Семейное дело - Стаут Рекс - Страница 26

Утром, в четверг, пятнадцать минут одиннадцатого, я вышел из Южной комнаты и притворил дверь, на которой больше не красовалась бумажная лента с печатью управления полиции Нью-Йорка. Ральф Кернер из местной ремонтной компании убрал свой толстый блокнот в переплете из искусственной кожи и заявил:

— Постараюсь представить вам предварительную оценку восстановительных работ в понедельник. Скажите мистеру Вулфу, чтобы готовился к худшему. В последнее время на нас так и валится со всех сторон только плохое.

— Конечно, мы готовы к этому. Нет ли какой-нибудь скидки с общей суммы для комнаты, в которой недавно убили человека?

Ральф рассмеялся. Всегда полагается смеяться шуткам клиентов — даже не очень удачным.

— Вы правы, такую скидку следовало бы предусмотреть. Я передам мистеру Орбаху ваше пожелание. Значит, вы лично проводили его наверх и оставили одного. Весьма благоразумно с вашей стороны! — вновь засмеялся он.

— Еще бы. Я, возможно, и туповат, но не настолько. Спускаясь вслед за ним по лестнице, я с удовольствием бы пнул ему ногой в зад, но вовремя сдержал свой порыв.

Все домашние дела в кабинете были закончены, но приход Ральфа прервал мою исследовательскую работу. Я намеревался позвонить Натаниэлю Паркеру и расспросить об адвокатах — Джадде и Акермане, получить в нашем банке сведения на банкира Хана, узнать у Лона Коэна кое-что о специалисте по промышленной безопасности Роумане Виларе и лоббисте Эрнесте Эркарте. На Айго у меня было достаточно материала, если, конечно, дальнейшие события не потребуют дополнительных фактов. Ха! На нижней полке лежали пять справочников (не считая телефонных книг пяти районов Нью-Йорка, а также округа Вестчестер и Вашингтона). Раскрыв справочник директоров компаний, названия которых начинаются на букву «Н», я как раз выяснял, не входит ли кто-либо из шестерки в руководство «Нэтэлек», когда в кабинет вошел Вулф.

У него на письменном столе скопилась почта за три дня, и он сразу принялся за нее. Сперва, как всегда, — быстрая сортировка, после чего примерно половина писем отправилась в корзинку для бумажных отходов. Причем предварительно я уже изъял и вышвырнул разные там рекламные проспекты, циркулярные письма и прочий хлам. Обычно Вулф принципиально отвечает на все индивидуальные письма, потому что, как он однажды пояснил, это служит доказательством культуры и учтивости человека. И я сказал, что ему достаточно продиктовать мне тексты ответных писем, а об остальном я уж позабочусь. Кивнув в знак согласия, Вулф заметил, что, когда ему приходилось писать письма от руки, он вообще ни на какие из них не отвечал. Тогда, возразил я, его нельзя отнести в полной мере к культурным и учтивым людям, после чего Вулф произнес одну из своих виртуозных, казуистических речей. В этот день мы ответили примерно на двадцать писем, из которых два или три были от коллекционеров и любителей орхидей. Время от времени нас прерывали телефонные звонки от Паркера, Фреда Даркина и Лона Коэна. Оторвавшись наконец от машинки, я, к своему удивлению, увидел, как Вулф взял с полки «Илиаду» в переводе Фитцжеральда. В почте был экземпляр новой книги Херблока «Специальный репортаж» с автографом и тысячами карикатур на Никсона, но, видимо, у него пропало всякое желание читать о затянувшемся скандале или рассматривать посвященные бывшему президенту картинки — теперь, когда он уже вплотную занялся этим делом. Потому-то он сидел и читал о фальшивом коне, отложив в сторону историю о фальшивом президенте.

Обедал Вулф с нескрываемым наслаждением. Сперва фрикадельки из костного мозга; потом «сладкое мясо»[1] , выдержанное в белом вине, обвалянное в сухарях, перемешанных с сырыми яйцами, тушенное в сковороде с крышкой, посыпанное миндалем и политое коричневым соусом. Я ел это блюдо в ресторане «Рустерман», и у Фрица оно всегда получается лучше. Самому мне трудно определить, но так уверяет Вулф, у которого более изощренный вкус.

После обеда мы как бы вернулись к старым добрым временам. Теодор принес кипу статистических данных относительно произрастания и скрещивания орхидей, и я занес все сведения в соответствующую картотеку. Каждую неделю это занятие, два процента от которого приносят доход — Вулф редко продает орхидеи, — а девяносто восемь процентов — чистые издержки, в среднем отнимает у меня около трети рабочего времени. Выслушав отчет о результатах моих утренних исследований, ничего не прибавивших к нашим знаниям, Вулф углубился в сравнение перевода «Илиады» Фитцжеральда с тремя другими переводами, которые он достал с полки. Для него это рискованное предприятие, так как фолианты лежали на самом верху, и ему пришлось взбираться на стул. Точно в четыре часа Вулф отправился в оранжерею. Можно было подумать, что у нас нет никаких забот. От членов семьи — ни гугу. Вулф даже мельком не взглянул на «Специальный репортаж» Херблока. У Сола, Фреда и Орри не было с собой переносных раций, поэтому я не мог покинуть дом, хотя после печатания писем мои ноги и легкие прямо-таки просились на улицу.

В шесть часов я услышал, как стонет и кряхтит, жалуясь на свою судьбу, начавший спускаться лифт, однако это длилось всего четыре секунды. Значит, Вулф задержался на полпути, чтобы взглянуть на Южную комнату, которую в последний раз видел во вторник ночью, в половине второго. Прошло не менее десяти минут, прежде чем лифт возобновил свой путь; таким образом, Вулф не ограничился лишь беглым осмотром. Войдя в кабинет и устроившись поудобнее за письменным столом, он заявил, что моя оценка в тысячу пятьсот долларов, пожалуй, слишком занижена, если учитывать вздутые цены на все товары, от шпинделя до сахара, и я заметил, что рад слышать, как ему удалось так легко привести пример аллитерации с двумя словами, которые пишутся по-разному. Вулф стал уверять, будто у него это вышло случайно, — и, конечно, солгал, — после чего начал читать и подписывать письма. А он предварительно прочитывает их всякий раз вовсе не потому, что рассчитывает найти опечатки — таковых у меня не бывает, — а лишь желая дать мне понять, что если я когда-нибудь допущу хоть одну ошибку, то он обязательно ее обнаружит.