Черная моль (сборник) - Адамов Аркадий Григорьевич - Страница 118

— Мы разберемся в этом деле, Клим. Можешь нам это доверить, — с особой теплотой сказал Геннадий. — Мы очень осторожно разберемся. Извини меня, но я слыхал, что эта девушка тебе нравится. Верно?

— Это не меняет дела.

— Конечно, не меняет. Но…

— Я все равно скажу все, что знаю, — хмуро и решительно произнес Клим. — Так полагаю, что ей помочь надо. Не конченая она.

— Правильно. Поэтому, мне кажется, ее и должна мучить совесть.

— А думаете, не мучает? Еще как! И вообще жизнь у нее криво пошла. Уж я-то знаю.

— Вот-вот, Клим! Ты и расскажи мне о ее жизни.

Клим долго молчал, пристально глядя в одну точку на полу. Было видно, что нелегко ему приступить к такому рассказу.

Наконец он глубоко вздохнул, потом достал пачку «Прибоя» и неторопливо закурил. Руки его при этом чуть заметно дрожали.

— Ну, что ж. Валяйте, пишите.

— Да нет, я так послушаю.

— Ваше дело. Значит, про Лиду могу сказать вот что.

И опять Клим, в который уже раз за последнее время, должен был ломать себя и внутренне удивляться этому. Разве раньше он стал бы вмешиваться в чьи-то дела, рассказывать, может быть, во вред человеку, правду о нем? И не где-нибудь, а в милиции. Да ни за что! «В чужие дела не привык соваться», — ответил бы он, а про себя еще, может быть, и добавил: «Вам скажи, хлопот потом не оберешься, затаскаете». А сейчас рассказывал он эту правду — подозрительную, трудную, опасную — не о каком-то постороннем человеке, а о самом, может быть, дорогом и желанном — о Лиде. И правда эта могла принести ей большие неприятности. Но Клим был уверен, что только так можно помочь Лиде, только так можно снова вывести ее на честную дорогу.

Клим говорил отрывисто, с плохо сдерживаемой болью. Вся любовь его, все сомнения и надежды — все было в этом рассказе, все незримо стояло за скупыми фактами, которые он сообщал, хотя сам Клим и не замечал этого.

Когда он наконец кончил, Геннадий сказал:

— Да, что и говорить, досталось ей. Много вы тут проглядели, — и, помолчав, спросил: — Вот ты сказал, что задержали ее тогда в проходной. А кто именно задержал?

— Перепелкин, кто же еще!

— Ну, и нашли у нее что-нибудь?

— Не знаю. Не интересовался. Отношения у нас тогда были еще, как бы сказать, не налажены. Думать о ней, и то боялся.

Клим сконфуженно усмехнулся.

— Понятно. Значит, это было в середине ноября. Выходит, месяца два назад?

— Выходит, так.

— За два месяца многое могло случиться, — покачал головой Геннадий. — А вот, между прочим, как к ней начальник ее цеха относится, Жерехова, не знаешь?

— Сначала все придиралась, кричала. Я еще тогда к Лиде в цех заходил. Ну, а сейчас, говорят, утихла. Лида даже вроде в любимицы попала.

— В любимицы? Это интересно…

После ухода Клима Геннадий еще долго сидел за столом, куря одну сигарету за другой.

Что ж, теперь он многое знает о Голубковой. И все-таки оставалось еще что-то неясное. Геннадий все еще не мог решить, как вести разговор с этой девушкой.

Наконец он понял: надо самому увидеть эту Голубкову, и не в кабинете, а в обычной для нее обстановке: среди людей, с которыми она работает, — увидеть такой, какой она бывает каждый день, какой знают ее на фабрике.

Посещение фабрики ни у кого не могло вызвать подозрения, так как там уже побывали сотрудники милиции и приезд еще одного не должен был никого насторожить, а тем более спугнуть.

Машина Ярцева притормозила у ворот фабрики, и водитель уже собирался посигналить, когда ворота вдруг распахнулись и оттуда медленно выехала грузовая машина. К ней подбежал высокий худой парень в распахнутом пальто, длинные волосы его разметались на ветру. С игривой усмешкой он крикнул, обращаясь к сидевшей рядом с шофером немолодой широколицей женщине в надвинутой на лоб шапке из серого каракуля:

— По накладной проверять не будем, Полина Осиповна?

