Собрание сочинений в 10 томах. Том 8 - Хаггард Генри Райдер - Страница 9

— Любят тебя, выкидыша, урода?!

— Да, Аака. Ты, очевидно, не знаешь, что любовь бывает различная. Бывает любовь мужчины к женщине, которая никогда не изменяется. Повторяю тебе, что ты ревнуешь. Еще сегодня я сказал Ви, что, если бы он не взял меня с собой на охоту, но оставил бы сторожить Фою, ее бы не украл и не убил тот зверь, живущий в пещере. И я солгал. Я мог отказаться пойти с Ви на охоту, и он не заставил бы меня идти с ним, ибо знает, что я никогда ничего не делаю без надлежащей причины. Я пошел с ним из-за того, что ты сказала мне; ты должна хорошо помнить свои слова. Я сказал, что Фоя в опасности, что Хенга хочет украсть ее и убить, что лучше мне остаться сторожить ее, а ты ответила, что никогда не позволишь волчьему приемышу охранять твою дочь, что сама усторожишь ее. Ты ее не уберегла. Ты выбранила меня, и я ушел на охоту с Ви, и Хенга похитил Фою и убил ее.

Аака повесила голову и ничего не возразила, так как знала, что Паг говорит правду.

— Оставим это, — продолжал Паг. — Мертвецы мертвым; умерли и не встанут. Я сказал тебе мудрые и правильные слова, теперь можешь снова выбранить меня, войти в хижину и разбудить Ви. Но, повторяю, если ты так поступишь, ты можешь изменить исход боя и обречь почти на верную смерть и Ви, и себя, и Фо.

— А Ви спит? — спросила Аака уже более сдержанным тоном.

— Думаю, что спит, потому что я посоветовал ему заснуть, а в таких делах он слушается меня. И прошлую ночь он спал очень мало. Но путь открыт, и я сказал все, что хотел сказать. Теперь поступай как знаешь. Ступай, разбуди его, спроси, спит ли он, утоми его бабьей болтовней, расскажи ему, какие сны снились тебе, что ты думаешь о Фое и Ледяных богах, подготовь его этим к бою с Хенгой, силачом и великаном.

— Не пойду, — ответила она, топая ногой. — Ведь не то, если Ви потерпит поражение, ты будешь своим ядовитым языком указывать на меня как на причину его смерти. Но знай, безобразный отщепенец, помни, Человек-Волк, что, если Ви победит и останется в живых, он должен будет выбрать между тобой и мной, ибо, если ты будешь жить с ним в пещере, я останусь здесь, в хижине.

Паг рассмеялся низким горловым смехом.

— Тогда-то уж наверняка будет мир и тишина. Ведь если Хенга будет убит, после него в наследство останется немало красивых женщин, которые также живут в пещере и, несомненно, не сразу согласятся выселиться оттуда. А впрочем, поступай как знаешь; у тебя полная свобода и в этом деле, и во всех других. Только говорю тебе, Аака, что ты напрасно оскорбляешь меня: ведь, быть может, в скором времени тебе понадобится моя помощь для того, чтобы покинуть этот мир.

Внезапно он перестал насмехаться, перестал раскачивать огромной головой — он всегда покачивал головой, когда издевался, — посмотрел ей прямо в глаза единственным своим глазом — народ говорил, что он видит этим глазом в темноте не хуже дикой кошки — и сказал спокойным и ровным голосом:

— Почему ты издеваешься над моим безобразием? Сам я создал себе свой облик или получил его от женщины? Кто выбил мне правый глаз? Я сам выдавил его или женщина вышибла его, ударив меня о камень? Сам я покинул племя зимой, уходя на голодную смерть, или меня выгнали женщины только за то, что я говорил им правду? Почему ты сердишься на меня за то, что я люблю Ви, который спас меня от жестокой женщины, и люблю твоего сына Фо, зачатого тобой от Ви? Почему ты не можешь понять, что я, несмотря на то, что безобразен, обладаю сердцем большим, чем у всех вас, и мудростью большей, чем мудрость всех в племени, и что эти сердце и мудрость — верные слуги Ви и всех тех, кому Ви прикажет служить? Почему ты ревнуешь меня?

— Хочешь знать, Паг? Потому что ты говоришь правду. Потому что ты для Ви дороже, чем я; потому что ты и для Фо дороже, чем я. Мы с тобой станем друзьями только тогда, когда явится тот, кого Ви полюбит больше, чем он любит тебя. Только тогда, но не раньше.

