Ночная музыка - Мойес Джоджо - Страница 23

Не успел Николас проехать первый указатель на Литл-Бартон, как переполненный мочевой пузырь настойчиво дал о себе знать. Николас надеялся доехать до бензоколонки, но местность была совершенно дикой. Здесь не то что бензоколонку, даже паб вряд ли удастся отыскать. Еще две мили пути – и Николас понял, что больше не в силах терпеть. Тогда он свернул налево по узкой проселочной дороге. Раз уж нельзя найти нормальный туалет, то придется поискать хотя бы укромное место.

Правда, он тут же пожалел о своем решении. Остановиться он не мог, поскольку со встречным транспортом, появись он на дороге, будет не разминуться. И ему пришлось продолжать путь по рытвинам и ухабам, пока наконец, уже в лесной чаще, он не нашел более широкого места. Не выключая двигателя, он выпрыгнул из машины.

Нет ничего более приятного, чем облегчиться, после того как пришлось слишком долго терпеть. Николас отошел от дерева, у которого пристроился, проверил, не забрызгал ли туфли, и снова залез в машину. Похоже, придется пилить дальше, поскольку развернуться было практически невозможно. Он чертыхнулся, но все же поехал вперед, объезжая самые страшные колдобины и уговаривая себя, что рано или поздно его мучения закончатся. Ведь все дороги где-то заканчиваются.

Машина надрывно завыла, когда колесо попало в колею. Следующий раз, сказал себе Николас, придется наплевать на приличия и смотреть на вещи проще, как водители грузовиков.

– Впредь буду писать на колесо, – произнес он вслух.

Надо же, он уже сам с собой разговаривает. Интересно, это признак полной раскрепощенности или свидетельство того, что он уже дошел до ручки?

Тем временем Николас оказался на развилке; слева виднелись очертания белого фасада бывшего каретного сарая. А затем, когда его машину повело вправо, сквозь деревья он увидел зубчатый парапет и нелепый величественный фасад из красного кирпича и кремния. Николас ударил по тормозам и принялся во все глаза смотреть на дом, который, как он сразу понял, был явной архитектурной ошибкой. На редкость дурацкое здание, вероятно, постройки конца девятнадцатого века, так сказать, яркий образчик безвкусной роскоши, место которому на свалке истории архитектуры. Но зато какой вид! Дом этот, с трех сторон окруженный лесом, смотрел прямо на озеро. Заросшие лужайки и запущенная живая изгородь ничуть не скрывали эстетических достоинств классического ландшафта, его величия и красоты.

Вода в озере казалась неестественно неподвижной, в ней отражались рыхлые серые небеса, узкая зеленая полоса отделяла плавные изгибы берегов от леса. Прекрасного леса из древних дубов и сосен, верхушки которых, казалось, сливались с горизонтом, а далее начиналась лощина, цвета были приглушенными и слегка размытыми, как на полотнах импрессионистов. Словом, место одновременно и величественное, и уединенное, дикое и цивилизованное, на достаточном удалении от шоссе, но с вполне приличной подъездной дорожкой…

Николас вышел из машины, прислушался к отдаленному хлопанью крыльев казарок и шепоту ветра в ветвях деревьев. Пожалуй, самый впечатляющий объект недвижимости из всех, что он видел за последние годы. А дом, похоже, оставался в девственном состоянии не один десяток лет. Вряд ли он внесен в опись, подумал Николас. В нем не было абсолютно никакой симметрии, не было и конкретной отсылки к историческому периоду. Чудовищная мешанина из несовместимых стилей, породившая англо-мавританского ублюдка, о возрасте которого можно судить исключительно по степени его обветшалости. Но второго такого дома точно не встретишь: практически нетронутого и имеющего одновременно громадный потенциал.

Он подошел поближе, уже готовясь услышать злобный лай собаки или окрик разъяренного хозяина. Однако дом выглядел необитаемым, и появление Николаса оказалось замеченным разве что всполошившимися воробьями и воронами. На подъездной дорожке ни одной машины, значит хозяева отсутствуют, и Николас рискнул заглянуть в окно. Скудость обстановки придавала помещению нежилой вид. О присутствии человека говорили лишь возделанные поля вдалеке и аккуратно подстриженные живые изгороди.

