Пелагия и Черный Монах - Акунин Борис - Страница 39

Заодно обвела взглядом и кабинет - самый обычный, с дипломами и фотографиями на стенах. Необычной была только картина в великолепной бронзовой раме, что висела над столом: весьма убедительно и детально выписанный осьминог, в каждом из длинных пупырчатых щупальцев которого корчилось по обнаженной человеческой фигурке. Физиономия монстра (если только главотуловище исполинского моллюска можно назвать "физиономией") удивительно напоминала очкастое, властное лицо самого Доната Саввича, причем совершенно невозможно было определить, за счет чего достигнуто такое точное сходство - никакой карикатурности или искусственности в обличье гигантского спрута не наблюдалось.

Дочитав записку архимандрита, доктор с интересом воззрился на гостью поверх своих золотых очков.

- Никогда не получал от отца Виталия столь непререкаемого послания. Кем вы приходитесь высокопреподобному, что он этак усердствует? - Донат Саввич насмешливо улыбнулся. - "Сомысленница" - словечко-то какое. Неужели что-нибудь романтическое? Это было бы интересно с психофизиологической точки зрения - я всегда числил отца настоятеля классическим типажем нереализованного мужеложца. Скажите, госпожа... э-э-э... Лисицына, вы и в самом деле тяжко больны? Тут сказано: "Спасите исстрадавшуюся от невыносимых мук женскую душу". По первому впечатлению не очень похоже, чтоб ваша душа так уж исстрадалась.

Полина Андреевна, уже составившая себе определенное мнение о хозяине кабинета, на письмо махнула рукой, беззаботно засмеялась.

- Тут вы правы. И насчет архимандрита, скорее всего, тоже. Женщин он терпеть не может. Чем я беззастенчиво и воспользовалась, чтобы силой вырвать у бедняжки пропуск в вашу цитадель.

Доктор приподнял брови и слегка раздвинул уголки рта, как бы участвуя в смехе, но не полностью, а лишь отчасти.

- Зачем же я вам понадобился?

- О вас в Москве рассказывают столько интригующего! Мое решение отправиться в Новый Арарат на богомолье было порывом, удивившим меня саму. Знаете, как это бывает у нас, женщин? Вот приплыла я сюда и совершенно не знаю, чем себя занять. Ну, попробовала молиться - порыв, увы, прошел. Сходила посмотреть на архимандрита. Еще покатаюсь на катере вокруг архипелага... Полина Андреевна развела руками. - А обратно мне плыть только через четыре дня.

Искренность красивой молодой дамы не рассердила Коровина, а скорее развеселила.

- Так я для вас вроде аттракциона? - спросил он, улыбаясь уже полноценно, а не в четверть силы.

- Нет-нет, что вы! - испугалась легкомысленная гостья, да сама и прыснула. - То есть, разве что в самом уважительном смысле. Нет, правда, мне рассказывали про вас совершеннейшие чудеса. Грех было бы не воспользоваться случаем!

А дальше, расположив к себе собеседника откровенностью, Полина повела беседу по законам правильного обхождения с мужчинами. Закон номер один гласил: если хочешь понравиться мужчине - льсти. Чем мужчина умней и тоньше, тем умней и тоньше должна быть лесть. Чем он грубее, тем грубее и похвалы. Поскольку доктор Коровин был явно не из глупцов, Полина Андреевна принялась плести кружева издалека.

Внезапно посерьезнев, госпожа Лисицына сказала:

- Очень уж вы меня интригуете. Хочется понять, что вы за человек. Зачем наследнику коровинских миллионов тратить лучшие годы жизни и огромные средства на врачевание безумцев? Скажите, отчего вы решили заняться психиатрией? От пресыщенности? От пустого любопытства и презрения к людям? Из желания покопаться холодными руками в человеческих душах? Если так - это интересно. Но я подозреваю, что причина может оказаться еще более яркой. Я вижу по вашему лицу, что вы не пресыщены... У вас живые, горячие глаза. Или я ошибаюсь, и это в них одно только любопытство светится?

