Воевода Дикого поля - Агалаков Дмитрий Валентинович - Страница 26

Всем было ясно: Ближняя дума приказала долго жить. Ее собрания прекратились сами собой. Князь Михаил Воротынский и боярин Дмитрий Курлятев, старшие товарищи и сподвижники Алексея Адашева, превратились в обычных вельмож. Многие в те недели потирали руки, и крепче других – братья Данила и Никита Захарьины-Юрьевы. Они-то знали: свято место пусто не бывает. Какие перспективы открывались теперь перед ними!

Одного только братья не учли: не для чьего-то нового влияния на себя царь Иоанн Васильевич избавился от надоевших ему бывших советников – как праведников-старцев, так и мудрецов-ровесников. Нет. Новые приближенные, друзья-сотоварищи, нужны ему были, конечно, но – лишь как холопы верные. Потакающие любому царскому пожеланию.

Отныне Иоанн сам желал вершить судьбу своего государства. Своей волей, своими умом и сердцем.

Глава 2

Пред грозными очами

– Э-гэ-гэй! – заснеженное поле и холмы впереди, густо поросшие елями, так и прыгали перед глазами всадника, конь хрипел от тяжелой скачки по глубокому снегу, плюясь паром. – Ату их, ату! – Черные спины ливонцев тоже подпрыгивали впереди, расползаясь и собираясь на широком белом поле. Точно тараканье гнездо расшевелили! С пылающим лицом, держа в руке кистень, что яростно раскачивался и звенел цепью, молодой сотник зацепил взглядом товарища, летевшего рядом с ним. – Бери своих и скачи за теми, что вправо уходят! Лети к Мариенбургу, наперерез им! Слышишь?!

– Слышу, командир! – с удалью отозвался тот и тотчас стал выкрикивать команды своим новикам, после чего небольшой отряд резко взял вправо.

Там, далеко, за крепостными стенами, поднимались к небу красные башни Мариенбурга. Снег на их остроконечных крышах лежал так покойно, что казалось: нет и не может быть войны в этом мире! А если даже она и идет где-то, то разве что за тридевять земель отсюда. И поэтому каждый ливонец мечтал сейчас как можно скорее добраться до крепостных стен славного города Мариенбурга, укрыться за ними. Но русские палаши, увы, мало кому оставляли такой шанс…

Бегущих по снегу было сотни полторы, и все они страстно хотели преодолеть это поле и вскарабкаться на крутые и высокие холмы, откуда к зимнему небу уходили корабельные сосны. Многим уже повезло: утопая в снегу, они медленно ползли вверх. А еще сотни две их земляков так и остались лежать позади приближающейся под гиканье и улюлюканье дворянской конницы, состоявшей преимущественно из уже испытанных в боях новиков – отчаянных и бесстрашных бойцов, в полной мере успевших вкусить вражьей крови. Там, за спинами всадников, неподвижно лежали черными куклами жестоко перебитые во время отступления солдаты ордена, и их оружие уже тонуло в снегу, обильно забрызганном кровью посеченной ливонской пехоты.

Вот уже и первые из отставших солдат ордена, сжимаясь под налетающими всадниками, закрывали лица и головы руками. Но палаши русских дворян и сабли казаков, возбужденных скачкой, погоней и самой битвой, превратившейся в побоище, беспощадно рубили врага. Сотник еще издали заметил того сержанта, что давно уже улепетывал со всех ног, то и дело заваливался в снег, но меча не отпускал. Ливонец в кольчужном капюшоне, злой и напуганный до смерти, обернулся на хрип лошади. Вжав голову в плечи, он выставил вперед меч, желая пропороть конское брюхо, но командир дворянской сотни успел первым: размахнулся и ударил кистенем аккурат в темя сержанта. Еще одна черная кукла на фоне алой каши украсила растоптанный снег.

Самые расторопные сержанты ордена уже взбирались по пригорку к хвойному лесу, хватались за голые кусты, заиндевевшие под снегом, подтягивались на них. Ливонцы знали: сюда лошадям не подняться, а русские дворяне вряд ли станут спешиваться ради погони по снегу за и без того сокрушенным врагом. Около сотни ливонцев продолжали упорно ползти по белым холмам вверх. Некоторых разделяло с подоспевшими русскими уже не более двадцати шагов, но тем отчаяннее ливонцы карабкались к цели.

