Пелагия и Черный Монах - Акунин Борис - Страница 48

Сплошные загадки

Если до сего момента действия расследовательницы были еще более или менее понятны, то теперь, вздумайся кому-нибудь следить за Лисицыной со стороны, наблюдатель пришел бы в совершенное недоумение, так как логики в поведении паломницы не просматривалось решительно никакой.

Впрочем, во избежание двусмысленности, придется вновь привести именование героини нашего повествования в соответственность ее новому облику, как это уже было сделано однажды. Иначе не избежать двусмысленных фраз вроде "Полина Андреевна заглянула в братские кельи", ибо, как известно, во внутренние монашеские покои вход женщинам строжайше воспрещен. Итак, мы последуем не за сестрой Пелагией и не за вдовой Лисицыной, а за неким послушником, который, повторяем, вел себя в этот день очень странно.

В протяжение двух или двух с половиной часов, начиная с полудня, юного инока можно было увидеть в самых разных частях города, в пределах собственно монастыря и даже - увы - в уже поминавшихся братских кельях. Судя по ленивой походке, слонялся он безо всякого дела, вроде как со скуки: тут постоит, послушает, там поглазеет. Несколько раз праздношатающегося отрока останавливали старшие монахи, а один раз даже мирохранители. Строго спрашивали, кто таков да откуда синяк - не от пьяного ли, не от рукосуйного ли дела. Юноша отвечал смиренно, тоненьким голоском, что звать его Пелагием, что прибыл он в Арарат со священного Валаама по малому послушанию, а синяк на личности оттого, что отец келарь за нерадивость поучил. Это разъяснение всех удовлетворяло, ибо суровый нрав отца келаря был известен и "поученные" - кто с синяком, кто с шишкой, кто с оттопыренным красным ухом - на улицах и в монастыре попадались нередко. Монашек кланялся и шел себе дальше.

Часам к трем пополудни Пелагий забрел за город и оказался подле Постной косы, напротив Окольнего острова. Место это в последние недели у паломников и местных жителей прослыло муторным, и оттого берег был совсем безлюден.

Послушник прошелся по косе, добрался до самого ее края, принялся скакать с камня на камень, удаляясь все дальше в сторону острова. С непонятной целью тыкал в воду подобранной где-то палкой. У одного из валунов долго сидел на корточках и шарил в холодной воде руками - будто рыбу ловил. Ничего не выловил, однако чему-то обрадовался и даже захлопал озябшими ладошами.

Вернулся к началу косы, где была привязана старая лодка, пристроился рядышком на камне и заработал вязальными спицами, то и дело поглядывая по сторонам.

Довольно скоро появился тот, кого отрок, по всей видимости, поджидал.

По тропинке, что вела к берегу от старой часовенки, шел монах довольно неблагостного вида: косматобородый, кустобровый, с большим мятым лицом и сизым пористым носом.

Пелагий вскочил ему навстречу, низко поклонился.

- А не вы ли и есть достопочтенный старец Клеопа?

- Ну я. - Монах хмуро покосился на паренька, зачерпнул широкой ладонью воды из озера, попил. - Тебе чего?

Он страдальчески выдохнул, обдав послушника кислым запахом перегара, стал доставать из кустов весла.

- Пришел молить вашего святого благословения, - тоненьким тенорком молвил Пелагий.

Брат Клеопа сначала удивился, однако по своему нынешнему состоянию души и тела был более склонен не к изумлению, а к раздражительности, поэтому замахнулся на мальчишку увесистым кулачиной.

- Шутки шутить? Я те дам благословение, щенок рыжий! Я те щас второй глаз подобью!

Монашек отбежал на несколько шагов, но не ушел.

- А я вам думал полтинничком поклониться, - сказал он и точно - достал из рукава серебряную монету, показал.

- Дай-ка.

Лодочник взял полтинник, погрыз желтыми прокопченными зубами, остался доволен.

- Ну чего тебе, говори. Послушник застенчиво пролепетал:

- Мечтание у меня. Хочу святым старцем стать.

- Старцем? Станешь, - пообещал подобревший от серебра Клеопа. - Лет через полета всенепременно станешь, куда денешься. Если, конечно, раньше не помрешь. А что до святости, то ты вон и так уже в подряснике, хоть и совсем цыпленок еще. Как тебя звать-то?

