Собрание сочинений в 10 томах. Том 10 - Хаггард Генри Райдер - Страница 20

Через миг, едва ли не в один прыжок, они оказались возле Мухаммеда. С отчаянными воплями он боролся за свою жизнь, и хотя руки у него были связаны, а ноги пригвождены к полу, двое со щипцами никак не могли осуществить свое намерение; может быть, это покажется диким, даже невероятным, но их намерение заключалось в том, чтобы надеть раскаленный горшок на голову своей жертвы.

Я вскочил с криком ужаса и, вытащив револьвер, не раздумывая выстрелил в дьяволицу, которая только что ласкала Мухаммеда, а теперь крепко держала его. Пуля попала в спину и убила ее наповал; я и по сей день не сожалею об этом, ибо именно она, как потом выяснилось, сыграв на каннибальских наклонностях амахаггеров, устроила этот заговор, чтобы отомстить за оскорбление, нанесенное ей Джобом. Женщина рухнула как подкошенная, и в тот же миг Мухаммед сверхчеловеческим усилием вырвался из рук своих мучителей и, подпрыгнув высоко в воздух, повалился на мертвое тело. Велико было мое замешательство, когда я понял, что одним выстрелом прикончил и убийцу, и жертву, которую я спас от смерти, в тысячу раз более мучительной. Судьба оказалась и жестокой, и милосердной к Мухаммеду.

Амахаггеры стояли в молчаливом изумлении: они никогда еще не слышали выстрелов и не видели их последствий. Но человек рядом со мной мгновенно оправился от замешательства и схватил копье, готовясь поразить Лео.

— За мной! — крикнул я и, показывая пример своим спутникам, кинулся в глубь пещеры. Конечно, лучше было бы направиться к выходу, но там собралось множество людей, не говоря уже о большой толпе снаружи, которая четко выделялась на фоне неба. Итак, я мчался в глубь пещеры, мои спутники не отставали от меня, а по пятам за нами гнались каннибалы, разъяренные убийством своей соплеменницы. Одним прыжком я перемахнул через распростертое тело Мухаммеда. Ноги мои обдало жаром, исходившим от раскаленного горшка, который валялся тут же, рядом; я успел заметить, что руки его слабо шевелятся, стало быть, он еще жив. В дальней части пещеры находился каменный помост фута в три высотой и в ширину футов в восемь; по вечерам там ставили два светильника. Трудно сказать, предназначался ли этот помост для сидения, или его просто оставили, чтобы легче было вести последующие работы, а когда надобность в нем отпадет, стесать его, — тогда, во всяком случае, я этого не знал. Вспрыгнув на это возвышение, мы все трое приготовились продать наши жизни как можно дороже. Когда мы повернулись к нашим преследователям лицом, они остановились и попятились. Джоб стоял слева, Лео — посредине, я — справа. Между нами горели светильники. Лео нагнулся и посмотрел на затененный проход, который тянулся вплоть до костра и светильников у выхода. По этому проходу, как по улочке, сновали наши смертельные враги, в полутьме тускло поблескивали наконечники их копий. Даже в ярости эти люди были безмолвны, как бульдоги. И еще ярко светился раскаленный горшок. Глаза Лео горели странным огнем; его красивое лицо точно окаменело. В правой руке он сжимал тяжелый охотничий нож. Подняв повыше ремешок, которым нож крепился к руке, Лео крепко обнял меня.

— Прощайте, старина, — сказал он, — прощайте, мой дорогой друг, отец, — нет, больше, чем отец. Нам не устоять против этих негодяев, ни малейшего шанса; через несколько минут они нас убьют и, вероятнее всего, съедят. Простите, что я втянул вас в эту авантюру. Прощай, Джоб!

— Да свершится воля Господня! — пробормотал я сквозь сжатые зубы, приготовляясь к смерти. Джоб с громким восклицанием поднял револьвер и выстрелил; один из нападавших — конечно, не тот, в кого он целился, — упал. Всякий, кто на прицеле у Джоба, — в полной безопасности.

Амахаггеры бросились вперед, я тоже открыл огонь и остановил их натиск: вместе с Джобом мы убили или смертельно ранили пятерых, не считая женщины. Но у нас не было времени на перезарядку оружия, амахаггеры же снова начали атаку, и я не мог не оценить великолепие их безрассудной отваги: они ведь не знали, что наши револьверы разряжены.

