Последний часовой - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 82

– В начале 1825 года полковник Пестель составил завещание, в котором часть личных денег предназначалась вам. Вы знали о документе?

Капитан удовлетворенно хмыкнул.

– Между тем из его показаний видно, что после вашего возвращения из Москвы он был вами недоволен, обходился сухо и о делах общества не говорил. Чем же объяснить такую щедрость?

– Знать, захотелось ему так! – бросил герой. Он сидел развалясь и нимало не пытался сохранять видимость уважения к собеседнику. – С меня какой спрос?

– А объясняется это, Аркадий Иванович, весьма просто, – методично продолжал генерал-адъютант. – Вы уже тогда начали шантажировать своего полкового командира и, чтобы откупиться от вас, он пообещал вам денег.

– Если Пестеля расстреляют, его завещание останется в силе?

– Должен вас огорчить. Все средства перейдут к семье.

– Это почему?! – искренне возмутился капитан. Похоже, он не видел ничего дурного в том, чтобы получить наследство погубленного им человека.

– Полно. Сумма-то пустячная. Вас и так наградили сверх меры.

– Когда? Чем? – взвился Майборода.

– Тем, что не стали возбуждать уголовного дела по хищениям в полку! – рявкнул наконец Бенкендорф. Чаша его терпения переполнилась. – Вы отлично знали, что получаете в Московском комиссариате шесть тысяч воровским образом. Если смотреть на происходящее с точки зрения строгой законности, вы с Пестелем соучастники.

Майборода побледнел. Он не так представлял разговор с генерал-адъютантом. Ожидал теплых слов, похвал за верность престолу. Надеялся вызнать, какую должность теперь получит и даже покапризничать, выбирая место потеплее.

– Каким образованием вы обладаете? – с нескрываемым презрением поинтересовался Бенкендорф.

– По-русски читать и писать умею, – буркнул рыжий капитан. – Я служу с 14 лет.

– Я служу с 15-ти, – отрезал собеседник. – Но такое количество ошибок, как в вашем донесении, вижу впервые.

Майборода вдруг догадался, куда тот клонит.

– Государь велел подыскать приличное моим заслугам место!

– Не сомневайтесь, – заверил его Бенкендорф. – Приличное заслугам найдется.

Он выпроводил нахального собеседника, проклиная должность, заставлявшую его якшаться со всяким отребьем. Ему пришло в голову, что времена настают невеселые. Напуганные крутыми мерами крикуны и либералы разом притихнут, запишутся в консерваторы и будут при каждом случае твердить о верности престолу. Порядочным же людям придется молча сносить их поучения и делаться нечувствительными к отечеству.

Александр Христофорович попытался продолжить Записку об агентуре. Проклятый Майборода не шел из головы. «Правительство потеряет авторитет, если станет доверять доносителям, действующим из злобы, корысти или прибегающим к умышленной клевете».

В три была назначена встреча с Иваном Шиповым, полковником Преображенского полка. Разговор предстоял тяжелый ввиду их с братом глубокой прикосновенности к делу. Оба друзья Пестеля. Члены «Союза спасения», затем коренного совета «Союза благоденствия». Иван даже предоставил для его совещаний свою петербургскую квартиру. Голосовал за введение в России республики, обсуждал возможность цареубийства.

Но… 14 декабря оба брата поддержали императора. А накануне решительно отказали Трубецкому в помощи. Их части остались верны. Бенкендорф легко мог представить, что случилось бы, поверни оружие Преображенский полк Ивана или Семеновский Сергея. Последний уже носил генерал-майорские эполеты и командовал гвардейской бригадой.

Что заставило братьев сделать выбор? Возможно, у них не было счетов к Николаю. Или они не чувствовали уверенности в людях. Коренные полки трудно склонить к мятежу. А может, Шиповы подчинялись Пестелю и не хотели поддерживать Трубецкого?

– Вы замазаны с ног до головы, – прямо сказал гостю Бенкендорф. – Бог ли вас упас, черт ли, но император не желает видеть ваши имена в следственных документах.

– Сергея не трожьте, – почти всхлипывал Иван. – Он еще в двадцатом году отошел от дел. Как женился, так и отошел.

