Флагман футбола - Старостин Андрей Петрович - Страница 7

– И опять нет, – повторяет она уже в который раз.

– Мяшай, идол, тебе говорю, – почти угрожающе повелевает хозяйка.

– И опять нет…

Бесплодное раздражение бабы Любы только увеличивает смех и оживление играющих, но дед Степан как будто и не слышит ничего.

Разница темпераментов не помешала дедушке с бабушкой прожить в счастливом супружестве свыше пятидесяти лет. Глубинная преданность не разрушалась мелкими житейскими шероховатостями. «Не каждое лыко в строку», – любил говаривать дед…

В предпраздничные дни, по деревенскому обычаю, мы с ним лезли в русскую печку мыться. Я удивлялся верткости деда, когда он пролезал при его грузности в устье печи. Когда же усаживался на поду, устланном соломой, с веником в руках, то представлялся мне, со своими космами волос и окладистой бородой, каким-то персонажем из сказки.

Печь была огромная, готовилось в ней на полтора десятка едоков ежедневно, но все равно вдвоем не разгуляешься. Парились, обжигаясь и о свод, и о стены. А из печи прямо в снег как есть нагишом.

– Дед Степан, – обращался я к нему, – мы, как Иванушка-дурачок, босиком по снегу.

Был в Погосте свой Иванушка-дурачок, убогий сын Арины Беловой. Зимой и летом ходил он в одной ситцевой рубашке, посконных штанах и босиком. И всегда куда-нибудь неизвестно зачем торопился. Как сейчас вижу его, бегущим босиком по заснеженной улице на полусогнутых ногах в соседнее село Вашку. Можно только удивляться беспредельной выносливости его организма – ведь Погост-то не где-нибудь на юге, а в двадцати километрах от Переславля-Залесского, морозы зимой до 30 градусов – не редкость.

– Он в этом деле не глупей нас: знает, как здоровье добывать, – помню, ответил мне однажды дед.

…В летнюю пору уклад жизни резко менялся. Я становился членом трудовой крестьянской семьи. Приходилось в отличие от дореволюционных приездов, когда я на положении егерского сынишки мог в охотку развлечься сельской работой, трудиться по необходимости. Теперь уже всерьез, в полном объеме, проходил я сельскохозяйственную практику, с самыми разнообразными работами и в весеннюю посевную и в осеннюю уборочную.

Четырнадцать лет в деревне самый рабочий возраст. Гуляешь с подростками, а трудишься со взрослыми. Я работал в поте лица и в поле, и на пожне, и в пойме. Откровенно говоря, было не до футбола. Да и попытки насадить его в Погосте к успеху не привели. Погостовская молодежь увлекалась любимой исстари игрой в лапту, а мы с Петром – чуждым для них «футболом». Смастерили мяч из вязанного из деревенского суровья чулка, тугой, добротный, и били по нему, как во дворе на Пресненском валу.

…В феврале 1920 года умер от тифа отец. Семнадцатилетний Николай стал главой семьи. Осенью того же года я по решению старшего брата вернулся в Москву.

Сердце застучало от волнения, когда я, спеша с поезда, свернул на нашу улицу. Дополнительное обозначение в названии вала – Камер-Коллежский – уже было снято. И это, мне показалось, как-то обеднило внушительность названия нашей улицы. Больше никаких изменений я не заметил.

Готовясь к возвращению в Москву, я тщательно продумал свой костюм. Полувоенный френч и защитного цвета штаны соответствовали духу времени. Но вот с сапогами возникло затруднение. Это были отцовские охотничьи, из мягкой шагрени, выше колен, с мушкетерским раструбом. Отрезав их, я превратил сапоги в гражданские, обычного покроя. Но тут возникла еще сложность: мягкие голенища не держались на икроножных мышцах, ноги были тонки. Пришлось намотать на икры портянки и натянуть на них голенища.

Вихрастый, взволнованный, я вошел в столовую, где за столом пили чай Николай, Александр, Клавдия. Протянул старшей сестре ладошку дощечкой и со спокойной солидностью произнес:

– Доброго здоровьица, – привычно, по-деревенски четко выговаривая каждое «о».

– Доброго здоровьица, – фыркнула Клавдия. Все засмеялись над моим деревенским выговором и внешностью.

