Авантюристка - Стаут Рекс - Страница 16

Падение — было три метра или тысяча? Этого я так никогда и не узнаю. Несясь вниз головой через пространство, трудно сохранить ясность мысли.

Я помню только свое праведное негодование; я громко проклинал все на свете, но Гарри отрицает это.

Но это было не долго, поскольку, когда мы упали в воду, нас не сильно ударило. С этим Гарри согласился; ему повезло, как и мне, я вошел в воду как ракета.

Я выплыл на поверхность и вытянул руки в попытке плыть или, скорее, удержаться на воде — и с удивлением заметил, что и руки и ноги меня слушались.

Вокруг было темным-темно и очень тихо, только раздавалось тихое, непрекращающееся бормотание, еле слышное. И, только начав что-то понимать, я увидел, что мы были в потоке, который двигался, двигался очень быстро, гладко и с легким шумом. Я бросил все попытки плыть и решил держать голову над водой, несясь вместе с течением.

Потом я подумал о Гарри и стал звать его. Эхо в пещере гремело, как тысяча пушек, но ответа не было.

Эхо стало тише, еще тише и замолкло, и снова вокруг была тишина и непроглядная ночь, я почувствовал, что силы покидают меня после борьбы с течением, которое становилось все сильнее и сильнее.

Время шло, и меня охватил ужас. Я подумал: «Только бы я мог видеть!» — и напряг глаза, но тут же закрыл от нестерпимой боли. Темнота скрывала от меня все, что я проплывал и что было впереди.

Вода, которая молчаливо несла меня, была холодной и черной; она давила на меня с невообразимой силой; периодически меня засасывало под воду, и я выплывал на поверхность уже полностью изможденный.

Я забыл о Дезире и Гарри; я перестал осознавать, где нахожусь и что делаю; тихая ярость потока и темнота свели меня с ума; я отчаянно боролся, слепо, кипя от гнева. Так не могло долго продолжаться, я был близок к концу.

Внезапно, жутко обрадовавшись, я понял, что сила потока ослабла. Потом меня охватило отчаяние; я попытался вернуть надежду и приготовиться к худшему.

Но вскоре все сомнения пропали; течение становилось все тише и тише.

Я плыл по течению и думал, не приближаюсь ли я к чему-то вроде дамбы. Или это было просто искривление потока? Я проклинал темноту за свою беспомощность.

Наконец вода стала совершенно спокойной, не было никакого давления на тело, я резко развернулся и поплыл. Моя усталость испарилась мгновенно, и я смело плыл вперед; и, не поостерегшись, я ударился головой о скалу, которой не увидел в темноте.

Я совершенно ошалел и стал тонуть, но вода привела меня в себя. Оказавшись на поверхности, я осторожно поплыл, сначала в одном направлении, потом в другом, и нашел скалу.

Я схватился за скользкую поверхность в полном отчаянии и, собрав все свои силы, подтянулся на руках и упал на землю без сил.

В таких обстоятельствах время невозможно сосчитать, достаточно того, что дышишь. Я лежал, приходя в сознание, несколько часов, а может быть, минут. Потом почувствовал, что жизнь вернулась ко мне, потянул ноги и руки. Сел. Постепенно мне в голову пришли мысли о Дезире и Гарри, и Андах над головой, и Филипе, трясущемся от страха.

Сначала я подумал о Гарри, но надежды не было.

Просто не верилось, что он мог выйти живым из этого потока; слепая фортуна спасла меня от столкновения с камнями и вывела на выступ, где я лежал.

Я уже не думал о себе, я думал о Гарри. Я никогда не обращал внимания на мир вокруг себя, ничто не было для меня святым, не было привязанности больше чем на день. Я развлекался, беря сок от жизни.

Но я любил Гарри. Я в изумлении понял это. Он был мне дорог, жуткая боль схватила мою грудь при мысли, что я потерял его. Глаза наполнились слезами, и я стал звать:

— Гарри! Гарри!

Пещера отозвалась эхом. Мой зов кидало от стены к стене и обратно, он метался, потом исчез вдали, в каком-то невидимом коридоре. А потом, потом… я услышал ответ!

Из-за искажений в пещере голос было узнать нельзя.

Но слово было ясным: «Пол!»

Я вскочил на ноги с криком, потом встал и стал слушать. Из темноты раздался голос Гарри, четкий и тихий:

— Пол! Пол, ты где?

— Боже всемилостивый! — задохнулся я и ответил: — Гарри, Гарри, я здесь.

— Да где же?

— Я не знаю. На выступе скалы у воды. Где ты?

— Там же. Ты на какой стороне?

— Я справа, — с дрожью в сердце ответил я. — Где-то снаружи. Если было бы не так темно… Слушай! Как далеко доносится мой голос?

Но нескончаемое эхо не давало возможности судить о расстоянии. Мы пытались снова и снова; порой казалось, что мы в метре друг от друга, а порой — что нас разделяло метров тридцать.

Потом Гарри заговорил шепотом, и его голос прозвучал прямо у моего уха. Никогда я еще не был в такой всеобъемлющей темноте; прошло несколько часов, пока наши глаза к ней привыкли; когда я держал руку в пятнадцати сантиметрах перед лицом, я не видел ни малейших ее очертаний.

— Это бесполезно, — в конце концов сказал я. — Надо попробовать что-то другое. Гарри!

— Да.

— Повернись налево и осторожно иди по выступу.

Я поверну направо. Иди осторожно.

Я полз на карачках не быстрее улитки, чувствуя каждый миллиметр. Поверхность была сырой и скользкой, и иногда скаты были такими, что я почти зависал в воздухе.

Все это время мы переговаривались с Гарри; прогресс был ничтожно маленьким, и через полчаса мы поняли, что расстояние между нами увеличивается, вместо того чтобы уменьшаться.

Он ругался как черт; неудивительно, что это сводило его с ума! Я поддерживал его и скомандовал ему поворачивать назад и идти вправо от того места, где он был раньше. Сам я повернул налево.

Мы надеялись, что выступ шел вокруг водоема и не прерывался. Где-то был поток, который принес нас, и где-то был выход потока; а мы надеялись, что обойдем эти точки. Шансов у нас было один на тысячу; но надо было что-то предпринимать.

Самым простым казалось войти в воду и переплыть на другую сторону к Гарри, надеясь, что его голос подскажет направление, но эхо мешало, и это было опасным.

Я полз по мокрой, скользкой, предательской скале часы. Не видно ничего, абсолютно ничего, все вокруг черно; трудно воспринимать реальность в таком кошмаре. С одной стороны была неизвестность, возможно — опасность, с другой — невидимое, бездонное озеро; всего этого вполне хватало, чтобы окончательно лишить нас душевного равновесия. Я боялся за Гарри, у меня не было времени думать о себе. Мы продолжали переговариваться.