— Это может случиться, — задумчиво сказал Паг, — а теперь больше не мешай мне, ибо я иду готовить Ви оружие для этого боя и не хочу терять времени понапрасну. Ступай в хижину, путь открыт, как я уже сказал, ступай и рассказывай Ви все что хочешь.

Аака заколебалась, но потом ответила:

— Нет, я пойду помогать тебе готовить оружие, ибо мои пальцы гибче твоих. Пусть между нами на час наступит мир, а если хочешь, продолжай издеваться, но я не буду отвечать тебе.

Паг снова рассмеялся горловым смехом и промолвил:

— Женщины странны, так странны, что даже я не могу полностью понять их. Идем! Идем, ибо острия копья и топора притупились, и связки, удерживающие их в рукоятках, нужно переменить.

Некоторое время Паг, Аака и мальчик Фо, который помогал им, бегая с поручениями или удерживая нужные части, работали над простым оружием Ви, заостряли копье и оттачивали острие топора. Когда топор был навострен до последней возможности, Паг взвесил его на руке и с проклятием бросил на землю.

— Слишком легок, — сказал он. — Как может эта игрушка устоять против дубины Хенги?

Он поднялся, сбегал в свое логово позади хижины и вернулся, неся блестящий обрубок, имеющий форму секиры.

— Взгляни, — сказал он, — это немногим больше топора Ви, но тяжелее втрое. Я нашел это у горы, где валялось много таких камней. Прошлой зимой, при свете тюленьего жира, я обточил и обработал его.

Аака взяла этот предмет, и рука ее пригнулась к земле, настолько он был тяжел. Тогда она потрогала край предмета, который был острее, нежели край только что отточенного топора, и спросила, что же это такое.

— Не знаю, — сознался Паг. — В общем, эта вещь похожа на камень, побывавший в жарком пламени. Но она блестит. И эта вещь такая твердая, что обрабатывать ее я мог только другим куском такого же камня. Я стучал и колотил эту вещь после того, как она полежала в огне и раскалилась докрасна, а затем оттачивал и приглаживал ее мелким песком и водой.

Паг того не знал, но ясно было, что странная вещь — осколок железного метеорита. Паг, руководимый только догадкой, стал одним из первых на свете кузнецов. Обнаружив, что странный «камень» настолько тверд, что не поддается никакой обработке, Паг раскалил его докрасна на жарком огне и затем обрабатывал его другим подобным же «камнем», положив на камень вместо наковальни. Таким образом Паг впервые использовал железо и самостоятельно открыл одно из важнейших ремесел человечества, самостоятельно сделал один из важнейших шагов вперед в истории людского рода.

— А это не сломается? — с сомнением спросила Аака.

— Нет, — сказал Паг. — Я уже испытывал этот камень. Удар, который разносит в куски самый крепкий каменный топор, не оставляет на этой вещи никаких следов. Эта штука не сломается. Выдержит. Но не выдержит то, что ударят этим. Я сделал эту секиру для себя, но отдам ее Ви. А теперь помоги мне.

И он вытащил рукоять. Рукоять, подобно лезвию, была совершенно особая, до сих пор в племени невиданная. Паг с бесконечным терпением и трудом сделал ее из толстой голенной кости огромного оленя. Эту кость, почерневшую, полузаросшую, он нашел однажды на берегу реки, когда рыл яму, для того чтобы добыть воду. Очевидно, кость эта принадлежала благородному созданию, известному у нас под названием ирландский олень или cervus giganteus, когда-то в избытке водившемуся в тамошних лесах. Отрезав изрядный кусок этой кости, Паг сделал в ней глубокую щель, разделив тем самым край ее надвое, и в эту щель вставил шейку секиры. Шейка пришлась как раз и только на дюйм или два выступала из щели. С большим искусством, правда при помощи Ааки и Фо, принялся он за работу.

Сухожилиями и полосками сырой оленьей кожи он скрепил рукоять и клинок, завязав концы многократными узлами. Затем, размягчив на огне клей и янтарь, которым в огромном количестве было усеяно побережье (он нагревал их, смешав в раковине), покрыл этой клейкой массой узлы и самые связки и, когда клей высох, подровнял его острым камнем. Потом он опустил готовую секиру в ледяную воду и держал ее там, пока клей не застыл окончательно. После этого, вынув секиру из воды, подержал ее в дыму пылавшего рядом костра, чтобы клей совершенно засох и чтобы связки из шкур ссохлись от жары. Затем он покрыл первый слой клея новым слоем, охладил его пригоршней снега, высушил на огне и отполировал.