Уже позже, оглядываясь назад, он так и не смог понять, что заставило его так поступить. Последние несколько лет он вел себя крайне осторожно, не ввязываясь в рискованные предприятия. И все же он подергал дверь, а когда та послушно подалась, Николас Трент решил не прислушиваться к голосу рассудка. Он даже не стал кричать: «Есть кто дома?!» Он вошел в переднюю. Осветительная арматура явно осталась еще с 1930-х годов, а бюро, которое он видел через открытую дверь, можно было отнести к 1940-м. Он прошел в комнату; похоже, это была гостиная, обставленная совсем недавно, о чем свидетельствовало кресло из «ИкеА», которое, впрочем, только усугубляло стойкое ощущение общей запущенности. Впечатление от остальных комнат, достаточно приятного размера, портили выщербленные стены, отсутствие плинтусов и въевшийся запах сырости. Белизну высоких потолков нарушали коричневые потеки. Оконные рамы прогнили, а в окнах не хватало стекол. С чего бы ты начал? – мысленно спросил Николас и, похоже, сам себя рассмешил этим вопросом. Потому что домов, подобных этому, практически не осталось. Они были взорваны или разобраны много лет тому назад спекулянтами типа него. Он осторожно поднялся по лестнице и направился в сторону открытой двери. Дверь вела в хозяйскую спальню, роскошную комнату с видом на озеро и большим эркером, из которого просматривалось все поместье. Николас подошел поближе и ахнул от восхищения. И даже то обстоятельство, что комната была насквозь пропитана никотином, не убавило его восторгов.

Николас Трент отнюдь не был меркантильным человеком, а после ухода жены у него вообще не осталось желаний. И все же сейчас, любуясь сказочным видом на озеро и прислушиваясь к завораживающей тишине дома, он не мог отделаться от мысли, что попал сюда не просто так.

И в этот момент он заметил чемоданы и разбросанную одежду. Книгу в бумажной обложке, щетку для волос. Выходит, здесь кто-то жил. И эти скромные предметы домашнего быта разрушили волшебные чары. Я в чужой спальне, подумал Николас. Почувствовав себя незваным гостем, он выскочил из комнаты, кубарем скатился по лестнице и выбежал во двор. И только оказавшись возле машины, он обернулся и на мгновение замер, чтобы запечатлеть в памяти увиденное.

Но видел он сейчас вовсе не полуразвалившийся нелепый дом. Он видел двенадцать первоклассных коттеджей с пятью спальнями, разбросанных по берегу озера. Он видел жилую застройку самой современной, можно сказать, авангардной архитектуры – место, где средний класс сможет найти спасение от городского шума, по достоинству оцененное журналом «Сельская жизнь». И вот впервые за пять лет перед Николасом Трентом забрезжило будущее.

– Расскажи мне об Испанском доме.

Небрежный тон давался Николасу с большим трудом, но у него не было выбора. Ведь никто лучше Майка Тодда, вот уже без малого тридцать лет работавшего риелтором в Бартоне, не знал истории этого объекта недвижимости.

Майк протянул Николасу бокал бренди. Они сидели, вытянув ноги, перед камином. Жена Майка, на удивление покладистая особа, предложила мужчинам немного расслабиться, пока она убирается на кухне, и тут же исчезла. И Николас понял, что больше не в силах сдерживаться.

Майк ответил ему вопросительным взглядом:

– Испанский дом? А с чего это вдруг ты им заинтересовался?

– Я свернул не в ту сторону и в результате попал на богом забытую проселочную дорогу. И меня взяло любопытство, кому принадлежит дом. Уж больно он странный на вид.

– Ты хочешь сказать, оскорбляет взор? Да уж, что там говорить, настоящая развалюха. – Майк приложился к бренди, затем задумчиво взболтал напиток в бокале.

Майк мнил себя знатоком алкоголя и в течение обеда на все лады расхваливал вино, по мнению Николаса вполне ординарное. И Николас испугался, что Майк вздумает прочесть ему лекцию о коньяке. Ведь он иногда бывает редкостным занудой.