Четыре стороны света и одна женщина - Клевер Алиса - Страница 32

Невозможно смотреть.

Никогда не сможет Арина помочь ему. Каково это – жить в мире, где каждую ночь в твои сны пробираются такие чудовища и убивают тебя, убивают каждую ночь? Почему они не оставят его в покое? Может ли быть правдой то, что он сам порождает их? Если так, то теперь ему становится хуже. С тех пор как в жизни Максима появилась она, он стал видеть эти сны, даже если он не спит на кроватях.

Может быть, это все из-за нее? Она усугубляет ситуацию и ему становится хуже?

Арина встала, ошеломленная этой мыслью, все еще держа рисунки в руках. Она дотянулась до своего мобильного телефона, лежавшего на столе, и нажала вызов. Телефон Максима зазвонил где-то в глубине большой квартиры.

– Вот черт! – Кажется, звук шел откуда-то из кухни. Арина положила рисунки на стол, прижала их телефоном и пошла на кухню. Так и есть, аппарат Максима лежал на большой, безупречно чистой поверхности кухонного гарнитура. Белоснежные как снег шкафчики, идеально расставленная посуда, бокалы свисают с винной стойки, подвешенные за ножки.

Из них никогда не пили и здесь никогда не ели.

Максим всегда водил Арину куда-то ужинать, он приносил вино и пару простых стеклянных стаканов из шкафа, но никогда не нарушал безупречную нежилую гармонию кухни.

У него нигде и никогда не было дома! Эта мысль, простая и странная, потрясла Арину. Из всех кусочков, что она собрала, проведя несколько сумасшедших месяцев с этим странным, темным, погруженным в эстетические игры с наслаждениями маньяком, она узнала о нем кое-что. Он никогда нигде толком не жил. Его отец отобрал его у его родной матери, а у той оказалось такое черствое и расчетливое сердце, чтобы позволить ему это. Затем отец отмахнулся от маленького мальчика, чтобы тот, наверное, не мешал ему развлекаться в той ужасной, мерзкой манере.

Мой отец – садист.

Еще бы не садист, отправить шестилетнего мальчика, да не к матери, а в какой-то напыщенный частный пансион, где ему и словом не с кем было перекинуться. Ведь никто не говорил там по-русски. Еще бы Максим перепугался – шестилетняя кроха, сын олигарха, никому не нужный мальчишка. Тогда, кажется, ему начали сниться сны? Да. В пансионе. Но потом он научился с этим справляться.

Он стал фотографировать. Его фотографии всегда отличались чудовищной жестокостью, которую он показывал миру, но разве Максим хоть раз стал ресурсом этой жестокости? Нет, он снимал то, что уже было в мире. Голод, драки, террор. Сексуальное насилие. Дети с заряженными пистолетами в руках.

Убийство животных браконьерами.

В двенадцать лет отец забрал Максима обратно, но не от любви, к которой, кажется, не был способен, а лишь убедившись, что сын забывает и его, и мир, в котором родился, и родной язык. Одному черту ведомо, какие жуткие картины видел Максим в темных закоулках дворца своего отца. Что угодно, но дома у него не было. Как угодно, но никогда он не видел никаких нормальных человеческих отношений.

Иногда мой отец имел длительные отношения сразу с десятком женщин. Правда, не у всех он спрашивал согласия.

Такая жизнь, безусловно, сказалась на Максиме, изменив его сексуальность и пристрастия навсегда. Но, в то время как у него были миллионы, чтобы купить и осуществить любой каприз, его никто никогда не любил по-настоящему. Даже его собственные отец и мать.

Им только хотели владеть.

Красивый, как бог, мужчина, но закрытый и таинственный, как пентагон. Неудивительно, что он научился жить в полном одиночестве и никому не доверяя и даже нашел в этом какой-то комфорт.

Но ведь она любит его.

Может ли это изменить хоть что-то? Никто не знает, какие еще тайны хранит он в своей израненной душе, но она знает его лучше, чем кто бы то ни был. Она знает, как он кричит по ночам от ужаса и обливается слезами.

Арина побежала в комнату, которая, предположительно, была ее комнатой. Там стояла кровать, в которую Максим укладывал ее спать, здесь же была дверь в ее личную, персональную ванную комнату с роскошной фарфоровой раковиной, множеством тюбиков и баночек, назначения которых она не знала и этим не интересовалась.

