Последний часовой - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 69

Секретарь австрийского посольства снимал постоянный дом в Брайтоне. Оттуда почта шла в Вену, затем в Петербург. Клеменс и Долли много лет пользовались общими агентами, даже шифры иногда применяли одни и те же. Расставание было болезненным. Попробуйте-ка разделить сросшуюся сеть! А сросшиеся умы? О сердцах никто не думал.

В четырех вложенных друг в друга конвертах, каждый из которых имел свой адрес, а последний был надписан «Господину Флорету», графиня возвращала австрийскому канцлеру шифры – внешний знак разрыва связей. Он, в свою очередь, должен был сделать то же самое. Символический жест. Никогда союзники больше не прибегнут к цифровым кодам, побывавшим в чужих руках.

Долли двинулась мимо почты под железной, вылизанной дождями вывеской на ржавой пике. По правую руку вырос дом в тюдоровском стиле, с остроконечными кровлями фасадов, двойными трубами, нарядной башенкой, обложенной красным кирпичом, и гранеными выступами для окон в монументальных рамах из серого камня. Это и была резиденция секретаря австрийского посольства мистера Ноймана; впрочем, сам Нойман здесь почти не появлялся, предоставляя особняк для тайных встреч.

Графиня уверенно прошла по вымощенной битым гранитом дорожке и взялась за медный молоток. Дверь сама собой открылась внутрь, и это показалось даме подозрительным.

– Эй, кто-нибудь дома? – позвала она, опасливо застыв на пороге.

Обычно на ее зов выходил престарелый смотритель, по впечатлению немой. Но на этот раз он не обнаружился.

Долли заглянула в переднюю.

– У меня письмо для господина Флорета, – продолжала она чуть громче.

– Господин Флорет ожидает вас, – раздался из глубины дома голос, от которого мурашки пробежали у графини по спине.

Она сделала быстрый шаг вперед. На секунду остановилась, обдумывая, не пуститься ли наутек. Но, расслышав характерный смешок где-то за пределами темной передней, подалась на него, как на «ау» в лесу. Ее руки толкнули вторую дверь, и тут же Долли попала в объятья человека, стоявшего у слабо освещенной лестницы. Узкий витраж с цветными стеклами на площадке второго этажа не позволял разглядеть его. Но запах свежей липы с капелькой лимона – его собственное изобретение, стоившее любой «Кельнской воды», – не мог обмануть.

– Если вы, мадам, пожаловали в Вену, то почему бы мне не навестить Англию?

Это был его голос. Его руки. Его волосы. Она повлекла Клеменса к ближайшему окну.

– Осторожнее! Вы меня погубите!

Слава Богу, куст жасмина закрывал их от дороги.

– Кто говорит об осторожности?! – Долли не могла сдержать нервного веселья. – Канцлер страны, у которой самые натянутые отношения с Англией?

Он подхватил графиню на руки.

– Что будет, если вас узнают?

– Никто не поверит!

Больше любовники не говорили ни слова, поддавшись быстрому возбуждению рук и мыслей.

За что? Почему люди, созданные друг для друга, обречены на вечное разъединение?

– Когда-нибудь в другой жизни… – прошептал Клеменс, когда все чаемое свершилось с оскорбительной для их чувств поспешностью.

Предаваться страсти на шкуре у камина – мечта любой романтической дуры. Но зола давно остыла, а мех был пыльным.

– Твой мистер Нойман, кажется, не платит за уборку?

Клеменс не сразу справился с собой, но, почувствовав, что даме неуютно, пресек притязания. Он был очень чуток и никогда не давил на партнера – как в политике.

– К несчастью, другого убежища нет.

– Почему ты приехал? – Тревога звучала в голосе графини.

Наказание! Они никогда не могли толком расслабиться. Испытать полное, безграничное доверие друг к другу. И если как женщина Долли знала: он ее не обидит, даже не обманет, – то как дипломат поминутно подозревала подвох.

Должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы Клеменс приехал сам. За семь лет связи это произошло впервые! И уж, конечно, не объяснялось сантиментами.

– Сударыня, благоволите одеться, – медленно проговорил канцлер, с трудом отрывая взгляд от обнаженной ямочки в основании ее горла. – Мне трудно беседовать о делах, когда вы голая.