На помост вспрыгнул высокий амахаггер, но Лео одним ударом кинжала пропорол его насквозь. Я убил своим ножом другого, но Джоб промахнулся, мускулистый амахаггер схватил его за поясницу и рванул на себя. Не прикрепленный ремешком нож выпал у Джоба из руки и, по счастливой случайности, упал рукояткой на пол, так что амахаггер повалился спиной на острие. Не знаю, что было дальше с Джобом: видимо, он продолжал лежать на теле мертвого врага, «прикидываясь дохлым опоссумом», как говорят американцы. Я вступил в отчаянную схватку с двумя злодеями: к счастью для меня, они оставили свои копья у костра; и впервые в жизни мне так пригодилась большая физическая сила, которой наделила меня природа. Я рубанул по голове одного из нападающих своим тяжелым, как тесак, ножом; мощь удара была такова, что его череп раскололся до самых глазниц; и когда он грохнулся на бок, нож вырвало у меня из рук: так крепко зажато было лезвие в щели.

Тут на меня навалились двое других, но я успел обхватить их за поясницы, и мы покатились по полу все вместе. Люди они были сильные, но мною уже овладела та ужасная жажда убийства, которая наполняет сердца и самых цивилизованных из нас, когда сыплются удары и жизнь висит на волоске. Мои руки все туже и туже стискивали двоих смуглых демонов, я слышал, как трещат их ребра, прогибаясь в моих железных объятиях. Они корчились и извивались, как змеи, изо всех сил били меня кулаками, царапали, но я не ослаблял хватки. Лежа на спине, прикрываясь их телами от возможных ударов копьем, я медленно выжимал из них жизнь; при этом, как ни странно, я думал о том, что сказали бы и ректор моего Кембриджского колледжа, человек по натуре дружелюбный, член пацифистского общества, и мои коллеги по ученому совету, если бы с помощью какой-нибудь волшебной силы могли видеть, с каким азартом я играю в эту кровавую игру. Оба моих врага скоро ослабели, почти перестали оказывать сопротивление, по их прерывистому дыханию ясно было, что они умирают, а я все не отпускал их, так как умирали они очень медленно. Я знал: стоит мне ослабить хватку, и они тотчас оживут. Мы все трое лежали в тени каменного уступа, и другие злодеи, вероятно, полагали, что мы мертвы, — во всяком случае, они не вмешивались; маленькая трагедия продолжалась.

Повернув голову, я увидел, что Лео стащили с каменного помоста, но он все еще на ногах, в самой гуще колышащейся толпы амахаггеров: они старались повалить его, как волки — оленя. Его прекрасное бледное лицо в золотой короне волос возвышалось над головами нападающих (ибо Лео ростом в шесть футов и два дюйма); боролся он с отчаянным самозабвением и энергией, которая была бы поистине великолепна, будь она употреблена на какую-нибудь благородную цель. Вот он всадил нож в одного из амахаггеров: они облепили его так тесно, что не могли пустить в ход свои большие копья, а дубин и ножей у них не было. Амахаггер упал убитый, но в следующий миг у Лео вырвали нож, оставив его без защиты. Я уже думал, что это конец, но нет, сверхчеловеческим усилием он стряхнул с себя всех, схватил тело только что сраженного им врага и, подняв на руках, швырнул в толпу нападающих, и так поразительна была сила броска, что пятеро или шестеро из них повалились на пол. Но через минуту они снова поднялись — все, кроме одного: у него был размозжен череп — и всем скопом напали на Лео. Хотя и не сразу, с величайшим трудом, им все же удалось осилить льва. На какой-то момент он вырвался и ударом кулака опрокинул одного из амахаггеров, но противостоять такой многочисленной толпе было свыше сил человеческих, и наконец он рухнул, как подрубленный дуб, увлекая за собой всех, кто его держал, на пол. Они схватили его за ноги и за руки, оставив туловище открытым.

— Копье! — прокричал чей-то голос. — Принесите копье, чтобы распороть ему горло, и чашу для крови!

Увидев приближающегося человека с копьем, я закрыл глаза. Я постепенно слабел, а двое врагов, которых я стискивал в объятиях, все не умирали, поэтому я никак не мог прийти Лео на помощь. Меня пронизывало какое-то тошнотворное чувство.