Крылья Урагана - Банч Кристофер - Страница 82

Он приземлился на берегу, и одна из барж подошла поближе.

– Видели рочийцев? – спросил офицер на носу.

– Похоже на то, – сказал Хэл. – Мы прогнали их, но я уверен, что они еще вернутся. Мы покружим над вашими передними кораблями и дадим знак, если они все еще что-нибудь замышляют.

– Превосходно! – отозвался офицер, а кто-то на корабле прокричал:

– Слава драконам!

Обратная дорога в Оде заняла два дня. Трижды драконы обнаруживали ловушки, пикируя с небес на злоумышленников и осыпая их градом болтов, а сопровождавшие конвой по берегу солдаты довершали работу.

Потом, когда показался Оде, они передали свои обязанности кавалерии и Хэл просигналил, чтобы его звено вернулось на свою базу.

Он заметил приближающийся грозовой фронт и с радостью понял, что непогода привяжет их к земле по меньшей мере на день. Его всадники и главное драконы нуждались в отдыхе.

Буря бушевала дольше, чем ожидалось, и на третий день Хэл уже не знал, чем ему занять своих людей.

Сержант Ти доложил, что поиски вора не увенчались успехом, но Хэл приказал ему продолжать наблюдение.

– Я так и поступлю, сэр, – зевая, сказал Ти. – Но чертовски трудно присматривать за эскадрильей днем и ползать по кустам ночью. Мне уже начало казаться, будто я снова очутился в пехоте.

Хэла тряс дежурный офицер.

– Сэр. У нас чрезвычайное происшествие.

– У нас только чрезвычайные происшествия и случаются, – пробурчал Хэл, выбираясь из постели и торопливо натягивая брюки с ботинками.

– Вам лучше бы вооружиться, сэр, – посоветовал офицер.

Хэл прицепил перевязь с мечом и вышел в дождь.

В штабной палатке горели факелы.

Мужчины и женщины сгрудились вокруг тела в дирейнской форме, лежащего ничком.

– Должно быть, застукал какого-нибудь проклятого рочийца, – пробормотал кто-то.

Хэл склонился над телом, перевернул его на спину.

Это был сержант Ти – с широко распахнутыми глазами и раскрытым ртом. Из груди у него торчал длинный нож.

Хэл знал этот нож.

Это был кинжал, полагавшийся только всадникам.

35

Хэл приказал всей эскадрилье устроить парад в полной форме, чтобы оказать последние почести сержанту Ти. Разумеется, его настоящей целью было узнать, у кого из всадников нет кинжала.

Недостач и прочих нарушений формы оказалось столько, что Хэл пришел в настоящую ярость и приказал своему адъютанту Минте Гарт записать, чего у кого не хватает.

Но найденный кинжал ничего не дал.

Некоторые всадники клялись и божились, что им вообще никогда не выдавали кинжала, а проверить это Хэл не имел никакой возможности. Другие, включая Гарт и Феччиа, свои где-то потеряли. У сэра Нанпина оказалась самая лучшая отговорка – его кинжал у него отобрали, когда он попал в плен, а замену он так и не получил.

Все было впустую.

Хэл, у которого не оказалось ни малейшей зацепки, исподволь провел небольшое расследование, но и оно тоже не принесло никаких результатов.

Хуже всего было то, что с гибелью Ти кражи прекратились.

Хэл сжал зубы и вновь вернулся к войне.

Инженеры закончили сооружение осадных машин, и те загрохотали, швыряя огромные валуны в обращенную к берегу стену. Одновременно на город летели огромные стрелы, разя любую подвернувшуюся цель. Камни помельче достигали центра Оде.

Возвращаясь с передовой на встречу с Кантабри, Хэл увидел идущих в наступление людей. Они были вооружены кирками и лопатами, которые Хэл помнил еще с Каэрли. Присутствовали они и в его воспоминаниях о наполненных ужасом днях осады Паэстума, когда ожидалось, что рочийцы подпалят крепи в подкопе.

Хэл ничего никому не сказал – подкоп следовало держать в секрете.

Дирейнцы господствовали в воздухе, хотя рочийские драконы все еще представляли серьезную опасность.