Иронический прием не лишил меня самоуверенности. Житейский опыт, накопленный за два года пребывания в деревне, повысил уровень моего самосознания, и я с головой кинулся осваивать городскую жизнь…

«Горючки» уже нет. Заборы все разломали на дрова. Широковские обитатели разбежались кто куда.

РГО арендует поле на «Девичке», у Общества физического воспитания. Николай говорит, что теперь играющих в футбол стало куда больше. Все стадионы наши, любой может прийти, записаться в члены общества, и играй себе сколько хочешь. Не то что раньше. Тогда, чтобы только попасть в члены общества, надо было достать рекомендации да уплатить вступительные взносы пять рублей золотом.

– Скоро при обществах будут организовываться детские команды. А пока привыкай к Москве, – сказал брат.

«Привыкать» начал с подручного слесаря в Центральных ремонтных мастерских № 1 МОЗО (Московского областного земельного отдела), с которых я веду исчисление своего производственного стажа. В мастерских ремонтировались гусеничные и колесные тракторы – «Холты», «Рустоны», «Клейтоны» – и другой сельскохозяйственный инвентарь: сеялки, косилки, жатки, которые так нужны были стране.

Разумеется, все свободное время я отдавал футболу, повышая «мастерство» в уличных состязаниях за дворовые команды на Поляковке, Патриарших прудах или 5-й Миусской улице.

Мастерские располагались возле больницы Солдатенкова (ныне Боткинской). Кругом открытое пространство. Там, где сейчас высятся многоэтажные дома Беговой улицы, тогда было огромное поле, засаженное картофелем. Картофельное поле принадлежало рабочему кол лективу мастерских, и мне не раз приходилось сторожить здесь по ночам. А перед больницей разместился спортивный объект с легкоатлетической дорожкой и небольшим футбольным полем. В начале двадцатых годов здесь вырос самый большой в столице стадион, построенный на средства работников профсоюза пищевой промышленности, который обрел хозяина в лице общества «Пищевик». Так тогда назывался бывший спортивный клуб «Красная Пресня», который в результате длительной эволюции и многоразовых изменений названия – СК «Красная Пресня», «Пищевик», «Дукат», «Мукомолы», «Промкооперация», обретает, наконец, гордое имя «Спартак».

А напротив, в гуще Петровского парка, спряталась небольшая зеленая спортплощадка с футбольным полем, принадлежавшая до революции обществу «Санитас». Этот маленький стадиончик стал зерном, взрастившим такого гиганта, как спортивный комплекс современного «Динамо». В 1923 году было официально объявлено о рождении пролетарского спортивного общества «Динамо».

Моя фантазия, четырнадцатилетнего подростка, хотя по молодости лет и была достаточно легкокрылой, но все же так далеко не залетала, чтобы я мог представить себе, что в недалеком будущем вырастут стадионы-гиганты и я буду выступать на них в роли участника больших футбольных соревнований.

2.

По возвращении в Москву футбол вновь захватил меня. От Николая я узнал, что в очередное воскресенье на «эскаэсе» (CKС – Сокольнический клуб спорта), – где сейчас стадион, примыкающий к спортивному дворцу имени братьев Знаменских на бывшей Стромынке, рядом с пожарной каланчой, – состоится тренировочный матч между сборными командами Москвы.

Время стояло весеннее. Снег еще не весь сошел. На улицах слякоть, грязь, трамваи не ходят. Но было соблазнительно воочию увидеть московских корифеев футбола, и я твердо решил пойти пешком в Сокольники. «Подумаешь, каких-то десять километров, из Погоста до Переславля-Залесского двадцать да двадцать обратно», – примеривался я, вспоминая, как из деревни в город бегал лечить зубы. И пошел по трамвайному маршруту Белорусский вокзал – Садовая-Триумфальная – Красные ворота – три вокзала – Красносельская – Стромынка. Несмотря на моросящий дождь, я шел в приподнятом настроении, меня вела мысль, что сейчас увижу кумиров детства – Соколова, Канунникова, Блинкова, да еще в игре.

Дождь усиливался, но я, боясь опоздать, от него не прятался. На стадион я пришел промокший до нитки за час до начала. На трибунах не было ни души. Дождь лил не переставая, и у меня начали закрадываться в душу сомнения, не ошибся ли я, может быть, и нет никакой тренировки.