Аляска, сэр! - Шестера Юрий - Страница 31

Каюры сдвинули упряжки вплотную, и все устало расселись по нартам. Воронцов и Чучанга задымили трубками, молча обозревая открывшуюся перед ними панораму.

– При спуске по этому склону, – нарушил затянувшееся молчание Белый Орел, – ледников нам больше не встретится, так что спускаться с перевала будем уже сидя на нартах. Правда, зигзагами и на довольно высокой скорости, – улыбнулся он. – Поэтому проверьте на нартах тормозные колья, – велел он каюрам. Те кинулись выполнять его распоряжение, а командор продолжил: – Там, внизу, нам в первую очередь надо будет найти вигвам, который мы когда-то специально построили для ночлега. Надеюсь, он сохранился, хотя, конечно, шкуры на нем могли ободрать дикие звери. Правда, раньше мы всякий раз лишь слегка подправляли стенки вигвама от покусов разной мелкоты вроде барсуков да лис, но вот если за минувшее время до него добрался гризли… – он сокрушенно покачал головой, – тогда, считай, от вигвама и следов и не осталось. Да, еще нам нужно до темноты, которая уже не за горами, успеть подстрелить какого-нибудь зверя, чтобы запастись мясом и для себя, и для собак. Ведь хотя юколы у нас с собой много, однако пополнить ее запасы на обратную дорогу во владениях Яндоги мы не сможем, ибо там лосось не водится, – уточнил он, с наслаждением выпуская через сложенные трубочкой губы струйку дыма.

Спутники молча внимали наставлениям опытного командора, водившего собачьи упряжки этой тропой десятки раз, тогда как оба молодых каюра, не считая Чучанги, делали это впервые.

На спуск собаки пошли с веселым лаем, в то время как каюры изо всех сил налегали на тормозные колья, сдерживая стремительное скольжение нарт. Белый Орел вел упряжки широким серпантином, гася их скорость, и все-таки при очередном повороте одна из нарт угрожающе накренилась, а затем и перевернулась, взметнув облако снежной пыли. Остальные участники путешествия тут же подбежали, со смехом подняли тяжелую нарту и поставили ее на полозья, не упустив случая, разумеется, подтрунить над незадачливым каюром, который в ответ лишь смущенно улыбался.

До леса было еще далеко, и Воронцов, путешествующий пассажиром, предался размышлениям. Он где-то читал, что спускаться с горы бывает порой не в пример труднее, нежели подниматься на нее. Может, оно, конечно, и так, но с опытным командором никто из каюров, на его взгляд, особых трудностей не испытывал: в их задачу входило лишь успевать притормаживать бег собак.

И именно сейчас, во время перехода, граф в полной мере оценил роль вожака упряжки. Ведь каюр, по сути, управлял не всей упряжкой, а только ее вожаком, причем не столько длинным шестом, сколько голосом. И вожак понимал его с полуслова, а зачастую даже и по одной лишь интонации. Алексей Михайлович вспомнил отчаянный крик Чучанги: «Держи, Кучум! Держи!» в момент спасения соскользнувшей в ледяную пропасть нарты Белого Орла. И безусловно, Чучанга был абсолютно уверен, что вожак заставит собак своей упряжки сделать все возможное, а может быть, даже и невозможное.

Недаром из всей собачьей упряжки только вожак имел право – с разрешения хозяина, разумеется, – входить в вигвам и лежать там у его ног. Они – хозяин и вожак упряжки – были напарниками в полном смысле этого слова. Воронцову вспомнились также слова одного из индейцев, который сказал ему однажды, что две самые дорогие вещи в его в жизни – это ружье и вожак собачьей упряжки. Видимо, это было именно так, раз о семье тот индеец даже не упомянул.

Вскоре въехали в хвойный лес. По мере углубления в него снег становился глубже, а уклон меньше, и собаки активнее налегли на лямки. Белый Орел уже не менял упряжки местами: видимо, до местонахождения старого вигвама ехать оставалось недолго.

На снегу стали часто встречаться цепочки следов обитателей леса, и Чучанга внимательно и с удовольствием рассматривал их, словно читал таинственную и только ему понятную лесную книгу.

– Вон там, Алеша, пробежал соболь, – объяснял он попутчику. – Вишь, как спешил, перебегая от одной ели к другой через небольшую полянку.

