Охота за головами на Соломоновых островах - Майтингер Кэролайн - Страница 26

Сплошная, без единого разрыва или отверстия стена растительности имеет сто футов в высоту, а поверх стены торчат мертвые вершины деревьев, удушенные снизу сорняками и паразитами. Тысячи летающих лисиц (точнее, летучих мышей) висят вниз головами на мертвых ветвях деревьев, представляя собой отличные мишени для плохо стреляющих охотников. Испуганные выстрелом, они тучей взлетают со своих мест и снова повисают в нескольких метрах от прежнего места, чтобы продолжать дневную спячку.

Несколько ниже виднеются зеленые побеги вьющихся растений, упрямо пытающихся переброситься на культурные посадки кокосовых пальм, если только они находятся поблизости. Еще ниже, под листвой деревьев, свисают петли лиан, достигающие вершин самых высоких дикорастущих пальм.

Нижняя часть этой стены отражена в живописи Руссо. Здесь можно увидеть сложнопереплетенный рисунок, напоминающий узор на замерзшем стекле, со всем многообразием безумствующей природы. Мало найдется мастеров рисунка, способных скопировать бесконечные комбинации зеленого узора. В равной степени не найдется слов, чтобы их описать. Когда присмотришься к стене, то перед глазами возникают самые разные растения: пышные, словно поросшие мхом, липкие, покрытые бородавками, зеркально гладкие и сборчатые, с зубцами по краям листьев и с разрезами, массивные и едва различимые. Можно увидеть кружевной узор сине-зеленого цвета с медными прожилками, настолько прозрачными, что в них видна циркуляция соков растения. Листья растут параллельно стене кустарника, что делает ее похожей на причудливый китайский шелк. Можно увидеть огромные, величиной с зонтик мохнатые листья; перед вашим взором красуются сотни пород пальм с самыми причудливыми очертаниями листьев, и только специалист может определить, к какой семье они относятся.

Внизу, у самой земли, виднеются огромные, похожие на слоновые уши листья таро. Там же растут папоротники, а кое-где видны длинные листья, свисающие с банановых деревьев, и ярко-красные гроздья семян.

Тысячи видов насекомых ползают по земле и растениям, а различные коконы нашли приют на нижней стороне листьев. Насекомые из породы богомолов, напоминающие зеленые веточки, действуют совсем как разумные существа. Муравьи, похожие на обычных, кусаются сильнее любого Дракона. Бесчисленные пауки опутывают все кругом дрожащей паутиной и превращают деревья в рождественские елки, покрытые золотыми нитями мишуры.

Все это австралийцы называли «кустарником», а мы — «джунглями». Но, проникнув за зеленую стену, мы поняли, как далеки от истины оба названия.

Экспедиция держала путь в деревню, находящуюся всего лишь в двух часах ходьбы от побережья.

Наш отряд всерьез походил на настоящую экспедиционную партию. Во главе отряда на боевом белом коне восседал соседний плантатор, на голове которого красовались две надетые одна на другую широкополые войлочные шляпы. Маргарет и я оделись, как настоящие «леди-путешественницы», но прежде чем добраться до границ плантации, наши безупречно белые брюки намокли от пота и покрылись черными жирными пятнами от старых седел.

Стремена оборвались сразу, как только мы попытались ими воспользоваться; тогда их скрепили проволокой, но сгнившие от сырости ремни рвались каждый раз в новом месте, и мы стали напоминать посадкой жокеев, вместо того чтобы походить на «леди-путешественниц».

Головы лошадей были покрыты болячками, привлекавшими тучи мух, которые лезли нам в глаза и углы рта. Вооружившись связками пальмовых листьев, мы всю дорогу грациозно обмахивали себя и лошадей.

Я ехала впереди, за мной двигалась Маргарет верхом на кобыле, которую неотступно сопровождал жеребенок. Маргарет должна была замыкать шествие, но моя лошадь решительно не выносила, если кто-либо двигался позади. Когда-то, переплывая реку, она была укушена крокодилом, о чем красноречиво свидетельствовал незаросший шерстью шрам.

Плантатор, посадив меня на эту лошадь, оказал высокую честь моему умению обращаться с лошадьми, а еще более моим нервам. Не будь с нами носильщика, моя лошадь совершенно испортила бы наш поход.