Долли сдержанно рассмеялась и бросила ему рубашку, которую он несколько минут назад подложил ей под голову.

– Забери. Твой запах вызывает у меня непроизвольную… истому.

Первый любовник Европы у ее ног, и никакой радости! Меттерних натянул рубаху и вплотную подошел к женщине. Ему еще предстояло помогать ей шнуроваться. Чертовски трудно после свидания впроголодь!

– Итак? – Она лучше владела собой.

– Долли, дитя мое, мне очень важно, чтобы ваш новый царь видел во мне друга, – начал Клеменс, подбирая слова, – доброжелателя… старого партнера…

Госпожа Ливен развела руками.

– Ну что же я могу сделать? Позиции обозначены. Еще раз написать в Россию – Вена наш любимый союзник? Ведь вы не намерены воевать…

– Об этом нет речи, – хмуро оборвал ее канцлер. – Мое мнение на счет Турции не изменилось. Ты должна просто передать то, что я тебе скажу.

Графиня сощурила глаза. Он отлично знал, о чем она думает. Каков процент правды в том, что ей предлагается сообщить домой?

– Надеюсь, ложь не будет слишком бесстыдной?

– Это вообще не ложь! – вспылил Клеменс. – Просто я хочу, чтобы ваше правительство узнало ее от меня, а не из других рук. Тогда дружеские намерения Австрии будут доказаны…

– Слабее! – Долли едва могла вздохнуть. Ее любовник всегда перетягивал шнуровку корсета, когда нервничал.

– Слушай меня внимательно! – Меттерних стиснул плечи женщины. – И не смей перебивать. После официальных похорон вашего царя при всех дворах появились слухи, что Благословенный монарх, спаситель Европы на самом деле не умер…

Долли постаралась ничем не выдать своего удивления. Второй раз за день ей говорили подобные вещи про разных людей. Опыт подсказывал, что здесь нет и тени простого совпадения.

– Он удалился из тихого южного городка на английской яхте, – продолжал собеседник, – и теперь, в любой момент может вернуться. Если его наследник поведет дела не так, – Меттерних подчеркнул последние слова, – кому это выгодно?

– Любой державе в равной мере. – Долли сориентировалась очень быстро.

– Не нам, раз я тебе это рассказываю.

Она пожала плечами, демонстрируя недоверие.

– Ты глупеешь. Уроки Каннинга? – съязвил Клеменс.

Графиня пропустила его колкость мимо ушей. Она и сама понимала угрозу. Сомнение в законности прав нынешнего государя.

– Ведь никаких официальных обвинений предъявлено не будет, – мягко молвил Меттерних. – Просто слухи. Статейки в прессе. Бежавший император! Что может быть пикантнее? Публика не скоро бросит эту кость!

Дарья Христофоровна думала, наморщив лоб. Его насмешки не задевали ее. Газеты. Кто вращает европейским печатным миром? Не Берлин, не Вена, не Париж, хотя везде по виду существуют свои издания. Лондон – самая свободная столица мира. Ну, кое-что еще решается в Швейцарии. На берегах Женевского озера. И то негласно. Здесь же – Везувий мировых новостей. История с лордом Байроном вдруг представилась госпоже Ливен совсем в ином свете.

– Позволь тебе кое-что пояснить. – Клеменс улыбался, хотя в его зеленоватых глазах не было и тепла. – Хорошая печатная сплетня никогда не запускается сразу. Перед ней идет что-то вроде маленького тарана, будоражащего воображение публики. Похожая история, которая показывает, готовы ли читатели купиться на откровенную ложь. В данном случае я почти уверен в успехе – чем бесстыднее выдумка, тем легче она захватывает умы. По светским кругам сейчас прошелестит пара историй с ожившими покойниками, и если люди клюнут…

«Они уже клюнули».

– …тогда настанет время выкатывать тяжелую артиллерию. Прежние нелепые слухи растворятся сами собой. Ведь если не подбрасывать в огонь дрова, он потухнет. Зато новый костер запылает до небес.

Меттерних прошелся по комнате, остановился, разминая пальцами подбородок, и резко повернулся к плетеному креслу, на которое села Долли, закутав плечи синей кашмирской шалью.