- Пелагием, святой отец.

Клеопа задумался, видно, припоминая святцы.

- В память святого Пелагия Лаодикийского, коий убедил жену свою благоверную почитать братскую любовь выше супружеской? Так ему сколько годов-то было, святому Пелагию, а ты еще и жизни не видал. Чего тебя, малоумка, в монахи понесло? Поживи, погреши вдосталь, а там и отмаливай, как мудрые делают. Вон в скиту, - кивнул он в сторону острова, - старец Израиль обстоятельный мужчина. Погулял, курочек потоптал, а ныне схиигумен. И на земле хорошо пожил, и на небе, близ Отца и Сына, местечко себе уготовил. Вон как надо-то.

Карие глаза монашка так и загорелись.

- Ах, если б мне на святого старца хоть одним глазком взглянуть!

- Сиди, жди. Бывает, что на бережок выходит, только редко - уж силы не те. Видно, вознесется скоро.

Пелагий наклонился к лодочнику и прошептал:

- Мне бы вблизи, а? Свозили бы меня на остров, отче, а я бы век за вас Бога молил.

Клеопа слегка отпихнул мальчишку, отвязывая конец.

- Ишь чего захотел! За такое знаешь что?

- Совсем никак невозможно? - тихонечко спросил рыжеволосый и показал из белого кулачка уголок бумажки.

Брат Клеопа пригляделся - никак рублевик.

- Не полагается, - вздохнул он с сожалением. - Узнают - скудной не миновать. На неделю, а то и на две. Я на хлебе да воде сидеть не могу, от воды у меня башка пухнет.

- А я слыхал, будто по нынешним временам никто из братии кроме вас на остров плавать все равно не насмелится. Не посадят вас в скудную, отче. Да и как узнают? Тут ведь нет никого.

И бумажку свою прямо в руку подпихивает, искуситель.

Взял Клеопа тинник, посмотрел на него, задумался.

Тут вдруг и вторая бумажка образовалась, словно сама по себе.

Рыжий бесенок ее насильно всунул в нерешительные пальцы лодочника.

- Одним глазочком, а?

Монах развернул обе кредитки, любовно погладил, тряхнул сивыми патлами.

- А у тебя двумя глазочками и не получится, гы-гы! - заржал Клеопа, очень довольный шуткой. - Где физию-то обустроил, а? С мастеровыми, поди, помахался? Тихий-тихий, а видно, что шельма. Из-за девок? Ох, ненадолго ты в послушниках, Пелагий. Выгонят. Скажи, с мастеровыми? Из-за девок?

- Из-за них, - потупив взор, сознался монашек.

- То-то. "Святым старцем стать хочу", - передразнил Клеопа, пряча полтинник и бумажки в пояс. - И на остров-то, поди, из озорства восхотел? Не ври, правду говори!

- Так ведь любопытственно, - шмыгнул носом Пелагий, окончательно входя в роль.

- А денег-то откуда столько? Из пожертвований натырил?

- Нет, отче, что вы! У меня тятенька из купечества. Жалеет, присылает.

- Из купечества - это хорошо. За проказы в монастырь загнал? Ничего, раз жалеет, то смилостивится, обратно примет, ты жди. Ну вот что, Пелагий. Лодочник оглядел пустынный берег, решился. - Вообще-то был случай в прошлом годе. Ободрал я себе всю десницу об морду отца Мартирия - зубья он, пес смердящий, под кулак выставил. Так руку разнесло - грести невмочь. Сторговался с Иезикилем-подметаль-щиком, чтоб пособил: я на одном весле, он на другом... Три дни так плавали. Эх, была не была. Увидят - скажу, снова рука заболела. Залезай!

А сам уж от исподнего полосу оторвал и на руку наматывает.

Сели на весла, поплыли.

- Только гляди у меня, - строго предупредил Клеопа. - Из лодки на остров ни ногой. Туда ступать одному мне дозволено. И слушай в оба уха, что старец изречет - у меня башка стала дырявая, а повторять он не станет. Иной раз, честно сказать, пока до отца эконома дойду, забываю. Тогда вру что на ум взбредет.

Пелагий, гребя, всё поглядывал через плечо на медленно подплывающий Окольний остров. Там было пусто, бездвижно: черные камни, блеклая серая трава, прямые сосны торчали на макушке холма, словно вставшие дыбом волосы.