Семейное дело - Стаут Рекс - Страница 31

— Тогда вы никак не можете прокомментировать высказывания Хана и Айго, касающиеся миссис Бассетт?

Я поднял одну бровь. Какое отношение имеет миссис Бассетт к Уотергейтскому делу и звукозаписывающим устройствам?

— Не могу сказать ничего определенного… — Акерман слегка повел рукой. — Кроме сплетен.

— Кто и что вам говорил о ней?

— Я терплю эту процедуру, — высокомерно заявил Акерман, — только из любезности. В первую очередь к Эркарту и Джадду. Вчера — после разговора с Айго — Джадд позвонил мне, и сегодня утром я прилетел в Нью-Йорк. Мы с ним позавтракали, и Алберт рассказал мне различные вещи о Бассетте, которые я не знал, в том числе и о его одержимости женой. Правда, Джадд тогда не употребил слова «одержимость», а говорил о необыкновенной привязанности. Я не люблю судачить. Вам лучше обратиться непосредственно к самому источнику, то есть к Джадду.

— Непременно сделаю. Вам известны чувства Бассетта относительно Никсона и Уотергейтской истории? — == Да, известно. Несколько месяцев назад он и Джадд находились в Вашингтоне в связи с какими-то патентами-я плохо разбираюсь в этих вопросах, — и мы провели целый вечер, обсуждая Уотергейтский скандал и Никсона. Бассетт вбил себе в голову, что нужно в судебном порядке потребовать от Никсона десять миллионов долларов в качестве возмещения ущерба, нанесенного изготовителям звукозаписывающей электронной аппаратуры в результате ее использования для преступных и своекорыстных целей. Нам никак не удавалось отговорить его от этой затеи. Он был странным человеком. Не знаю, как насчет жены, но на этой идее он буквально помешался. Разумеется, именно потому-то Бассетт и преуспел в предпринимательстве — благодаря энергии и напористости. Обладал в избытке этими качествами.

— Какие решения приняли на ужине по обсуждавшимся вопросам?

— Никаких. Бассетт непременно хотел услышать от Вилара, что руководители различных корпораций больше не желают заказывать электронные защитные устройства и нанимать специалистов по проблемам безопасности, поскольку Никсон своими действиями дискредитировал весь этот бизнес. Эркарт, по замыслу Бассетта, должен был подтвердить бесполезность попыток протолкнуть теперь через конгресс любой проект закона, так или иначе связанного с электроникой. Он ожидал от Айго заявления о массовых увольнениях по собственному желанию работающих в электронной промышленности специалистов всех уровней, о невозможности найти им замену. Джадд и я обязаны были, по мнению Бассетта, подтвердить наличие оснований для судебного преследования Никсона, и он хотел, чтобы мы предприняли соответствующие шаги. Одному Богу известно, что он ожидал от Хана. Быть может, хотел, чтобы тот выдал ему беспроцентный кредит в десять миллионов для финансирования всей антиниксоновской кампании.

Вулф с любопытством смотрел на Акермана.

— И все вы, взрослые люди, — сказал он, — вероятно, вполне разумные, серьезно обсуждали подобную чепуху? Или вы были изрядно выпивши?

— Нисколько. Джадд и я не приняли даже обычного мартини. Мы знали: Бассетт обязательно закажет «Монтраше» и «Шато-Латур», как всегда… Вы не знали Харви Бассетта Он мог продать эскимосу ледяные кубики Кроме того, конечно, он являлся источником наших доходов. По крайней мере для двух из нас — главным источником, а никто ведь не плюет в колодец, из которого пьет. Вы едите жареного фазана, запиваете его «Шато-Латуром» и корчите из себя очень внимательного слушателя. Большинство поступает именно так. Я — тоже. Судя по тому, что я слышал о вас, вы придерживаетесь, по-видимому, иной тактики.

— У каждого свой стиль. Я с достаточным уважением отношусь к моим источникам дохода. Кто-нибудь…

— Как и у меня, у вас для разных случаев разные клиенты. Кто ваш клиент в этом деле?

— Им являюсь я, — заявил Вулф. — Меня оставили в дураках. Плюнули мне в лицо. Пьер Дакос был убит в моем доме, и виновный заплатит за это. Кто-нибудь…

— Тогда почему вы утаиваете улики от полиции?

— Да потому, что это дело затрагивает в первую очередь мое самолюбие. Кроме того, мои сведения не обязательно являются уликами. Как раз это я и стараюсь прояснить. А теперь хочу в третий раз спросить: кто-нибудь из ваших клиентов связан каким-то образом с Уотергейтом?

— В Вашингтоне всякий так или иначе связан с Уотергейтом. Преувеличение, конечно, но не слишком сильное. Присяжные на проходящих многочисленных судебных разбирательствах имеют тысячи родственников и друзей. Однако ни один из моих нынешних или прошлых клиентов прямо не замешан в Уотергейтском скандале. Предполагается, что вопросы задаете вы, но позвольте и мне кое о чем спросить. Вы действительно думаете, что один из нас убил Харви Бассетта? Или каким-то образом причастен к убийству официанта?

— Разумеется. Я ведь не зря плачу сорок долларов в час трем классным специалистам, которые собирают о вас информацию. Знаете ли вы: был ли кто-либо из остальных участников ужина как-то связан с Уотергейтом?

— Насколько мне известно — никто. Если бы я был Халдеманом, то ответил бы: «насколько я помню», но я ведь не Халдеман.

— Где вы были и чем занимались в прошлую пятницу, двадцать пятого октября, с шести часов вечера до двух часов утра?

— Черт возьми! Вы все-таки спрашиваете. Хорошо помню, потому что в ту ночь умер Бассетт. Я был дома в Вашингтоне. С девяти часов вечера и далеко за полночь я играл в бридж с женой и двумя приятелями. Проснулся в субботу поздно. В девять часов утра меня разбудила жена и сообщила об убийстве Бассетта. Какое время вас еще интересует? Понедельник? Находился весь день в своей вашингтонской конторе. Следующий вопрос?

Вулф любит повторять: неуязвимых алиби не существует, но я очень надеялся, что он не пошлет меня опровергать первое алиби. Жены и приятели легко могут соврать, но в действительности нас интересовало лишь второе, касающееся понедельника.

Вулф взглянул на стенные часы. Восемь минут двенадцатого.

— Сегодня я мало спал, — заметил он. — Все еще намерены встретиться с окружным прокурором? Акерман отрицательно покачал головой.