Маг с привидениями - Сташеф (Сташефф) Кристофер Зухер - Страница 6

— Шотландия и Бретанглия стали единым королевством еще тогда, когда мой отец-шотландец женился на матери-англичанке! — буркнул Драстэн. — И более эти страны разделять нельзя!

— Ну так отдайте Бриону Пикту в единоличное княжение!

— Пусть берет!

— Но я этого не говорила, — заметила Алисанда. Драстэн на это и рассчитывал.

Голосом, в котором зазвенел металл, Алисанда продолжала:

— Пикта принадлежит мне, но я с гордостью назову Бриона моим вассалом, если он присягнет мне на верность.

Драстэн вскочил. Физиономия его побагровела от возмущения.

— Так вы смеете отрицать мое право на эти земли? Если я говорю, что моему сыну достанется Пикта, она ему достанется, с вашим согласием или без оного! А когда он женится на Розамунде, ему перейдет и Тулен!

— Дейнтенир, Пикта и Тулен? — вскричал Мэт. — Но ведь это же треть Меровенса!

— Право на наследие ясное и неоспоримое, — прогремел Драстэн. — Если треть вашей страны по праву принадлежит моему сыну и его жене — что ж, будем считать, что вам не повезло.

Алисанда застыла как каменная. Только глаза ее бешено сверкали. Мэт, свирепо усмехнувшись, поднялся и шагнул было к королю Драстэну, но тут снова вмешалась Петронилла.

— Пикта должна достаться Бриону, — упрямо проговорила она.

— Пикта — крошечная провинция с каменистой почвой, там даже нет ни единого рудника, — заметила Алисанда. — Она бедна, там мало воинов. Будь она отдельной страной, ее бы быстро захватили Меровенс или Бретанглия или, того хуже, — Ибирия.

— Пикта победит и останется свободной, — заявила Петронилла, — если ею станет править могущественный Брион.

— А он что же, такой особенный воин, твой совершенный рыцарь? Сверхчеловек, да? — ехидно поинтересовался Драстэн.

— А вы завидуете собственному сыну? — парировала Петронилла, и пошло-поехало...

Алисанда, не в силах скрыть изнеможения, откинулась на спинку стула.

Все понимали, что ни та, ни другая сторона не пойдут на уступки и что вопрос можно решить только войной. Драстэн и Петронилла просто-напросто пытались спровоцировать Алисанду на то, чтобы она дала им повод объявить войну, а она приняла твердое решение на провокации не поддаваться. К счастью для нее, король с королевой никак не могли друг с другом примириться и не демонстрировали должного единства — это было Алисанде на руку.

Мэт вздохнул. Похоже, предстоял долгий-предолгий вечер.

Общий зал в придорожной гостинице «Улитка-скороход» то и дело оглашался взрывами хохота. Тут и там звучали то непристойные стишки, то нестройное пение. Под невысоким потолком клубился дым очага. Стропила почернели от копоти, копившейся веками в помещении с плохой вентиляцией. На огне благоухал котел с жарким и вращались несколько вертелов с дичью.

В двух противоположных углах заливались менестрели. Им можно было не опасаться за то, что один из них заглушит другого — каждого из них не было слышно уже в двадцати шагах от того места, где он пел. Окрестные улицы были не самыми безопасными в городе, да и весь район не принадлежал к самым рафинированным — что ж, солдаты-северяне вряд ли отвели бы душу на свой вкус в более роскошном месте.

Служанки-подавальщицы, пробиравшиеся от столика к столику сквозь толпу посетителей, отличались завидными формами. Хозяин наполнял столовым вином из здоровенного бочонка одну кружку за другой. Был он розовощекий, весьма дружелюбный и улыбчивый малый. Пусть он взмок от пота, но ему было от чего улыбаться — посещение его, кабачка бретанглийскими солдатами, сопровождавшими короля с королевой, сулило немалую выручку. О, конечно, гости наверняка могли перессориться с местными, поспорив из-за того, что говядина и эль вкуснее, чем лягушачьи лапки и вино, но до драки дело вряд ли бы дошло, поскольку самых отчаянных задир проститутки уводили наверх. Так что теперь бретангличане резались в шашки и кости с меровенцами, по-приятельски поддевая друг дружку. Помимо всего прочего, каждый всегда мог сослаться на то, что недопонял своего собеседника-собутыльника из-за жуткого акцента.

