Не позднее полуночи - Стаут Рекс - Страница 12

– Он сейчас занят, – ответил я, – и если я оторву его ради телефонного разговора, то из этого ничего хорошего не получится. Если хотите, я могу сыграть роль передаточного механизма.

– Я хотел спросить у него, есть ли какие-нибудь результаты.

– Если и есть, то только у него в голове. Он же сказал вам, что будет докладывать о результатах сегодня поздно вечером. Он уже встретился с мисс Фрейзи и миссис Уилок. Как там насчет остальных?

– Да-да, я как раз поэтому и звоню. Сьюзен Тешер будет у вас в шесть. Гарольд Роллинс в семь, а Янгер прийти не сможет. Он сейчас лежит в постели, в гостинице, у него что-то с сердцем. Они отправили его на «скорой помощи» прямо из районной прокуратуры. В больницу он не захотел. Его смотрел мой врач, сказал, что ничего серьезного, но он полежит до завтра, пока его снова не посмотрит врач.

Я пообещал передать все Вульфу и спросил, в каком номере остановился Янгер. Повесив трубку, я взял внутренний телефон и набрал номер оранжереи. Через минуту послышался голос Вульфа:

– Ну что еще?

– Только что звонил О'Гарро. Одна придет в шесть, другой в семь, а у Филиппа Янгера прямо в кабинете у следователя начались перебои с сердцем, так что он сейчас в гостинице, лежит в постели. Не посидеть ли мне у его изголовья?

– К шести часам ты должен быть здесь.

Я пообещал вернуться к этому времени, и связь прекратилась.

Прежде чем уйти, мне предстояло решить для себя небольшую проблему. Дело в том, что вот уже много лет, как я после одного пикантного инцидента дал себе слово никогда не ходить без оружия ни на какие экскурсии, связанные с расследованием дел об убийствах. Строго говоря, если следовать букве нашего соглашения, это не было расследованием убийства. Наша работа состояла в том, чтобы найти вора. В конце концов, я решил не быть буквоедом, вынул из своего ящика кобуру, надел её, взял свой «Марли-32», зарядил его и сунул в кобуру. Потом вышел в прихожую и крикнул Фрицу, чтобы он закрыл за мной на цепочку дверь.

6

У меня были все основания подозревать, что дежурная восемнадцатого этажа в гостинице «Черчилль» слегка заупрямится, ведь ясно, что журналисты уже давно выследили наш славный квинтет и не оставляли его своим вниманием. Предвидя её реакцию, я начал с того, что разыскал Тима Эвартса – первого помощника уполномоченного по безопасности в гостинице, если не сказать просто местного сыщика, – по нашим прошлым делам за ним числился небольшой должок. Он тут же любезно согласился позвонить ей, взяв предварительно с меня обещание не разводить в гостинице пожаров и не обнаруживать там трупов. Дежурная с двух сторон внимательно изучила мою визитную карточку, бросила беглый взгляд на оригинал и жестом показала, что я могу идти.

Комната 18-26 оказалась почти посредине длинного коридора. Вокруг, кроме горничной с полотенцами, никого видно не было, из чего я заключил, что саму гостиницу сотрудники городских служб пока еще не наводнили. После первого же стука в дверь комнаты 18-26 я получил приглашение войти, правда, не совсем внятное, открыл дверь, переступил порог и сразу же понял, что фирма «ЛБА» весьма недурно относится к своим гостям. Это был, судя по размерам, пятнадцатидолларовый номер с двумя кроватями, расположенными изголовьями к левой стене. На одной из кроватей я увидел всклокоченную швабру седых волос и больные глаза хозяина, он был как две капли воды похож на журнальные фотографии страдающего с похмелья старины Кинга Кола.

Я подошел поближе.

– Меня зовут Арчи Гудвин, – сообщил я ему. – Я от Ниро Вульфа, по поручению фирмы «Липперт, Бафф и Асса». – Я заметил стул и сел. – Нам необходимо уточнить кое-какие детали в связи с конкурсом.

– Дерьмо, – проговорил он.

– Так дело не пойдет. Это не ответ. Тут одним словом не обойтись. Тем более непонятно, к чему оно относится. Вы что, хотите сказать, что конкурс дерьмо, или я, или еще что-нибудь?

– Я болен, – он закрыл глаза, потом открыл их. – Завтра поправлюсь.

