же вечером по радио в одиннадцатичасовом выпуске новостей сообщили, что Йигер мертв, а вчера я узнал из утренней газеты, что он не просто умер, но был убит поздно вечером и воскресенье, и его труп нашли в яме напротив того самого дома. Слава Богу, что жены не было там воскресным вечером.

– Вы в этом уверены?

– Еще бы не уверен! У каждого из нас своя кровать, но я слышу, когда она ночью поворачивается во сне. Вы понимаете…

Он замолчал.

– Что?

– Неважно. Я собирался сказать: вы должны понимать – я рассказал вам то, что никогда и никому не собирался рассказывать, однако вас это не волнует. Возможно, я снова попал впросак, но обстоятельства оказались сильнее меня. Есть ли надежда, пусть самая крохотная, что вы сохраните это в тайне? Я понимаю, что не имею права просить вас со мной считаться после того, как обманул Гудвина в понедельник, но если бы вы сочли возможным…

Вульф взглянул на часы.

– Время обедать. Я не люблю без необходимости причинять людям боль, мистер Хаф, и ваш наивный обман мистера Гудвина не вызывает злых чувств. Напротив, вы сообщили ему адрес, он по нему отправился, а в результате у нас появился клиент. – Он отодвинулся от стола вместе с креслом и встал. – Рассказанное вами в этих стенах будет разглашено только в случае необходимости.

– Кто этот клиент?

Вульф ответил, что его это едва ли касается, и Хаф не стал настаивать. Я позволил себе еще раз его пожалеть, когда он встал из кресла. Он попал в чертовски паскудный переплет. Он стремился встретиться с женой, ему это было необходимо , но что он мог ей сказать? Объяснить, что именно ему обязана она теплой встречей, которая ее ожидала, когда она пришла взять зонтик? Не собирался ли он признать… я оборвал поток догадок. В конце концов, он женился на ней, а не я. Когда я проводил его до парадной двери, я с минуту постоял на крыльце, выглядывая, не заинтересовался ли им кто поблизости и не пошел ли следом. Никто не пошел. Я закрыл дверь и присоединился к Вульфу в столовой.

Два письма из утренней почты требовали ответа; мы ими занялись, вернувшись после обеда в кабинет и выпив кофе. Одно было от фермера из графства Патнем, он спрашивал, сколько прислать скворцов в этом году; другое было от какой-то дамы из Небраски, сообщавшей, что в конце июня она проведет неделю в Нью-Йорке вместе с мужем и двумя детьми, так не могли бы они прийти посмотреть на его орхидеи. На первое письмо было отвечено: сорок; на пирог со скворцами Вульф неизменно приглашает к обеду двоих гостей. На второе ответ был: нет, напрасно она упомянула о детях. Я отпечатал ответы, Вульф их подписал и теперь сидел и следил за тем, как я сгибаю листки и вкладываю их в конверты. Вдруг он произнес:

– То, что ты исключил мистера и миссис Пересов из числа подозреваемых, теперь не имеет силы. Они знали, что получат дом.

Я, конечно, знал, что он это скажет, и развернулся лицом к нему.

– Непонятная эта штука – клятва на Библии. Я лет двадцать не захаживал в церковь, а современная наука доказала, что в раю жара на двести градусов по Фаренгейту выше, чем в аду, но если б мне предложили положить руку на Библию и пойти на лжесвидетельство, я бы увильнул – назвался индуистом или там дзен-буддистом. А Пересы ведь ходят к мессе раз в неделю, а то и чаще.

– Фу. Из-за дома, возможно, и нет, но чтобы спасти шкуру?

Я кивнул.

– Тысячи убийц врали под присягой, давая показания, но тут совсем другое дело. Они, похоже, все еще считают меня своим сыщиком.

– Ты неисправимо упрям.

– Так точно, сэр. Вы тоже.

– И этого кретина Хафа, его тоже нельзя исключить. Я называю его кретином, но что если на самом деле он ловок, коварен и находчив? Полагая, что жена намерена отправиться туда в воскресенье вечером, он забрал у нее ключи, пошел сам, убил Йигера и ушел. В понедельник его что-то вспугнуло, неважно что. Может, он признался жене или она сама догадалась, и ее реакция его встревожила. Он решил, что нужно отвести от себя подозрение и сделать что-нибудь такое, чего от настоящего преступника не приходится ожидать, и он это сделал. Мы с тобой пришли вчера к выводу, что самозванец не знал о смерти Йигера, – не к предположению, а к выводу. Теперь мы от него отказываемся.

– Не столь уж невероятно, – согласился я. – Я вижу здесь только три дырки.

– Я вижу четыре, но их все можно залатать. Я не хочу сказать, что мы продвинулись; в действительности мы сделали шаг назад. Мы пришли к выводу, что этого человека можно исключить, а его нельзя исключать. Что дальше?

Мы обсуждали проблему битых два часа. Ближе к полуночи, когда мы разошлись спать, наше положение очень смахивало на то, когда есть дело и есть клиент, даже два, но на руках ни единой карты, с которой можно позволить себе зайти. Наш главный козырь – что мы знали о существовании этой комнаты и о том, что Йигер был в ней убит, – не стоил ровным счетом ничего. И чем дольше мы будем прятать его в рукаве, тем более шаткими окажутся наши позиции, когда полиция выйдет на след, что рано или поздно обязательно произойдет. В свой лифт Вульф вошел таким мрачным, что даже не сказал мне спокойной ночи. Раздеваясь, я вполне серьезно прикидывал: если отозвать Фреда, удастся ли скрыть от фараонов, что мы там побывали? Это было настолько дико, что я три раза перевернулся перед тем, как заснуть.

Зазвонил телефон. Как я понимаю, есть такие, кто, разбуженный посреди ночи телефонным звонком, тут же соображает, что к чему, и почти полностью просыпается, не успев поднести трубку к уху. Я не такой. Я все еще пребываю в объятиях сна и, хоть убей, не способен составить такое сложное предложение, как «Особняк Ниро Вульфа, Арчи Гудвин у телефона». Самое большее, на что меня хватает, – пробормотать: «Да».

Женский голос произнес:

– Мне нужно поговорить с мистером Арчи Гудвином.

Я все еще никак не очухался.

– Я Гудвин, а это кто?

– Миссис Цезарь Перес. Вам нужно прийти. Идите сейчас. Наша дочь Мария – мертвая. Ее убили из пистолета. Вы сейчас придете?

Я очухался.

– Откуда вы говорите? – Я протянул руку, включил ночник и посмотрел на часы. Без двадцати пяти три.

– Из дома. Нас увозили смотреть на нее, мы только вернулись. Вы придете?

– Там есть кто-нибудь еще? Полиция?

– Нет. Один привез нас домой, но уехал. Вы приедете?

– Да. Немедленно. Если вы еще не…

Она повесила трубку.

Мне нравится одеваться не торопясь, но, если необходимо, я готов пойти на исключение. Завязав галстук, надев пиджак и рассовав все по карманам, я вырвал из записной книжки листок и написал: «Мария Перес мертва, застрелена. Не дома, где – не знаю. Миссис П. позвонила в 2:35. Отправился на Восемьдесят вторую улицу. А.Г.»