Приз для принцев - Стаут Рекс - Страница 38

— Нельзя ли мне поговорить с мадемуазель Жанвур? — спросил Науманн.

— Это мадемуазель Жанвур.

— О! — На мгновение Науманн смутился, потом сказал: — Это Фредерик Науманн.

— Месье Науманн? — В голосе на другом конце послышалось какое-то волнение. — Я не узнала ваш голос.

— Нет? А я ваш узнал. Я звоню, мадемуазель, чтобы поблагодарить вас.

— Поблагодарить меня? — озадаченно спросила Виви.

— Да, поблагодарить за записку, которую вы мне прислали сегодня утром.

— Записку, которую я вам послала? — Это уже было изумление.

— Да, я получил ее с час назад, когда вернулся к себе.

После небольшой паузы пришел отклик:

— Но, месье Науманн, это, должно быть, какая-то ошибка. Я не посылала вам никакой записки. Что вы сказали?

— Извините меня… Значит, вы не посылали ее?

— Нет.

И коробку… вроде пакета… с предложением мира?

— Нет. В самом деле, я не знаю, о чем вы говорите.

Что за коробка? О какой записке речь? Откуда они пришли? Вы смеетесь надо мной, месье?

— Нет, мадемуазель, — рассудительно ответил Науманн. — Мне бы и в голову не пришло смеяться над вами.

Но это… боюсь, что это серьезно. Я сейчас не могу объяснить. Может быть, позже. Я еще позвоню вам.

Голос Виви зазвучал как-то невнятно; похоже было, что она говорит с кем-то, кто стоит рядом. Это продолжалось примерно с минуту; затем вдруг ее голос ясно прозвучал в трубке:

— Au revoir, месье Науманн.

Внезапно раздался щелчок, она повесила трубку.

Науманн повернулся к Стеттону и после короткой паузы отрывисто сказал:

— В конце концов, твоя шутка — вовсе не шутка. Она не посылала это.

— Вздор! — воскликнул Стеттон. — Это ничего не доказывает.

— Нет, но будет еще кое-что, — мрачно пообещал Науманн. Он поднял с кресла свое пальто и надел его, потом взялся за шляпу. — Пойдем.

— Куда ты собрался?

— Увидишь. Пойдем.

Стеттон запротестовал:

— Если ты собираешься гоняться за диким гусем, как заправский детектив, то я тебе не помощник.

— Это не погоня за диким гусем. У меня появилась одна догадка, и я хочу ее проверить.

Стеттон, не переставая ворчать, поднялся и взял свои пальто и шляпу. Минутой позже два молодых человека уже были на улице; Науманн остановил такси и, затащив в него Стеттона, дал водителю адрес в восточной части города.

— Я позвал тебя по той причине, что наше дело имеет отношение к полиции, — объяснил дипломат, — ас того момента, как я поссорился с Дюшесне из-за происшествия с Шаво, я предпочитаю не обращаться к ним с просьбой.

Стеттон изумленно глядел на него:

— Не хочешь же ты сказать, что собираешься обращаться с этим в полицию? Ты с ума сошел?

— Я не собираюсь идти в полицию… во всяком случае, не так, как ты думаешь. Сейчас нам нужна городская тюрьма. А за нее отвечает полиция.

— Городская тюрьма? — Изумление Стеттона нарастало. — Дорогой мой друг, я действительно полагаю, что вместо нее нам лучше пойти в приют для умалишенных.

Науманн не удостоил его ответом; он сидел, глядя прямо перед собой, пока такси тряслось по грубой брусчатке. Поездка продолжалась приблизительно полчаса, наконец водитель остановил машину перед низким строением из красного кирпича с зарешеченными окнами и железными воротами вместо входа.

Науманн, с удивлением обнаружив, что они уже прибыли к месту назначения, начал как можно короче объяснять Стеттону, чего он от него хочет. Тот, казалось, и веселился, и удивлялся тому, что слышит, но, видя серьезность друга, пообещал повиноваться его указаниям.

Стеттон выскочил из такси, двинулся к железным воротам и позвонил у входа. После минутного ожидания ворота приоткрылись всего на несколько дюймов, и кто-то изнутри начал расспрашивать его. Наверное, ответы Стеттона были признаны удовлетворительными, потому что ворота открылись и пропустили его внутрь.