Неожиданно раздался пронзительный женский крик, и с лестницы кубарем скатилась Лаэтри, одна из самых искушенных в искусстве любви куртизанок. Все, как по команде, умолкли, и все взгляды устремились в ту сторону. По лестнице торопливо сбегал бретанглийский вельможа. В руке он сжимал обнаженный кинжал. Одет он, правда, был как простой воин, но манеры выдавали в нем аристократа.

— Маленькая воровка! — прокричал он почти без акцента. — Верни мне мой кошелек или я тебе сейчас сердце вырежу из груди!

— Не брала я ваш кошелек! — рыдая, отвечала Лаэтри. Она поднялась с пола и, встав, прикрывала грудь изодранным лифом платья.

Мужчины видели, как она изуродована. Все лицо ее было в синяках, спина и руки в царапинах.

— Не трогала я вашего кошелька! — кричала куртизанка. — И вы мне ни гроша из него не дали. Паргас, помоги же мне!

Между куртизанкой и заграничным вельможей протиснулся сутенер. Он выхватил из-за пояса две маленькие дубинки и сжал их в руках.

— Вам не удастся уйти, не уплатив ей, милорд, только за счет того, что вы ее воровкой обозвали!

— Какой там «милорд»! — в ярости вскричал бретангличанин. — Я простой солдат, тупица!

— О?! Ну, если ты простой солдат, так мне ничто не помешает наподдать тебе как следует, пока ты с ней не расплатишься!

Солдаты-бретангличане повскакали, потянулись за кинжалами. Меровенцы, с которыми они до того дружелюбно проводили время, вдруг резко утратили свое дружелюбие, выхватили дубинки и ножи.

Хозяин, увидев, как все грозит обернуться, закричал:

— Прошу вас, люди добрые, не здесь!

Высокий пожилой человек в крестьянском платье подошел к вельможе.

— Ваше высочество, так не подобает! Вы срамите себя!

— Пойди прочь от меня со своими увещеваниями, Оризан, — со злобным оскалом проговорил вельможа и оттолкнул от себя переодетого рыцаря. Тот покачнулся и упал.

— А вот я никого увещевать не собираюсь! — выпалил сержант-бретангличанин и, шагнув вперед, гневно уставился на Паргаса. — Меня зовут сержант Брок, и я тебе все кости переломаю, если ты станешь оскорблять моего господина!

Сэр Оризан поднялся на ноги. Лицо его покраснело от обиды и возмущения.

— Мы — гости в этой стране!

Однако вельможа от поддержки сержанта набрался храбрости и заорал на Паргаса:

— Дерзкий простолюдин! Я выучу тебя хорошим манерам, а твою шлюху — честности!

С этими словами он шагнул к Паргасу. Сверкнул зажатый в его руке кинжал.

Паргас охнул и прислонился к стене. Из раны в его левом плече хлестала кровь, но он размахнулся правой рукой, а в ней была дубинка.

Бретанглийский сержант вскрикнул и бросился вперед, чтобы отразить удар и самому ударить Паргаса клинком. Двое верзил меровенцев взревели от гнева и бросились на выручку Паргасу.

Сэр Оризан рванулся к сержанту Броку, крича:

— Бросьте оружие, умоляю вас!

Один из меровенцев огрел его дубинкой. Сэр Оризан упал на руки других дворян, которые брезгливо отнесли его в сторонку и бросили, можно сказать, на произвол судьбы. Тут бретангличанин, затеявший потасовку, крепче сжал кинжал и снова обрушился на Паргаса. В это же время двое меровенцев пошли в атаку на сержанта Брока. Двое из солдат, подчиненных Брока, бросились ему на помощь, а на них напали уже четверо меровенцев.

А потом... все иностранцы, как один, развернулись против местных жителей, и за несколько секунд в зале возник сущий бедлам. В ход пошли табуреты, которыми одни размахивали, а другие прикрывались, как щитами. Сверкали ножи, стучали дубинки, звучали яростные вопли.

Но вот на фоне общего гама раздался крик, наполненный таким ужасом и страхом, что все, как по команде, замерли и повернули головы в ту сторону.

Лаэтри забилась в угол и дико верещала. Паргас, получивший с полдюжины ножевых ран, стоял, прикрывая ее спиной. Он тяжело дышал, но все еще сжимал в руке высоко поднятую дубинку. Взгляд его был устремлен туда же, куда и взгляд смертельно напуганной Лаэтри.