Это было даже весело! Сейчас бы сотню стрельцов – они мигом положили бы весь этот сброд на подъеме. Или лучше татар: стрела татарская бьет куда метче любой пищали!

Сотник оглянулся на смех за спиной – там, на замерших перед крутой преградой лошадях, звонко гоготали безусые русские дворяне, совсем еще юные, и матерые казаки гортанным гоготом вторили им, указывая саблями на беглецов. Улыбнулся и сотник. Такого противника и бить жалко! Гнев и жажда крови ослабевали. Азарт погони медленно угасал.

– Куда ползете? Снег сойдет, все равно достанем! – крикнул один из русских конных дворян. – Бить не будем, сползайте! А коли будем, то через одного!

Но ливонцы и не понимали его, и понимать не хотели. Русские медведи были страшны и кровожадны – они и убивали со смехом.

Заметив у седла одного из казаков аркан, сотник окликнул воина:

– Эй, малой, сможешь подловить во-он того басурманина? – он указал на ливонца, что уже второй раз едва не соскользнул вниз.

Ливонец был приметным – белая накидка с крестом и знаки отличия на плече говорили о том, что это офицер, может быть, даже рыцарь. Тем более был он молод, а значит, получил свои отличия в первую очередь за благородство крови. Шлем ливонец потерял, да и меч тоже: пустые ножны болтались у левого бедра, кинжал – у правого.

– Отчего ж не смочь? – зацепив веревку, кивнул казак. – Попробовать-то можно!

Когда рука ливонского рыцаря уже хваталась за очередную ветку, казацкая петля хлестко обвила его – и руку по самую подмышку взяла, и голову. Петля затянулась мгновенно, и ливонца тут же отбросило назад, в снег. Русские бойцы – казаки и дворяне – опять захохотали.

– Попался, голубчик! – крякнул расторопный казак.

– Тяни его, Михайло, – кричали другие. – Да смотри, чтоб не сорвался! Вон сом-то какой, все пять пудов потянет, если не больше!

Примеру Михайло последовали еще несколько его товарищей, что имели при себе аркан круглый год. Одни промахнулись, но трое уже сноровисто зацепили свою добычу и теперь тащили ее, упирающуюся, вниз. Им помогали и другие казаки, и молодые русские дворяне. Все равно что сети тянуть. Потеха! Один из казаков прицепил аркан к седлу, пока его ревущий от ужаса ливонец бился в снегу, и дал задний ход. Беглеца так и выбросило из снежной волны к самым копытам. Едва не затоптал его казацкий конь. Теперь в русские холопы идти – другой дороги нет! Но вот Михайле не повезло – он выудил лишь рассеченную петлю на конце веревки. Ливонец тотчас вынырнул из снега, огляделся, держа кинжал в руке, стремглав отправил оружие в ножны и вновь полез наверх.

Казак с досадой рыкнул и потащил из-за пояса топор.

– Приложу его! Приложу, окаянного! – повторял он. – Такой аркан испортить! Я ведь с ним от самого Днепра шел!..

Сотник с азартом следил за уползающим вверх ливонцем и разъяренным неудачей казаком. Но когда Михайло, прицелившись, уже замахнулся, ливонский офицер, точно чувствуя близкую гибель, оглянулся. Тогда-то русский сотник и поймал его взгляд – испуганный, растерянный, недоуменный. Лет девятнадцать было ливонцу, светлые волосы выбились из-под кольчужного капюшона. Погибать столь нелепо даже для простого ратника не дело, а уж для дворянина, да еще молодого, – тем более! Командир русской дворянской сотни – ровесник ливонца – знал точно: сам бы он ни за что не хотел погибнуть так глупо и… жалко.

– Не тронь! – крикнул он казаку, хватая за руку.

– Обожди, господин, – рванул тот плечом, высвобождаясь, – сказал, приложу, значит, приложу!

– Я сказал – не тронь! – рявкнул сотник. – Не заяц он! Бить – так в поле, а не в спину, слышишь? Сам упустил – никто не виноват. Мне он живым нужен да разговорчивым. Не палачи мы!

– Тоже мне, нежности, – проворчал казак, огрызаясь, но ослушаться дворянина и старшего по званию, хоть к сотне его и не принадлежал не решаясь.

– Вы дворянин? – на ломаном немецком крикнул сотник врагу.

– Да, – отряхивая снег с лица, прокричал тот в ответ, – я – Карл фон Штаден!