Хмель и Клондайк - Круз Андрей "El Rojo" - Страница 60

Олег, который оказался вполне разговорчивым, когда отвлекался от работы, заодно упомянул, что новый командир, Тополев, сначала служил в Патруле, потом перевелся в пограничники, а теперь вернулся в Патруль, да еще и с замом по фамилии Ревень. И Ревень тоже начинал в Патруле, а потом перевелся в погранохрану.

А у Хмеля есть друг по фамилии Ермолов, и этот самый друг пограничной охраной Форта и командует. Тоже с довольно-таки недавних пор. А Тополев и Ревень у него вроде как в замах были, или кем-то около. И не может ли Хмель в таком случае чуть-чуть прояснить личность моего нынешнего командира? Вот очень интересно.

Я глянул на часы – около девяти. Если Хмель вообще у себя, то он в пабе. Пусть и в «мигающем режиме» по обыкновению. А навещу-ка я его, пожалуй.

Куртка, дверь, сигнализация, пробежка по морозу, дверь уже с колокольчиком, потому что не суббота, полупустой зальчик паба. И Хмель с дамой, высокой блондинкой, которую он раз пять рекомендовал мне как лечащего врача. Как раз сейчас лечится, пивком. А блондинку Ирина зовут, я помню.

– Добрый вечер, – поприветствовал я их обоих самым доброжелательным голосом, затем всем лицом изобразил сожаление, обращаясь к даме: – Ирина, я вашего пациента украду буквально на пару минут? Слав, украдешься?

Не то чтобы я был вовремя, но артачиться он не стал. Отсели за дальний столик, Хмель даже спросил:

– Пивка?

– Слав, я на самом деле на минутку всего. Тут такое дело: ты же с Ермоловым в приятелях? Который погранец?

– Ну да, – Слава заметно удивился вопросу. – А что о нем?

– Не о нем, а у него, – усмехнулся я. – У него надо бы узнать, кто такой на самом деле Мстислав Лихачев. Который теперь командир.

– Чей командир?

– Мой командир. Твой командир. Наш. Резерва Патруля. Дело в том, что новое руководство Патруля – это бывшие коллеги Ермолова. И сам Ермолов как-то резко в должности подрос, нет?

– У него фамилия генеральская, – засмеялся Хмель. – Он сам так говорит.

– Зато морда максимум на прапорщика, так что все уравновешивается. А нам бы узнать – откуда вообще этот Мстислав Лихачев взялся? И кто за ним стоит.

– Зачем?

– Вот кто стоит, тот сейчас в Форте музыку и заказывает, ненавязчиво так.

– Думаешь? – Хмель чуть скептически скривился.

– Уверен. Я завтра уеду, послезавтра к вечеру вернусь. Если к тому моменту получится что-то вызнать – благодарен буду дальше некуда. И да, со следующей недели первые занятия начинаются. По стрелковой подготовке.

– Это ты, что ли, ведешь?

Я ответил ему широкой улыбкой. Потом встал, распрощался с Хмелем и Ириной и побежал обратно, в магазин. Сегодня хоть лягу пораньше, потому что вставать ни свет ни заря.

Мила вправду засела в доме, как и обещала. Она даже взялась готовить, так что я получил вполне полноценный ужин, от чего отвык давным-давно, с таких пор, о каких и вспоминаешь со странным чувством: это вообще правда или теперь только кажется, что правда. С тех пор как я развелся, а развелся я давно, я с женщинами встречался, но не жил. Не подпускал так близко. Встретились, развлеклись, разбежались – никаких обязательств. Когда у женщины появлялось желание «расширить и углу?бить» наши взаимоотношения, я обычно их тихо и аккуратно сворачивал, не доводя до той стадии, когда можно кричать «Ты мне обещал!» или какую-то иную подобную чушь. Никому ничего никогда я не обещал.

А сейчас как-то вот так выходит. Привязался? Не без того. Потому что попал в новое место и… а что? Я места менял много раз, на Аляску уехал вообще просто так, захотелось глухомани и простора, хорошей охоты и обильной рыбалки, ну и оружейных законов свободных. И здесь от первоначального шока быстро избавился. Не так тут все и ужасно, привыкаешь быстро.

Нет, Мила – это что-то другое в моей жизни, ее я пропустил дальше в запретные земли, куда дальше других женщин. Люблю? Может быть. Я просто не совсем знаю, как любят на самом деле, но хочу ее защищать и готов закрыть собой. Это любовь? Вот опять не знаю, но что-то в этом духе, наверное.

Какая она? Красивая? Ну страшной точно не назовешь, но и не красавица. Скорее хорошенькая. Фигура – да, красивая, грех спорить. Руки очень изящные, я всегда на них смотрю первым делом. Профиль интересный – чуть курносая и с забавно, по-капризному так, чуть выпяченной нижней губой. Скорее она просто полней верхней. Брови всегда удивленно подняты.

А еще с ней легко. Она как-то ненавязчиво заполняет собой любую пустоту, делая темное светлым, холодное теплым, жесткое мягким. Рядом с ней быть просто хочется.

Долгая речь. Для меня – долгая.

– Постарайся вообще не выходить до моего приезда, хорошо?

– Хорошо.

– Если пойдешь в паб, то сначала оглядись, потом быстро до их двери. И обратно так же. А лучше всего – через двор. Там постучишься, они тебя впустят.

– Хорошо, я через двор, – Мила улыбнулась. – Если пойду.

Я, к слову, обнаружил, что она поставила карабин у кровати со своей стороны. И поставила правильно, так, чтобы даже в полной темноте дотянуться безошибочно и спросонья не уронить. И патроны в его патронташе местами поменяла, не так, как я вставил, они теперь. Папа – охотник? Охотники такому не учат. Этому никто не учит, до этого люди сами доходят. Те, кому приходилось ждать опасности. Именно тогда начинают все так продумывать, до самой последней детальки.

И вот это мне кажется немного странным.

Клондайк. Самые события

Вторник. Утро

Когда мы подъехали к Юго-восточным воротам, еще ночь глухая стояла. Пятнадцать минут седьмого в декабре – самая что ни на есть ночь. Морозная, со стелющимся по дороге выхлопом, с еще едва отогревшимся салоном автомобиля. Мы с Дмитрием впереди, Саня с Платоном за нами. «Тревожные рюкзаки» рядком в багажнике, вместе с канистрами. В обрезиненных зажимах над головой у нас с Дмитрием винтовки, у Платона дробовик меж колен стоит. Еще винтовка в багажнике, в чехле. Если придется идти пешком, то ее понесет Саня. Для меня.

У въезда в накопитель стояли два грузовика, вполне свежий с виду КамАЗ и интересный грузовик, явно на базе полноприводного «Садко» – с коротким кузовом и пятиместной кабиной. Еще уазик с металлической крышей, на крыше багажник, груженный какими-то мешками, а сзади еще и прицеп. Не сломался бы. Желтый пазик, который шел рейсом, стоял пока у автостанции, принимая последних пассажиров. Ветер нес несильную поземку, закручивающуюся в свете фонарей. Одетые в полушубки комендачи проверяли кузова грузовиков.

Дошла очередь и до нас – в салон посветили фонарями через окна в поисках прячущегося супостата, затем немолодой сержант каждому по очереди протянул машинку для проверки удостоверений, затем сравнил фотографии. Причем сравнивал всерьез, не так чтобы просто мельком глянул. Но претензий к нам не возникло. Магическая проверка на выезд была проще, так что колонна вскоре медленно втянулась в неторопливо распахнувшиеся перед ней ворота.

Сразу за ними пошла еще темная, разве что местами горят редкие окошки и фонари, промзона Торгового пятачка. Говорят, что раньше тут и правда был просто пятачок, но позднее место полюбилось оптовикам, потому что не надо было проходить утомительный контроль, так что теперь тут все серьезней – и склады, и магазины, и всякий общепит. Но ночью место все же как вымирает – страшновато. Кто в Форт, а кто запирается на десять замков.

Самая нехорошая территория начинается уже за Пятачком, примерно на отрезке от него и до пограничной базы. На дороге еще ничего, а вот в сторону лучше не сходить, где сплошные развалины. Там на кого угодно можно нарваться: Форт, населенный людьми, и движение вокруг него привлекает всякую нечисть и тварь, а нежить так и на месте рождается, потому что из-за стен Форта вокруг образуется вроде как завихрение магических потоков.

Что сейчас по сторонам от дороги – понятия не имею, темно хоть глаз коли, свет фар выхватывает из темноты лишь зад прицепа, который тащит уазик, укатанный снег и его валы по сторонам, отброшенные ковшом бульдозера. Один раз даже показалось, что увидел странную тень прямо на этом валу, но разглядеть так и не успел, проехали. И Саня что-то почувствовал, даже назад оглянулся, но с таким же результатом. Затем он полез под сиденье и достал оттуда деревянную коробку, сплошь покрытую рунами, открыл ее и извлек из нее четыре браслета.