– А ты?

Близкое знакомство позволяло Александру Христофоровичу разговаривать свободно. Он достал из кармана платок и перебросил его через стол полковнику.

– Ради Бога, Иван Павлович, избавь от соплей!

Шипов высморкался.

– Я в 1823-м. После испанской революции. Если гражданской войны не избежать, зачем браться за оружие?

Полковник был не одинок. Многие тогда подались в тень.

– Я готов отвечать за свои поступки, – с каким-то героическим отчаянием заявил Иван. – Только Сергея пощадите. Я ведь его с самого начала втянул. Ему не особенно хотелось.

– Ты меня слышишь или нет? – Александр Христофорович постучал пальцами по столу. – Государь решил оставить без внимания все показания на вас. В благодарность за то, что вы не изменили 14-го.

Шипов несколько мгновений молчал. Оба понимали: просто так подобные подарки не делаются.

– Его величество распорядился, чтобы Сергей Павлович с другими гвардейскими начальниками участвовал в церемонии исполнения приговора над государственными преступниками и конвоировал на эшафот тех, кто будет осужден смертной казни.

Из уст Ивана вырвался сдавленный хрип.

– С вами дело сложнее…

Полковник напрягся.

– Государь благоволил назначить вас командиром гвардейского Сводного полка. Штрафного, как вы понимаете. Куда войдут солдаты, обманом завлеченные на Сенатскую площадь. Ваши офицеры тоже будут из сопричастных.

Горькая усмешка тронула губы Шипова.

– Искупить кровью?

Бенкендорф кивнул.

– Война с Турцией вот-вот начнется. Персы шалят. Шанс представится быстро. В приказе сказано: «Дабы иметь случай изгладить пятно минутного заблуждения».

Полковник был подавлен.

– И от меня лично большая гадость. Я определю к тебе капитана Майбороду.

Шипов встрепенулся.

– Невозможно! Такую дрянь! Да его офицеры заклюют!

Александр Христофорович молча смотрел в лицо собеседнику, надеясь, что тот поймет сам.

– Помилосердствуй! Он ведь доносить станет!

– Я его каракули дальше этого кабинета не пущу.

В глазах полковника мелькнул мстительный огонек.

– Но ведь ты знаешь: мы порвем.

Бенкендорф сделал вид, что не расслышал последнюю фразу.

Вечером он заканчивал Записку о тайной агентуре. «В большинстве случаев люди, занимающиеся доносительством, действуют из личных, грязных видов. Правительство принуждено пользоваться их услугами, но не обязано уважать. Потому суммы, предназначенные для вознаграждения такого рода дел, в христианском государстве должны быть кратны тридцати, чтобы, получая их, доноситель помнил о проклятых сребрениках».

Николай не сразу решился отправиться к матери. Помедлил пару дней. Попытался собраться с мыслями – не вышло. Под руками из кипы бумаг маленькими настольными Везувиями взрывались новые дела. Отвлекали. Мучили.

Наконец, он сдался.

Вдовствующая императрица сидела за шитьем в Малой гостиной. Каминные часы «Амур и Психея» отстукивали четверть пятого. На рабочем столике перед пожилой дамой ворохом лежало детское банное белье. Иголка с позолоченным ушком мелькала в белоснежном хлопке, вытягивая петельки и непонятным для мужчин образом создавая фигурки дудочника с собачкой.

– Вот и ты. – Мария Федоровна радушно улыбнулась, указывая сыну на стул.

Ему навстречу поднялась фрейлина Нелидова. Та самая. Маленькая сгорбленная старушка. Седенькая, с набеленным, точно обсыпанным мукой лицом, черными, подведенными бровями и пунцовыми пятнами румян на морщинистых щеках.

– Покойная государыня говаривала, что нельзя появляться в обществе с историей своей болезни на лице, – рассмеялась она. – Нынче никто не пудрится. И посмотрите, все совершенно зеленые…

Никс не сразу понял, что Нелидова именует «покойной государыней» еще Екатерину Великую. Фрейлина отложила цветную английскую шерсть, которую сматывала, и, чопорно поклонившись, удалилась.