– Вы что, настолько плохо себя чувствуете, что вам даже трудно говорить? Я вовсе не хочу наносить вред вашему здоровью. Я ведь даже не в курсе, насколько это все серьезно, перебои с сердцем.

– Да нет у меня никаких перебоев. Так, обычный приступ тахикардии. Что тут может быть серьезного? Давно бы уже был на ногах, если бы не одна вещь – слишком много болтается вокруг всяких дураков, вот в чем дело. Плохое самочувствие, вызванное тахикардией, усилено страхом, тревогой, нервным напряжением и мрачными опасениями, и все из-за этих дураков.

Он приподнялся на локте, дотянулся до придвинутого к изголовью кровати столика, взял оттуда стакан с водой, отпил не более столовой ложки и поставил стакан на место. Потом поворочался, устроился на боку и уставился на меня.

– Каких дураков вы имеете в виду? – осведомился я учтиво.

– Да вот вас, к примеру. Вы ведь тоже пришли сюда разузнать, где я достал пистолет, которым убил этого Далманна, разве нет?

– Нет, сэр. Нас, я имею в виду Ниро Вульфа, совершенно не интересует смерть Далманна как таковая. Она для нас имеет значение лишь постольку, поскольку затрагивает конкурс и вызывает проблемы, которые необходимо урегулировать.

Он фыркнул.

– Ну вот, я же говорил. Дерьмо. Ну скажите, какое это вообще отношение имеет к конкурсу? Так случилось, что вчера ночью кто-то пришел и застрелил его – может, ревнивая женщина, или кто-то его ненавидел, а может, просто боялся или захотел свести с ним счеты, мало ли что, – и вот только потому, что это случилось именно вчера ночью, они решили, что это обязательно связано с конкурсом. Они даже вообразили, что это сделал кто-то из нас. Ну скажите, разве не дураки, а? Ну, допустим, я поверил ему, когда он показал нам эту бумажку и сказал, что там ответы, допустим даже, что после этого я решил убить его. Узнать, где он живет, не так уж трудно, хотя бы по телефонной книге. Значит, допустим, я пришел к нему домой. Добиться, чтобы он меня впустил в квартиру, тоже несложно, я мог сказать ему, что хотел бы кое-что изменить в условиях конкурса и предварительно обсудить это с ним. Исхитриться и застрелить его могло оказаться потруднее, это уж как повезет, ведь он мог заподозрить, что я пришел попытаться получить эту бумагу, но и с этим можно было бы справиться. Значит, допустили, я убил его, взял бумагу и вернулся с ней сюда в гостиницу, к себе в номер. Ну, и что дальше?

Я покачал головой.

– Да, действительно. Интересно, что же дальше?

– Дальше? Я сам вырыл себе могилу и сам же в нее и прыгнул. Если они захотят продолжить конкурс с теми же стихами и ответами, то я таким образом лишаю себя всех шансов выиграть, потому что по закону они имеют право запретить нам уехать, а если бы я даже успел уехать в Чикаго прежде, чем они обнаружат труп, то все равно они могут заставить меня вернуться, и я обязан буду подчиниться. А если бы я даже, не дожидаясь крайнего срока, послал им правильные ответы, то как я объясню, откуда я их взял? А если решат не продолжать конкурс со старыми ответами, аннулируют их и дадут нам новые стихи, тогда единственное, что я могу получить взамен за убийство человека, это перспективу сесть на электрический стул. Теперь докажите мне, что они не дураки, если подозревают кого-то из нас. Дерьмо.

– Но ведь есть же и альтернатива, – возразил я. – А что если дураки не они, а вы сами? Согласен, ваш анализ звучит вполне логично, но что если при виде этой бумаги и при мысли о полумиллионе долларов вы совсем потеряли голову, пошли и проделали то, о чем вы сейчас говорили, и только потом проанализировали сложившуюся ситуацию? И вот когда вы действительно всё проанализировали и оценили все последствия, скажем, это произошло, когда вы были у следователя, вы, я думаю, и почувствовали эти перебои с сердцем, неважно, как вы называете эту свою болезнь. Во всяком случае мое сердце уж точно бы не выдержало.

Он перевернулся на спину и закрыл глаза. Я сидел и смотрел на него, но, кроме несколько учащенного дыхания и легкого подергивания мускула на шее, никаких признаков сердечного приступа не обнаружил. Не мог же я запугать его до смерти. Впрочем, я ведь поклялся Тому Эвартсу только не обнаруживать трупов, я ведь не обещал ему, что не приложу руку к появлению новых.