– Почему ты так решил, Чучанга? – заинтересованно спрашивал Воронцов.

– Так ты разве не видишь, что следы от передних и задних лап совпадают, а расстояние между ними больше длины его тела?

Алексей Михайлович рассмеялся:

– Да откуда ж я знаю, какова длина тела соболя?

Чучанга с сожалением посмотрел на него и безнадежно махнул рукой: как же, мол, можно не знать длину тела самого дорогого лесного зверя?

Помолчали.

– А вот на этой ели куница белку задрала, – сообщил Чучанга спустя некоторое время. – Видишь, Алеша, чешуйки коры на снегу под елью? – спросил он, придержав упряжку. – Граф утвердительно кивнул. – А серые шерстинки на снегу?

– Вижу. Но при чем тут белка? – удивился Алексей Михайлович. – У белок ведь шерсть рыжая!

– Так то летом, – снисходительно пояснил «адъютант». – А зимой она становится серой, и именно поэтому зимний беличий мех ценится дороже.

«Странно, – подумал Алексей Михайлович. – А у нас, в среднерусской полосе, белки почему-то и зимой, и летом рыжие».

– Жалко белку, – сочувственно вздохнул он.

Чучанга расхохотался.

– Вот умный ты вроде человек, Алеша, а не знаешь, что младший вождь белых – («Это он моего учителя Павла Кузьмича имеет в виду», – улыбнулся мысленно Воронцов.) – оценивает шкурку куницы второй после соболя! А белка – это так, мелочь… Ее, конечно, тоже бьем, но только чтобы оправдать расходы на дробь и порох. Правда, небольшой прибыток и белки дают, – улыбнувшись, добавил он и повелел Кучуму догонять удалившиеся вперед другие упряжки. – А вот, кстати, кабан проследовал со своим семейством, – продолжал на ходу просвещать своего пассажира Чучанга, указывая свободной от шеста рукой на проложенную в снегу борозду. – И, похоже, совсем недавно… Серьезный зверь! – уважительно произнес он. – Даже мой Кучум, опытный зверолов, опасается его острых клыков.

«Дети природы, – рассуждал про себя Алексей Михайлович, слушая спутника. – Для них лес – дом родной, в котором не существует никаких загадок. Так почему же они, опытные и бесстрашные охотники, не смогли справиться с Умангой, пусть грозным, но всего-навсего медведем?! Да, все-таки племенные предрассудки – великая сила!» – признал он, как бы делая зарубку в своем сознании.

Наконец упряжки, ловко лавировавшие между стволов вековых елей, остановились.

– Есть! Стоит! – раздался радостный возглас Белого Орла, и он приказал каюрам подъехать ближе.

Под огромной отдельно стоящей елью возвышался чуть покосившийся и изрядно засыпанный снегом вигвам. Под сенью столь мощной и раскидистой ели могли свободно разместиться не только вигвам, но и все собаки вместе с нартами. Значит, если даже ночью пойдет снег, ни вреда, ни неудобств он никому не причинит.

Подогнавшие свои нарты к вигваму каюры принялись благодарно хлопать командора по спине. Еще бы – есть место для ночлега!

– И как же ты, Белый Орел, смог так точно выйти к нужному месту? – не без удивления осведомился Алексей Михайлович.

Старик плутовато улыбнулся, и его скуластое лицо покрылось складками, сделав кожу похожей на пергамент.

– Для тебя, Повелитель Духов, любой лес – это наверняка просто скопище деревьев, – ответил он. – Я же читаю его так же, как ты читал книгу о белом человеке, попавшем на безлюдный остров. Так что ничего удивительного.

– Да, но теперь меня удивляет другое: откуда ты знаешь содержание книги, которую я читал твоим соплеменникам? Тебя ведь среди слушателей не было!

Лицо проводника снова ощерилось в хитрой улыбке.

– Хороший охотник должен уметь скрасть зверя на верный выстрел так, чтобы тот его не заметил.

– ?!..

– Ну у тебя же нет глаз на затылке, хоть ты и Повелитель Духов!

Теперь уже рассмеялся Алексей Михайлович.

– Да, ты действительно хороший охотник, Белый Орел. Я ведь и в самом деле не почувствовал тогда твоего присутствия у себя за спиной.