Прошло не менее десяти минут. Науманн сидел в такси, глядя на ворота с возрастающим нетерпением. Наконец они снова открылись, и появился Стеттон с небольшим песиком на руках. Очевидно, той породы, которая широко известна под названием «дворняжка».

— Хорошо! — вскричал Науманн, когда Стеттон подошел к такси и передал ему собаку. — Были какие-нибудь неприятности?

— Ни малейших, — ответил Стеттон, махнув рукой и устраиваясь в такси. — Их там штук пятьдесят, если не больше. Ты бы только видел. За пять франков мне позволили выбрать любого.

— Подойдет. Вперед, водитель. Назад, туда, откуда приехали… Уолдерин-Плейс, 5.

На обратном пути Стеттон, исполнивший порученную ему миссию, начал высказывать свое мнение. Нелепая… грандиозная шутка… потрясающий фарс… Хорошо бы рассказать всему Маризи то, что он знает.

Должно быть, город — слишком жаркое место для месье Фредерика Науманна, если он превращается здесь в осла. Все это смеха достойно.

Науманн не отвечал ни слова. Он сидел, словно погруженный в медитацию. Настолько глубоко, насколько позволяли обстоятельства, поскольку держал на коленях пса. Пес решительно не одобрял поездку в такси и оказался достаточно сильным, чтобы отчаянно бороться за свободу. Науманн крепко держал его, не обращая внимания на реплики Стеттона насчет нелепости затеянного.

Прибыв на Уолдерин-Плейс, 5, они отпустили такси и вместе поднялись в квартиру Науманна, затащив туда и пса. Как только они опустили его на пол, животное начало бегать и неистово лаять.

Стеттон продолжал взывать к небесам, по воле которых его друг Науманн совсем, кажется, спятил, и иронически сочувствовать псу, которого ожидает несчастье.

Науманн открыл гардероб, взял коробку и вынул одну тартинку.

— Ко мне, собачка! — позвал он и начал гоняться за псом по всей комнате. — Собачка, ко мне! Хорошая собачка!

Стеттон разразился смехом.

Пес остановился, осторожно подошел и понюхал тартинку. Потом попятился, тряхнул головой, как будто серьезно сомневаясь.

— Понимающий щенок! — вопил, ликуя, Стеттон. — Он такой же сумасшедший, как ты, Науманн… Эти тартинки — самая большая дрянь в Маризи, я знаю — я съел их сотни.

Пес подошел снова, более добросовестно обнюхал тартинку и вдруг проглотил ее. Потом он, умильно глядя на Науманна, замахал хвостом, что на собачьем языке обычно означает «хочу еще».

Науманн очень серьезно наблюдал за ним, будто ожидая, что того вот-вот хватит удар.

— Леди и джентльмены, — громоподобно воззвал Стеттон, — сейчас мы вам представим последний акт душещипательной драмы «Современный Борджиа-отравитель».

Посмотрите на него, леди и джентльмены! Посмотрите внимательнее! Возможно, он самый жестокий человек из ныне живущих. Он ест их живьем. При нынешнем уровне его активности можно предположить, что за год и два месяца он уничтожит все население Маризи. Обратите внимание на злобу в его глазах! На жажду крови…

— Ради бога, остановись! — вскричал Науманн. — Может быть, через несколько минут ты прекратишь веселиться. У меня есть причина так думать, Стеттон, и весомая причина. Взгляни на пса.

— Кажется, с ним все в порядке, — усмехнулся Стеттон. — И в самом деле, он добрый, разумный пес. Почему ты не дашь ему еще одну тартинку, не видишь, что ли, как он просит?

— А что, это хорошая идея, — сказал Науманн, приняв предложение всерьез.

Он подошел к гардеробу и вынул еще одну тартинку, которую пес проглотил с явным удовольствием. Стеттон продолжал ораторствовать:

— Леди и джентльмены, итак, сейчас мы вам представим последний акт душещипательной драмы! «Современный Борджиа»! Взгляните на него…

Так он развлекался минут пять, чем дальше, тем больше входя в раж. Потом вдруг сник, энтузиазм его угас, и он замолчал.

С собакой, несомненно, что-то происходило.

Животное больше не махало хвостом. Пес смотрел на Науманна жалкими глазами, губы его дрожали.

Вдруг он повернулся и, жалобно скуля, направился к двери, потом изменил курс и протащился в спальню.

Молодые люди, последовавшие за ним, услышали, как из-под кровати донесся слабый жалобный скулеж.