Хэл поднимал свои звенья в воздух на заре и на закате, и почти каждый день рочийцы поднимались ему навстречу.

Среди них не было ни одного грозного черного дракона. Хэл уже начал надеяться, что, возможно, эти чудовища сожрали Ясина, или рочийцы обнаружили, что на них нельзя положиться, или что-нибудь еще.

Хэл собирал с рочийцев свою кровавую дань, как и сэр Нанпин, Гэредис и сэр Лоурен. Но Одиннадцатая эскадрилья все еще несла потери, и всадников в казарме оставалось все меньше и меньше, а попойки становились шумнее и шумнее, причем иногда пьяное веселье начинало отдавать истерикой.

Хэл слал в штаб Первой армии запрос за запросом, часть из которых определенно граничила с нарушением субординации, ругаясь и умоляя прислать им пополнение.

Но оно не приходило.

Солдат на передовой подняли по тревоге, не объяснив причину, а всем драконьим эскадрильям было велено находиться в воздухе от рассвета до заката и быть готовыми, как говорилось в приказе, «не упустить возможные цели».

Хэл знал, что все это означало, но делиться ни с кем не стал. Возможно, так и оставшийся ненайденным вор и убийца из их эскадрильи был всего лишь вором и убийцей.

Но, вероятнее всего, нет.

Они кружили над Оде звеньями по трое, а остальные драконьи звенья тянулись следом.

Стояло летнее утро, обещавшее перетечь в жаркий день, но пока еще свежее и ясное.

Заклубился дым, и подпорки в подкопе под землей с хрустом обрушились.

Внешняя стена затрещала, задрожала и с грохотом рухнула, чуть не запрудив обломками реку.

Но волна дирейнских солдат не поднялась в атаку. Расстояние между внешней и внутренней городскими стенами было слишком незначительным, чтобы не превратиться в ловушку.

Рочийские защитники поспешили к внутренней стене, ожидая нападения, которого так и не произошло.

Это был первый шаг.

Где-то неподалеку предстояло вырыть еще один подкоп, под внутреннюю стену.

Тем временем осада продолжалась, и кавалерия с пехотой ежедневно патрулировали окрестности, чтобы убедиться, что Оде остается в блокаде.

Рочийцы пустили в ход новую тактику – перед самым рассветом выпускали четверых или шестерых драконов с огромными корзинами, в которых, однако, были не солдаты, а съестное. Обратно они улетали – если им это удавалось – с ранеными солдатами.

Хэл, все еще ведущий собственную войну, приказал своим всадникам атаковать прилетающих драконов, а улетающих пропускать беспрепятственно.

Его всадники, питающие к убийству больных и раненых ничуть не большую склонность, чем сам Кэйлис, повиновались.

Кроме сэра Нанпина, который утверждал, что любой дракон и его всадник должны быть мишенью и на войне нет места жалости.

Хэл признавал, что с точки зрения логики он прав, и не наказывал его за неповиновение.

Относиться к Трегони лучше после этого он не стал.

«... Сегодня мы потеряли еще двух драконов. Первый был искалечен в схватке с тремя другими драконами, и нам пришлось пристрелить его. Откровенно говоря, я считаю, что вина за это всецело лежит на всаднике, который совершенно неопытен и не сообразил, что не стоит ввязываться в бой, когда силы настолько неравны.

Второго, дракона сэра Нанпина Трегони, поразил какой-то непонятный недуг. Мы изолировали его в сарае, отчего бедняге стало еще более одиноко. Трегони, разумеется, вообще отказался навещать своего дракона, сказав, что не намерен подцепить от зверя какую-нибудь заразу.

Мы послали за колдуном и попытались найти где-нибудь в округе ветеринара. Но ни один из них ни разу не имел дела с драконами, а маг смог лишь немного облегчить бедному зверю последние часы.

Я уже начинаю думать, что несчастным драконам следовало бы оставаться у себя на западе, никакой бы враг им тогда не грозил.

Мы определенно не принесли им ничего, кроме горя. Может быть, когда эта война закончится – если это когда-нибудь произойдет, – нам следует освободить всех драконов и отпустить их на все четыре стороны.