Во многом она жила тут, как птичка на дереве, занимая всего один маленький клочок тоненькой веточки, готовая в любую минуту перелететь куда-то. Ее вещи помещались на одном кресле – она не клала их в гардеробную комнату, там все было занято «ее вещами», к которым она отказывалась прикасаться. На письменном столе лежали ее учебники и тетради, в прихожей висел плащ, она привезла его от Нелли, а большее пока не требовалось, было тепло. Кеды, сандалии – те самые, в которых она ходила по лондонским мостовым.

Все. Один взмах кисти, и на этой картине от нее не останется и следа. Вот почему он постоянно пытался ее связать. Иначе могло возникнуть такое чувство, что ее тут вообще нет.

Арина заставила себя умыться, почистила зубы, прополоскала рот какой-то сильнопахнущей жидкостью из большой бутылочки, причесалась. Это теперь было совсем легко. Короткая, по плечи, стрижка давала определенные преимущества, но она видела, как скучает Максим по ее длинным волосам. Почему она решила и это отнять у него? Чтобы что-то ему доказать? Сейчас она поступила бы иначе.

В гардеробной нашлось симпатичное платье, которое ей нравилось, – с коротким рукавом, нежно-голубого цвета, женственное до невозможности. Она помнила это платье и как она примеряла его в большой, похожей на гостиную примерочной в Берлине. И помнила восхищенный взгляд Максима, когда он увидел ее в нем. В добавление к платью сейчас она набросила на плечи тонкий кардиган, расшитый вручную. Надела босоножки на шпильке, которых прежде не надевала. Нужно найти магазин, купить продуктов.

Можно сколько угодно твердить себе, что ее жизнь не так уж сильно и поменялась, что она может еще отстоять свое право на скучное, одинокое будущее. Но правда заключается в том, что все переменилось в тот день, когда она увидела фото Максима на оборотной стороне брошюры – их познакомила его выставка под названием «Ненависть». И теперь жизнь делилась на более-менее понятное «до» – и совершенно неясное, туманное «после», но в этом «после» ничто не могло остаться прежним. Она может учиться, может носить свои вещи и воротить нос от того, какой он хочет ее видеть. Но ведь она любит этого сумасшедшего негодяя.

Она приехала сюда просто так, без условий. Чтобы быть с ним. Но это совсем не просто.

Она любит его, и это меняет все. Он – главное для нее. Он – ее основная забота. Он и их будущее. И начать нужно прямо немедленно. Он не имел дома в детстве, но кто мешает ей построить дом для него сейчас? Ведь дом – это то место, где тебя ждет кто-то любящий – в их случае женщина, где она готовит для тебя, мечтает о тебе, отдает тебе свое тело и свою жизнь. Значит, ей нужно сделать дом для мужчины, которого она так любит. Это самое важное.

Если он вернется, конечно. Но почему-то Арина чувствовала, что он никуда не уйдет. Может быть, подсказывала интуиция, женское сердце. Или это солнце, подхватившее ее под руки, разлохматившее ее локоны, прошептало ей ласково, что все будет хорошо.

18

Магазины в центре города потрясли Арину: она никогда не думала, что люди, живущие тут, обедают в ресторанах просто потому, что готовить дома здесь ненамного дешевле. Арина долго, утомительно блуждала среди совсем уж невыразительных палаткообразных торговых точек, к тому же частично закрытых из-за того, что это – суббота, выходной, а по выходным самый центр Москвы почти вымирает. В конце концов она все же нашла гастроном побольше, хотя он и был достаточно далеко от дома. Все, что она хотела сделать, это простой завтрак, такой, как им приносили в их пентхаус в Maximus Grand. Свежевыжатый апельсиновый сок, тосты с тающим от тепла сливочным маслом, джем, яичница, фрукты.

Арина никогда не была мастерицей в приготовлении пищи, ей просто не приходило в голову обременять себя такими вещами. Дома их кормила мама, а потом, в Москве, ей было куда проще не есть, а перебиваться йогуртами и бубликами. Экономия получалась. Теперь она с ужасом осознала, что понятия не имеет, как делается вся та еда, которую ест Максим. Макароны с белым соусом и какими-то сложными морепродуктами, устрицы, французский багет с чесноком и песто. Он постоянно бросался названиями, смысла которых Арина не понимала и никогда не пробовала ничего подобного. Как же она может готовить такое?