Авантюристка - Стаут Рекс - Страница 73

— Я знаю! Ты что, снова хочешь вывести меня из себя? Не смей! О… — Она мягко провела руками по моему лбу и прикоснулась кончиками пальцев к моим воспаленным глазам. — Ты должен принять заботу обо мне в том, другом мире. Я буду верить тебе, что бы ты ни сказал. Ничто не будет для нас непреодолимым. Перед нами смогут открыться любые двери — и даже двери счастья.

— Но ты сказала однажды — извини, что напоминаю об этом сейчас, — ты сказала, что ты… ты назвала себя Мараной.

Она отпрянула назад и воскликнула:

— Пол! Я и правда должна тебя простить…

— Наверное, именно так, — сказал я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на нее. Но едва я двинулся, как вынужден был закрыть глаза, а по телу моему, от головы до ног, прошла волна боли. Потом я продолжил: — А ты не могла бы подождать лишать свое сердце свободы? Ты говоришь, мы смогли бы открыть любые двери — но скажи, что бы мы могли сделать — ты и я?

— Об этом-то я не подумала! — нетерпеливо воскликнула Дезире. — Возможно, я могла бы успокоить твое сердце, как сейчас успокаиваю твои раны, а ты бы боролся за меня, как до сего дня. Я могла бы даже… — Она замялась. Тень улыбки пробежала по ее лицу и погасла, не успев достигнуть губ, а ее голова наклонилась близко, совсем близко ко мне. Мгновения тянулись бесконечно, и наконец я промолвил:

— Могу я спросить?

Она резко вскинула голову и сухо ответила:

— Ты этого не хочешь.

Я поднял руку и попытайся сжать ее пальцы, но не смог их найти. Она увидела это, и медленно, очень медленно ее рука поползла к моей, приблизилась к ней вплотную и сжала ее.

— Дезире, я хочу этого, — твердо сказал я и забыл о своей боли и нависшей над нами опасности, забыл обо всем, кроме контура ее бледного лица в полумраке, кроме ее глаз, против ее воли блестящих и нежных, и ее руки, покоившейся в моей ладони. — Смилуйся надо мной — я хочу этого так, как не хотел ничего в жизни. Дезире, я люблю тебя.

Тут ее рука дернулась, как бы пытаясь вырваться, но я держал ее крепко. Потом ее голова начала медленно опускаться. Я ждал, весь замерев. Ее учащенное дыхание касалось моего лица, в следующее мгновение ее губы нашли мои, горячие и сухие, и остались там. Потом она подняла голову и дрожащим голосом сказала:

— Это была моя душа, и это первый случай, когда она вышла у меня из повиновения.

В то же мгновение мы вздрогнули от прозвучавшего в темноте голоса Гарри:

— Дезире! Где ты?

Я ждал ее ответа, но она хранила молчание, и я крикнул в направлении его голоса. Вдали показались очертания его фигуры, и скоро он присоединился к нам.

— Ну, как ты тут, старина? — наклонился он ко мне. Потом он сказал, что никакой воды не нашел.

Гарри обошел пещеру с двух сторон, отойдя от нас на полмили или больше. Пересекая ее к третьей стене, окликнул нас. — Все без толку, — мрачно заключил он. — Тихо, как в могиле. Будь здесь вода — мы бы ее услышали. Не найти даже выхода отсюда, кроме расщелины, через которую мы пришли.

Рука Дезире все еще была в моей ладони.

— Возможно… пожалуй, я смогу пойти с вами, — промолвил я. Но он меня не слышал и ушел в том направлении, откуда только что появился. Через несколько минут он вернулся и доложил, что поиски его были столь же безуспешными, как и раньше.

— С той стороны, — сказал он, — стена пещеры глухая. Никаких признаков воды нигде нет, но с другой стороны есть несколько тропинок, идущих почти параллельно друг другу, а справа на каком-то расстоянии есть широкий открытый проход, спускающийся из пещеры вниз.

— Этот проход прямой? — спросил я, осененный внезапной идеей. — Вдоль него далеко видно?

— Футов на сто или около того, — последовал ответ, — А зачем ты спрашиваешь? Мы пойдем туда? Ты можешь идти?

— Думаю, да. — ответил я. — В любом случае я должен найти немного воды, или мне каюк. Но я не поэтому спрашиваю. Возможно, это объясняет неожиданное исчезновение индейцев. Они поняли, что не могут преследовать нас в узкой расщелине, и почему бы им не встретить нас в том проходе?

Гарри пробурчал, что у нас уже достаточно неприятностей и незачем искать себе новые. Мы решили немного подождать и пока не выходить из пещеры. Гарри помог мне подняться на ноги, что стало для них тяжелым испытанием, — хотя я и мог стоять, но только напрягая все силы и волю.

— Пока не очень получается, — пробормотал я сквозь плотно сжатые зубы.

Дезире снова села на камень и, несмотря на мои искренние возражения, стала поддерживать руками мою голову и плечи.

Гарри стоял перед нами, опираясь на свое копье.

Скоро он оставил нас, отправившись в направлении расщелины, через которую мы пришли. Я почувствовал напряжение в его голосе, когда он просил нас посматривать по сторонам.

— Мы сможем дойти до стены, — заверил его я, но он покачал головой и сказал, что здесь нам хотя бы есть где повернуться.

Когда он ушел, мы с Дезире несколько минут сидели молча. Потом я попытался подняться, убеждая ее, что она устала так долго быть в напряжении.

Она неистово возражала и не давала мне двинуться с места.

— Меня еще немного хватит, — сказала она, и хотя я лишь наполовину понял ее, но ничего не ответил.

Сам, я был убежден, что наш конец близок. Было совершенно очевидно, что индейцы лишь взяли отсрочку, а не отказались от преследования. Наши же силы и способность к сопротивлению были на исходе.

Наша поразительная апатия и полубезразличие говорили сами за себя, мы как будто осознали наконец простертую над нами длань судьбы и понимали безнадежность дальнейшей борьбы. Мы были измождены, а я ранен, но во мне все еще оставались силы. И только глухота сознания и почти отчаяние в сердце заставляли меня получать удовольствие от лжи и ожидания, что что-то может нас спасти.

Чувства мои к Дезире не только не угасали, но усиливались. Я сказал ей, что люблю ее, как говорил это многим женщинам. Но Дезире как-то по-особому тронула меня, с ней все было как-то по-другому — я это чувствовал. Меня никогда так не тянуло к женщине, и трепет от того поцелуя все еще жил во мне, я вспоминал его и дрожал от его силы, просто закрыв глаза. Ее теплая рука, крепко сжатая моей ладонью, казалось, посылала электрические импульсы каждой клеточке моего тела, успокаивая меня и снимая мою боль. Теперь я понимаю, что это не было любовью, и, возможно, тогда я заблуждался на этот счет.