Ведьма - Вилар Симона - Страница 38

Никлот между тем заговорил:

— Она и впрямь совершила убийство, но убийство негаданное для нее самой. Она использовала то, чем всегда владела, но чем так и не научилась управлять. И это наша вина, что мы проглядели среди смертных древлянского племени такую ведьму, мощь которой может послужить не только во зло, но и к выгоде нашей.

— К выгоде ли? — подал голос Маланич. — Если в ней такая сила… Сами ведаете, мудрые, как вредно, когда сила в бабе гнездится. И многие ли из вас вспомнят добрые дела ведьм? Нет, нам нужно избавиться от сей девки сейчас же.

Волхвы вновь зашумели. Одни говорили, что если бы девушка сызмальства жила среди них, то они бы знали, как поступить с чародейкой, как привлечь к себе, но теперь уже поздно. Другие твердили, что никогда ведьмы с волхвами не ладили и лучшее, что они могут сделать, так это избавиться от девки-чародейки. Стоявший все это время в сторонке простоватый Митавша неожиданно попросил слова и сказал, что они разгневают богов, если убьют девушку до того, как она разродится. Бог Род сурово карает тех, кто губит его благость, убивает нерожденную жизнь, что даже у бездушных русов не трогают баб, если они в непраздности. Кто-то тут же возразил, что древляне и сильны тем, что живут без оглядки на покон других племен. А кто-то неожиданно предложил спросить воли богов, обратиться к гаданию. Никлот, до того стоявший безмолвно, при этих словах встрепенулся. Что было странно: обычно Никлот никогда не проявлял волнения. И волхвы невольно затихли, глядя на него.

— Мы и впрямь должны спросить воли небожителей, — объявил Никлот. — Ибо то, что эта девушка забрела к нам, произошло не иначе как с их соизволения. А значит, это знак, и мы не можем поступить только по своему желанию.

При этом он поглядел на Маланича, который стоял потупясь, а затем перевел взгляд на юного Малка. Тот тоже не сводил взгляда с Маланича, и брови юноши были нахмурены. Никлот заметил, как переглянулся чернобровый волхв с Малком, увидел, что лицо Маланича приобрело гневное выражение.

— Вижу я, тебе есть что сказать, Маланич. Волхв горделиво вскинул голову.

— Да, есть. Я хочу напомнить вам кое-что. Или вы забыли древнее пророчество о том, что женщина погубит племя древлян? И кто из вас поручится, что не эта ведьма, обладающая к тому же странной силой и невесть откуда возникшая, не является той, о ком говорит пророчество?

Стало так тихо, что слышалось потрескивание дров в огне. Причем дрова горели, не прогорая, и сила огня никак не шла на убыль. Для волхвов в том не было ничего удивительного, это было их священное пламя, подвластное только силе заклинания. А вот девушка, которая опять стала подавать признаки жизни, заметила это. Она чуть шевельнулась, взглянула на огонь, но все еще была какая-то вялая, словно второй раз одолеть силу чародейства было уже ей не так просто. Она только опустила руки и глядела на зависшее над потрескивающими дровами пламя, не слыша страшных слов о своей судьбе.

— Она приходит в себя, — произнес кто-то из волхвов, и все взглянули на пришлую.

Сила ее поражала, и один из служителей заметил, что, освобождаясь от заклятия, девушка потянулась к светлому пламени, а это добрый знак. Будь в ней только темная сила, она скорее постаралась бы заслониться от огня, отступить в тень.

— Все мы знаем приметы, как знаем и предания, — негромко заговорил Никлот. Теперь он отошел, вернулся на прежнее свое место, сев на выточенное из древнего пня высокое сиденье. — И если нам известно, что женщине суждено погубить наше племя, то это уже предрешено. В нашей воле только постараться умалить значение пророчества, сделать все возможное, чтобы оно не было исполнено в полную силу. И это возможно, так как, что бы ни принесла нам погубительница древлян, ей не по силам стереть с лица Матери-Земли целое племя. Ибо как же тогда свершится другое, о чем говорят нам звезды? Про то, что после погубительницы древлян именно у одной из наших женщин, у древлянки, родится сын-богатырь, который поднимется над всеми землями, прославится и принесет нашим потомкам спокойное и безбедное существование. А теперь ответьте: может ли такое случиться, если племя исчезнет по вине злодейки-погубительницы? Не знаете? А я вот вам скажу: не в наших силах постичь весь смысл воли богов, поэтому мы не можем судить с уверенностью об истинном смысле предсказания, а должны смириться и принять то, чего изменить не в нашей силе и не подвластно нашему разумению.

Волхвы какое-то время молчали, обдумывая услышанное. Только Маланич проявлял признаки нетерпения.

— О чем тревожитесь? Али нам уже не доводилось менять людские судьбы? Али мы деревья застывшие, что только и можем наблюдать? Нет, мудрый Никлот, стар ты становишься, раз убеждаешь, что наш удел — смирение. Ведь боги наделили нас силой не для того, чтобы мы только таились. Мы не имеем права вмешиваться в дела мирян, но разве не они сами зовут нас, когда нужда приходит?

— Но то, когда зовут, — заметил один из волхвов.

Маланич только отмахнулся. Глядел на невозмутимо восседавшего на древесном сиденье верховного волхва, стоял перед ним, оперевшись на посох, словно бросая вызов.

— Ты прожил в покое и смирении не один век, Никлот, но теперь настали иные времена. У нас достаточно сил, чтобы решать как судьбу племени древлян, так и волю богов. И раз вершители судеб прислали к нам эту ведьму, то нам решать, к добру это или нет. И ежели мы сможем проведать, что девка эта и является той погубительницей племени, то должны сделать все, чтобы изменить пророчество. Ибо сейчас, как никогда, это нам под силу!

Его речь повлияла на волхвов. Исчезло даже их величавое спокойствие, загомонили все разом. Маланич предлагал им потягаться с самой судьбой, и это волновало их людские души. До сих пор они учились только предрекать будущее, теперь же у них был выбор: принять грядущее или же попытаться его изменить.

Никлот спокойно наблюдал за ними со своего места. Ничто не дрогнуло в его лице, когда он заметил, как расшумелись служители, как спорят, забыв о величии и о своем предназначении исполнять волю богов. Волхвы должны покоряться тем, кому служат, а не поступать по своему разумению, как предлагал неспокойный Маланич. Но Никлот был уже почти не человек, потому и понимал, что именно людская сущность в служителях призывает их к неповиновению судьбе.

Наконец он поднял руку, призывая к тишине. Пришлось ждать, пока волхвы наконец успокоятся, смогут выслушать. И тогда он сказал:

— Я понимаю, как взволновало вас то, что сказал Маланич. Но послушайте вы и меня. Да, у нас сейчас немало силы, мы исполнены решимости помочь своему народу освободиться. Мы гадали и получили подтверждение, что наше дело правое и в нашей воле исполнить задуманное. А эта девушка… Никто из вас не положит руку в огонь, доказывая, что именно она и рождена на погибель древлянам. Все это только наши домыслы. И если вы так хотите узнать, для чего ей позволено прийти к нам, не лучше ли поступить, как должно: я имею в виду погадать и выяснить, с добром или же со злом явилась к нам эта чародейка. Потому, думаю, нам все же следует спросить священный огонь, можем ли мы так просто погубить ту, на которую пали наши подозрения.

Малфутка, все еще застывшая, постепенно опять стала различать людские голоса, но сил реагировать на сказанное или что-либо предпринять у нее еще не было. Словно сквозь сон она замечала, как выстроились вокруг огня волхвы, слышала их заунывное пение, разбирала даже отдельные слова заговоров, упоминание имен великих богов: Перуна, Белеса, Сварога светлого. Потом она увидела в руках у волхвов ножи, странные, темные и неуклюжие. И даже тихонько ахнула, заметив, как каждый кудесник сделал надрез на своей руке, потом все приблизились к пламени так близко, что только диву можно было даться, отчего огонь их не трогает. Потом она невольно прищурилась, так высоко поднялось пламя, умчалось куда-то вверх, уходя в темное небо слепяще-ярким столбом.

Чей-то громкий голос произнес где-то в стороне… А может, и совсем близко…