— Очумел? — с хрипотцой рассмеялась та и властно бросила шоферу: — Трогай!

Парень махнул им вслед рукой и тут только заметил машину Ярцева.

— Вам, товарищ, куда?

Геннадий давно уже узнал в парне Перепелкина.

— К вам. Из МУРа, — коротко ответил он, протягивая удостоверение.

— Минутку, — засуетился Перепелкин. — Только доложу начальству. Одна нога здесь, другая там. Как в кино. Значит, товарищ Ярцев, да?

— Точно.

— Айн минут.

Перепелкин исчез в воротах. Геннадий усмехнулся, потом вынул из кармана блокнот, на чистом листке записал номер грузовой машины и рядом: «Полина Осиповна». В его деле все могло пригодиться. Вскоре появился запыхавшийся Перепелкин, все так же без шапки, в расстегнутом пальто.

— Прошу, товарищ Ярцев. Тихон Семенович вас ждет, — сказал он, наклоняясь к стеклу машины и стараясь получше разглядеть Геннадия.

Со смешанным чувством настороженности и любопытства входил Геннадий в кабинет. Свекловишников грузно приподнялся в кресле. Вид у него был усталый, невыспавшийся и мрачный. Морщинистые, с нездоровым румянцем щеки отвисали, как у бульдога, под глазами — синеватые мешочки.

— Чем могу служить? — с натугой просипел он.

— Продолжаем работу, — ответил Геннадий. — Хотелось бы пройти по цехам, посмотреть на ваш народ.

— Пора уж и кончать, да нас информировать не мешало бы, — недовольным тоном заметил Свекловишииков. — А то и в главке и в других инстанциях интересуются. А мне и сказать нечего.

— Пока еще рано, Тихон Семенович.

— Рано… Слава богу, убийц задержали. Чего же еще-то?

— Этого никто вам сообщить не мог, — сухо возразил Геннадий, отметив про себя странную осведомленность директора.

— Мог или не мог, уж не знаю, а слухами, говорят, земля полнится, — раздраженно ответил Свекловишников. — Руководству фабрики могли бы доверять. Люди здесь, как-никак, не с неба упали.

«Да уж с неба такой подарочек не упадет», — враждебно подумал Геннадий.

Первое свидание со Свекловишниковым оставило у Геннадия неприятное впечатление. Но он тут же по привычке заспорил с собой: «Какие основания его подозревать? Мало ли у кого какой характер! Может, у него неприятности по работе, или с женой поссорился, или, скажем, печень болит, вот он на всех и собачится. А если бы, значит, хвостом мел, то все в порядке, хороший, мол, мужик? А надпись Плышевского? Это не улика, — сам себя оборвал Геннадий. — Ты еще и самого Плышевского ни в чем не уличил».

Геннадий направился через двор к раскройному цеху.

Громадный, залитый голубоватым неоновым светом цех алел кумачом лозунгов, на окнах стояли горшки с цветами, мерно гудел конвейер, вдоль него за своими рабочими столиками склонились девушки в черных халатах и пестрых косынках.

Геннадий остановился около двери, соображая, с чего начать. Интересовали его два человека: Голубкова и Жерехова. Посмотреть бы на них только, составить пока первое, самое беглое впечатление.

Он остановил проходившую мимо девушку:

— Где начальник цеха, не скажете?

Та с любопытством оглядела его.

— Вон туда ступайте. — Она показала рукой в глубину цеха, где виднелась отгороженная фанерной стеной небольшая комната. — В кабинет ее. — И лукаво добавила: — Как раз в самый спектакль угодите.

— Это какой же такой спектакль? — удивился Геннадий.

— Сами услышите. А пока до свиданьица! — И девушка убежала.

Геннадий подошел к невысокой, растрескавшейся двери. Она оказалась приоткрытой. В комнате у обшарпанного письменного стола Геннадий увидел полную женщину в черном халате, каштановые, с рыжими подпалинами волосы были небрежно собраны в пучок, напряженные глаза под неестественно черными бровями глубоко ввалились, на возбужденном лице проступили красные пятна. Перед ней вполоборота к двери стоял высокий плечистый старик в очках, с седым бобриком волос на голове.

Геннадий остановился около двери у доски с объявлениями и, сделав вид, что читает, прислушался.

Говорила Жерехова, вернее, не говорила, а кричала грубо, почти истерично, временами срываясь на визг: