Пелагия и Черный Монах - Акунин Борис - Страница 62

А Митрофаний свою нотацию не закончил.

- И еще попеняю вашему высокопреподобию. Слышал я, что очень уж вы угождаете земным властителям, когда они вас навещают. Рассказывали мне, что в прошлый год, когда к вам великих княжон на богомолье привозили, вы будто бы к каждой святыне ковровую дорожку уложили и хор ваш перед приезжими целый концерт затеял. Это перед девочками-то малолетними! А зачем вы к генерал-губернатору самолично ездили синеозерскую дачу святить и даже чудотворную икону с собой возили?

- Ради богоугодного дела! - горячо воскликнул Виталий. - Ведь телом-то на земле живем и по земле ступаем! За то, что я их императорским высочествам угодил, монастырю от дворцового ведомства в Петербурге участок под церковь подворскую пожалован. А генерал-губернатор в благодарность колокол бронзовый пятисотпудовый прислал. Это ж не мне, многогрешному Виталию, это церкви надобно!

- Ох, боюсь я, что нашей церкви за лобызание с земной властью придется дорогую цену заплатить, - вздохнул епископ. - И, возможно, в не столь отдаленном времени... Ну да ладно, - неожиданно улыбнулся он после короткой паузы. - Только приехал и сразу браниться - тоже не очень по-доброму выходит. Хотел бы я, отец Виталий, знаменитый ваш остров осмотреть. Давно мечтаю.

Архимандрит почтительно наклонил голову.

- Я уж и то удивлялся, чем прогневал ваше преосвященство, отчего Арарат никогда посещением не удостоите. Если б заранее известить изволили, и встречу бы достойную приготовил. А так что же - не взыщите.

- Это ничего, я парадности не любитель, - благодушно сказал архиерей, сделав вид, что не заметил в словах настоятеля скрытого упрека. - Хочу увидеть всё, как бывает в обыденности. Вот прямо сейчас и начну.

- А оттрапезничать? - встревожился отец келарь. - Рыбки нашей синеозерской, пирогов, солений, меда-пряничков?

- Благодарствуйте, доктора не велят. - Митрофаний постучал себя по левой половине груди и поднялся. - Отвары пью, кашицы скучные вкушаю, тем и сыт.

- Что ж, готов сопровождать куда велите, - поднялся и Виталий, а за ним остальные. - Карета запряжена.

Владыка ласково молвил:

- Мне ведомо, сколько у вашего высокопреподобия забот. Не тратьте время на пустое чинопочитание, мне это не лестно, да и вам не в удовольствие.

- Так я отряжу с вашим преосвященством отца Силуана или отца Триадия. Нельзя ж вовсе без провожатого.

- Не нужно и их. Я ведь к вам не с инспекцией, как вы, должно быть, подумали. Давно желал и даже мечтал побывать у вас попросту, как обычный паломник. Бесхитростно, безо всяких начальственных видов.

Голос у владыки и в самом деле был бесхитростный, но Виталий насупился еще пуще - не поверил в Митрофаниеву искренность. Верно, решил, что епископ хочет осмотреть монастырские владения без подсказчиков и соглядатаев. И правильно решил.

Только теперь преосвященный глянул на Полину Андреевну.

- Вот госпожа... Лисицына со мной поедет, давняя моя знакомица. Не откажите, Полина Андреевна, составить компанию старику. - И как поглядит в упор из-под густых бровей - Лисицына сразу с места вскочила. - Поговорим о прежних днях, расскажете о своем житье-бытье, сравним наши впечатления от святой обители.

Нехорошим это было сказано тоном - во всяком случае, так помнилось Полине Андреевне.

- Хорошо, отче, - пролепетала она, опустив глаза. Настоятель уставился на нее с тяжелым подозрением во взоре. Недобро усмехнувшись, поинтересовался:

- Что крокодил, матушка, боле не мучает? Лисицына смолчала, только голову еще ниже опустила.

Выехали из ворот в той же карете, что доставила Полину Андреевну из пансиона. Пока ничего сказано не было. Преступница волновалась, не знала, с чего начать: то ли каяться, то ли оправдываться, то ли про дело говорить. Митрофаний же молчал со смыслом - чтоб прониклась.

Глядел в окошко на опрятные араратские улицы, одобрительно цокал языком. Заговорил неожиданно - госпожа Лисицына даже вздрогнула.

- Ну а крокодил - это что? Опять озорство какое-нибудь?

- Грешна, отче. Обманула высокопреподобного, - смиренно призналась Полина Андреевна.

- Грешна, ох грешна, Пелагиюшка. Много делов натворила...

Вот оно, началось. Покаянно вздохнула, потупилась.

Митрофаний же, загибая пальцы, стал перечислять все ее вины:

- Клятву преступила, данную духовному отцу, больному и даже почти что умирающему.

- Я не клялась! - быстро сказала она.

- Не лукавь. Ты мою просьбу безмолвную - в Арарат не ездить - преотлично поняла и головой кивнула, руку мне поцеловала. Это ли не клятва, змея ты вероломная?

- Змея, как есть змея, - согласилась Полина Андреевна.

- В недозволенные одежды вырядилась, сан монашеский осрамила. Шея вон голая, тьфу, смотреть зазорно.

Лисицына поспешно прикрыла шею платком, но попыталась сей пункт обвинения отклонить:

- В иные времена вы сами меня на такое благословляли.

- А сейчас не то что благословения не дал - прямо воспретил, - отрезал Митрофаний. - Так иль не так?

- Так...

- В полицию думал на тебя заявить. И даже оказался бы неизвинимым, не сделав этого. Деньги у пастыря похитила! Это уж так пасть - ниже некуда! На каторгу бы тебя, самое подходящее для воровки место.

Полина Андреевна не возразила - нечего было.

- И если я не объявил тебя, беглую черницу и разбойницу, в полицейский розыск на всю империю - а тебя по рыжести и конопушкам быстро бы сыскали, - то единственно из благодарности за исцеление.

- За что? - изумилась Лисицына, думая, что ослышалась.

- Как узнал я от сестры Христины, что ты, на меня сославшись, уехала куда-то, да как понял, что ты умыслила, сразу мое здоровье на поправку пошло. Устыдился я, Пелагиюшка, - тихо сказал архиерей, и стало видно, что вовсе он не гневается. - Устыдился слабости своей. Что ж я, как старуха плаксивая, на постели валяюсь, докторские декокты с ложечки кушаю? Чад своих несчастных в беде бросил, всё на женские плечи свалил. И так мне стыдно сделалось, что я уж на второй день садиться стал, на четвертый пошел, на пятый маленько в коляске по городу прокатился, а на восьмой засобирался в дорогу - сюда, к вам. Профессор Шмидт, который меня из Питера хоронить ехал, говорит, что отродясь не видал такого скорого выздоровления от надорвания сердечной мышцы. Уехал профессор в столицу, очень собой гордый. Теперь ему за визиты и консультации станут еще больше денег платить. А вылечила меня ты, не он.

Всхлипнув, Полина Андреевна облобызала преосвященному худую белую руку. Он же поцеловал ее в пробор.

- Ишь, напарфюмилась-то, - проворчал епископ, уже не прикидываясь сердитым. - Ладно, о деле говори.

Лисицына достала из-за пазухи письмо, протянула.

- Лучше прочтите. Тут всё самое главное. Каждый вечер приписывала. Короче и ясней выйдет, чем рассказывать. Или хотите словами?

Митрофаний надел пенсне.

- Дай прочту. Чего не пойму - спрошу.

Со всеми накопившимися чуть не за целую неделю приписками письмо было длинное, мало не на десяток страниц. Строчки кое-где подмокли, расплылись.

Карета остановилась. Возница-монах, сняв колпак, спросил:

- Куда прикажете? Из города выехали.

- В лечебницу доктора Коровина, - сказала Полина Андреевна вполголоса, чтобы не мешать читающему.

Покатили дальше.

Она жалостно рассматривала перемены в облике владыки, вызванные недугом. Ох, рано он встал с постели. Как бы снова беды не вышло. Но, с другой стороны, лежать в бездействии ему только хуже бы было.

В одном месте преосвященный вскрикнул, как от боли. Она догадалась: про Алешу прочел.

Наконец, владыка отложил листки, хмуро задумался. Спрашивать ни о чем не спрашивал - видно, толково было изложено.

Пробормотал:

- А я-то, старик ненадобный, пилюли глотал да ходить учился... Ох, стыдно.

Полине Андреевне не терпелось поговорить о деле.

- Мне, владыко, загадочные речения старца Израиля покою не дают. Там ведь что выходит-то...