Вайделот - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 60

Хуберт выловил из толпы знакомого дайнава, одного из тех воинов, что приходили за Скумандом в пещеру бардзуков, придержал его за рукав и спросил:

– Что стряслось?

– Вернулось наше передовое охранение, – ответил он, хмурясь. – Плохо дело… На нас идут поляки. Большой отряд.

Воин убежал. Хуберт тихо молвил, обращаясь к отцу Руперту:

– Вот незадача… Похоже, это войско князя Конрада Мазовецкого. Ятвяги немало залили ему сала за шкуру. Это он привел Тевтонский орден в земли пруссов.

– Так ведь это здорово! – обрадовался монах. – Поляки – истинные христиане, они освободят нас из плена!

– Скорее повесят на кривом суку, – пробурчал Хуберт. – Паршивый народец, эти поляки. Вечно норовят утопить ближнего. И не столько из-за выгоды, а по причине своего непомерного гонора. Договор для них не ценнее бумаги, на котором он написан. Любимая забава польских князей – драка за престол, в которой все средства хороши…

Польские войска появились возле селения дайнавов ближе к вечеру. Похоже, они здорово удивились, когда вместо привычного селения язычников – двух-трех десятков хижин, обнесенных хлипким тыном, – перед ними предстала настоящая крепость. И призадумались. Все походило на то, что взять селение дайнавов с ходу не удастся, а значит, нужно настраиваться на длительную осаду. Ятвяги – храбрые и сильные воины, и без боя не сдадутся. Поэтому польское войско разбило лагерь, поставив походные шатры, и кашевары начали готовить ужин.

Старейшины и вайделоты собрались вечером на совет. Вождь Комат был бледным, как полотно, и что-то невнятно бормотал, когда к нему обращались. Создавалось впечатление, что он готов сдаться на милость победителя, чего вайделоты никак не могли допустить. Сдача в плен означала принудительное принятие католической веры, а жрецы хорошо знали, чем это им грозит. Каждый из них готов был без малейшего сомнения и колебания пойти на костер за своих богов, но никто не хотел позорной смерти от вражеских рук. Поэтому совет, который проходил поначалу чинно-благородно, вскоре стал чересчур шумным.

Тогда слово взял Павила:

– Мы будем сражаться! – заявил он резко. – Однако нам нужен военачальник, способный не только защищать веру наших отцов, но и обладающий знаниями Посвященных, а также большим авторитетом. И такой человек есть! Скуманд, выйди в круг!

Юноша повиновался. Внимательно оглядев собравшихся, он встретил враждебный взгляд Комата, но лишь безразлично скользнул по его рыхлому бабьему лицу. А затем сказал:

– Поляки скоро узнают, что такое Пуща. Готов поклясться, что мы победим. Но для этого нужно прекратить любые распри и приказы исполнять беспрекословно.

Старейшины и вайделоты посмотрели на Комата. Вождю очень хотелось возразить Павиле, сказать, что он лично будет руководить войсками, но в глазах уважаемых людей племени, его советчиков, Комат, при всей своей ограниченности, все-таки прочитал, каким должно быть его распоряжение.

– Да будет так, – важно молвил вождь. – С этого дня Скуманд командует войском.

На том и разошлись. Комат удалился в свою избу, где в тоскливом одиночестве начал наливаться пивом, а Скуманд собрал для начала витингов на воинский совет, а затем поговорил с двумя непосвященными жрецами, которые назывались вуршайтами. Несмотря на свой малый авторитет в жреческом сообществе, эти двое обладали удивительной властью над обитателями Пущи. Как это им удавалось, не знал никто, хотя вайделоты хорошо знали природу и даже в какой-то мере понимали лесных зверушек. Но не так, как вуршайты. Эти двое, казалось, знают все звериные языки, что было просто чудом.

Когда наступила ночь, вуршайты через тайный подземный ход покинули селение и растворились в Пуще как призраки. Кроме них из селения вышел еще один дайнав – опытнейший следопыт-разведчик, быстрый на ноги. Его задача была предельно ясной, хотя и очень непростой, – призвать на помощь отряды князя Скумо. Поляков было чересчур много, и Скуманд полагал, что самим справиться с ними будет очень трудно, если вообще возможно.