Носильщик в нашей экспедиции был всего лишь один, но его личные качества восполняли нехватку количества. Его прическа была произведением искусства: выкрашена в белый цвет, расчесана и подстрижена. Чтобы не измять красный цветок, воткнутый в вершину снежно-белой копны волос, носильщик нес наши бутерброды и одеяла в мешке за спиной. Этот болтающийся мешок вызывал подозрения моей лошади, и носильщику пришлось идти далеко позади моего лягающегося кенгуру.

От дома мы начали движение шагом, но потом аллюр был изменен. Обычная австралийская лошадь знает либо шаг, либо галоп. Через плантацию мы пронеслись во всю прыть, размахивая, как знаменами, пальмовыми листьями, сопровождаемые жеребенком, восторженно описывавшим вокруг нас широкие круги; при этом мой кенгуру шарахался из стороны в сторону, как пьяный фавн. Несмотря на отчаянную скачку, полчища мух вились вокруг нас. Пятница — как мы прозвали нашего носильщика — бежал поодаль, придерживая рукой цветок в прическе. Казалось, что мы скачем по усыпанному камнями пересохшему руслу, так как повсюду в траве валялись упавшие кокосовые орехи.

Мы не успели доскакать до границы плантации, как наши руки оказались растертыми от поводов, которыми мы непрерывно удерживали спотыкающихся лошадей. Все мы были в мыле — лошади и люди, хотя ехали в густой тени…

Перед нами показался подъем, поросший тигровой травой. Это единственный вид невысокой, около десяти футов, травы, которую мы обнаружили на здешних островах. Шедшая впереди лошадь, видимо, отлично знала дорогу и двинулась прямо через густую траву.

Здесь не было даже признака тени, только метелки на верхушке травы свисали над нами. Этот коридор в траве оказался сущим адом: лошади шли шагом, а мухи облепили нас, так как наши соки показались им не менее вкусными, чем лошадиные болячки. Я терпеть не могу ходить пешком, но в отчаянии чуть было не слезла со своего тяжело дышавшего коня. Мы подъехали к зеленой стене кустарника.

Насколько хватал глаз, в этой стене не было даже признаков прихода. Некоторое время мы двигались гуськом вдоль освещенной утренним солнцем сплошной зеленой массы, потом наш плантатор вместе с лошадью нырнул и исчез в стене. Только животное с его безошибочным чутьем может так знать дорогу. Отверстие в зеленой стене было полуприкрыто тонкой лиственной завесой, позади которой шел тоннель. Здесь могла пройти только лошадь, и нам пришлось наклониться вперед, прижимая головы к шеям лошадей. Так мы двигались до тех пор, покуда не послышался голос плантатора:

— Все в порядке…

Все кругом было почти черным; пахло сыростью, как в пещере. Маргарет громко крикнула, и откуда-то издалека ответило эхо. Когда глаза освоились с темнотой, мы изумились открывшейся перед нами картине. Мы действительно очутились в какой-то подымающейся кверху пещере, наполненной сталактитами и сталагмитами. Самым удивительным было полное исчезновение признаков джунглей. Здесь не было ни зарослей, ни кустарника, ничего зеленого на земле. Перед нами были гигантские, далеко отстоящие друг от друга стволы деревьев. Они поднимались вверх, совершенно прямые, лишенные ветвей, и только на высоте восьмидесяти и более футов раскидывали сплошной зеленый свод, через который едва мерцал дневной свет. Как в куполе огромного цирка, свисали, похожие на канаты, безлистые лозы ползучих растений. Внизу, тесно переплетаясь с мощными корнями деревьев, ползучие растения, как гигантские питоны, неудержимо ползли вверх, тесно сжимая огромные стволы и оплетая их сплошной сетью. Нет ничего удивительного в том, что у деревьев не было нижних ветвей; только освещенные солнцем кроны могли противостоять этой армии паразитов.

Мы проезжали через лабиринты воздушных корней по черной массе, столетиями гниющей от невысыхающей влаги. В прохладном воздухе ощущался сильный запах прелого листа и гниющего дерева. Кое-где виднелись упавшие на землю гигантские стволы, но даже в месте их падения не было просвета в зеленом своде.