Дайте мужчине понять, что он вам бесконечно интересен, что вы одна видите, какой он единственный и ни на кого не похожий, уж не так важно, в хорошем или в плохом смысле - вот в чем, собственно, заключается смысл первого закона. Надо сказать, что особенно притворяться Полине Андреевне не пришлось, ибо она вполне искренне полагала, что каждый человек, если как следует к нему приглядеться, в своем роде единственный и уже оттого интересен. Тем более такой необычный господин, как Донат Саввич Коровин.

Доктор пытливо посмотрел на посетительницу, словно приноравливаясь к произошедшей в ней перемене. Заговорил негромко, доверительно:

- Нет, психиатрией я занялся не от любопытства. Скорее от отчаянья. Вам в самом деле интересно?

- Очень!

- На медицинский факультет я пошел из юношеского нарциссизма. Первоначально не на психиатрическое отделение, а на физиологическое. В девятнадцать лет воображал себя баловнем Фортуны и счастливым принцем, у которого есть всё, чем только может обладать смертный, и хотелось мне лишь одного: найти секрет вечной или, если уж не вечной, то по крайней мере очень долгой жизни. Среди богатых людей это довольно распространенный вид мании - у меня и сейчас имеется один подобный пациент, в котором нарциссизм доведен до степени патологии. Что же до меня самого, то двадцать лет назад я мечтал разобраться в работе своего организма, чтобы обеспечить как можно более продолжительное его функционирование...

- Что же вас свернуло с этой дороги? - воскликнула Лисицына, когда в речи доктора возникла небольшая пауза.

- То же, что обычно сбивает чрезмерно рациональных юношей с заранее рассчитанной траектории.

- Любовь? - догадалась Полина Андреевна.

- Да. Страстная, не рассуждающая, всеохватная - одним словом, такая, какой и должна быть любовь.

- Вам не ответили взаимностью?

- О нет, меня любили так же пылко, как любил я.

- Отчего же вы говорите об этом с такой печалью?

- Оттого что это была самая печальная и необычная из всех известных мне любовных историй. Нас неудержимо тянуло друг к другу, но мы не могли оставаться в объятьях и минуты. Стоило мне приблизиться к предмету моего обожания на расстояние вытянутой руки, и она делалась совершенно больной: из глаз лились слезы, из носу тоже текло ручьем, на коже выступала красная сыпь, виски стискивало невыносимой мигренью. Стоило мне отодвинуться, и болезненные симптомы почти сразу же исчезали. Если б я не был студентом-медиком, то, верно, заподозрил бы злые чары, но ко второму курсу я уже знал про загадочный, неумолимый недуг, имя которому идиосинкразическая аллергия. Во множестве случаев нельзя угадать, отчего она происходит, и тем более неизвестно, как ее лечить. - Донат Саввич прикрыл глаза, усмехнулся, покачал головой, будто удивляясь, что подобное могло приключиться именно с ним. - Наши страдания были неописуемы. Могучая сила любви влекла нас друг к другу, но мои прикосновения были губительны для той, кого я обожал... Я прочитал всё, что известно медицине про идиосинкразию, и понял: химическая и биологическая наука еще слишком несовершенны, в протяжение моего земного пути они не успеют достаточно развиться, чтобы одолеть сей механизм физиологического неприятия одного организма другим. Тогда-то я и решил перейти на психиатрию - заняться изучением устройства человеческой души. Своей собственной души, которая сыграла со мной такую скверную шутку - из всех женщин на свете заставила полюбить ту единственную, которая была мне заведомо недоступна.

- И вы расстались? - вскричала Полина Андреевна, тронутая чуть не до слез и самим рассказом, и сдержанностью тона.

- Да. Таково было мое решение. Со временем она вышла замуж. Надеюсь, что счастлива. Я же, как видите, холост и живу работой.

Несмотря на всю свою сообразительность, госпожа Лисицына не сразу догадалась, что хитрый доктор тоже ведет с ней игру - только не женскую, а мужскую, такую же древнюю и незыблемую в своих правилах. Верный способ получить доступ к женскому сердцу - пробудить в нем соревновательность. Тут лучше всего рассказать про себя романтическую историю, непременно с печальным концом, тем самым как бы показывая: вот, смотрите, на какую глубину чувств я был способен прежде и, возможно, был бы способен теперь, если б нашелся достойный объект.