На другой день о вуршайтах и гонце никто даже не вспомнил, потому что польские воины полезли на валы. Неизвестно чего было больше в этой атаке – храбрости, глупости или гонора. Боевые качества ятвягов были общеизвестны. Даже многочисленные враги ятвягов не могли не отдать должное мужеству ятвяжских воинов и доблести их воинственных предводителей.

Конечно же слабо подготовленная атака была отбита с большим уроном для неприятеля. Лучники дайнавов били поляков на выбор. Никто из них не добрался даже до вершины первого оборонительного вала. Правда, в бою не участвовали польские панцирники, хотя их ярко начищенная броня хорошо была видна защитникам селения. Похоже, воевода Конрада Мазовецкого берег тяжеловооруженных воинов для решающего штурма.

Вскоре, после второй, а затем третьей волны атакующих, которые шли с небольшим перерывом, Скуманду стала понятна стратегия поляков. Первыми в бой вступили копейщики-мазуры, новые подданные князя Конрада Мазовецкого; их было много, а потому не жалко. Копейщиков поддерживали стрелки; правда, они не отличались большим искусством в стрельбе. Мазуры должны были расшатать оборону дайнавов. Затем в бой пойдут панцирники, противостоять которым неважно вооруженные защитники селения вряд ли смогут. По крайней мере так думал польский военачальник.

На валах находился и Хуберт. Он интуитивно почувствовал, что отсидеться в безопасной избе ему не удастся. Не участвовать в сражении значило праздновать труса, а таких людей дайнавы презирали. Конечно, и он, и монах были в селении чужаками, но если сам Скуманд считает их едва не друзьями, то как они могут остаться в стороне от столь важного для дайнавов события.

Что касается отца Руперта, то он принимал самое деятельное участие в помощи раненым. Ему выпала уникальная возможность завоевать авторитет у дайнавов. Многие монахи-доминиканцы умели врачевать не только душу человека, но и тело. Это было особенно важно для проповедников, зачастую остававшихся наедине с дикой природой и не менее дикими племенами, которых любой ценой нужно было обратить в христианскую веру. Хуберт очень удивился бы, узнав, что монах-сибарит учился в свое время в медицинской школе в Салерно, а его наставником был знаменитый испанский врач и алхимик Арнольд из Виллановы. Об этом они никогда не говорили.

Правда, отец Руперт так и не закончил столь престижное учебное заведение. Его со страшной силой потянула муза странствий, которой даже древние греки не придумали имя. По глупости, происходившей от незнания монашеских реалий, он принял посвящение в нищенствующем ордене Святого Доминика, что для его широкой натуры было весьма серьезным испытанием. Помаявшись немного в монастыре, изрядно отощавший отец Руперт с огромной радостью принял обет проповедника и пустился в путь на поиски не столько приключений, сколько доброй еды и вина, которое монастырский эконом щедро разбавлял ключевой водой. («Экая сволочь! – злобно думал тогда новоиспеченный монах и тут же каялся: – Прости, Господи, за дурные мысли…»)

Тем не менее в искусстве врачевания – и особенно в хирургии – святой отец знал толк. Он весьма сноровисто удалял наконечники стрел из тел раненых, приспособив для этих целей тонкий, узкий и очень острый нож, который нашелся среди воинской добычи дайнавов. Обычно жрецы-знахари стрелы выдергивали, при этом разрывая мышечную ткань заусеницами на острие стрелы, что предполагало долгое лечение, а монах делал надрезы, и рана имела небольшие размеры.

Одно его сильно удивляло и восхищало – перед каждой операцией раненому давали выпить какую-то настойку, после чего он почти не чувствовал боли. Отцу Руперту страсть как хотелось присвоить хотя бы один кувшинчик с этим зельем, но рядом постоянно торчал жрец, зорко следивший за действиями чужака.

«Надо будет все разузнать у Скуманда… если мы, конечно, останемся живы, – думал отец Руперт. – Уж ему-то точно известен состав этого лекарства». Монах уже знал, что спасенный ими юноша – вайделот, притом не из последних.