Крылья и оковы материнской любви - Весельницкая Ева Израилевна - Страница 7

Сколько бы ни воевали великие и просто очень хорошие педагоги, душевные, сердечные люди, мудрые писатели, сколько бы ни было попыток напомнить, что ребенок – это человек, а не вещь, все равно большинство матерей слишком редко об этом задумывается…

Тут много всего: закомплексованные, униженные материально или психологически, не нашедшие места для самоутверждения или творчества, не достигшие желаемого уважения в обществе женщины, чувствующие себя слабыми или проигравшими, матери используют детей для компенсации всех своих проблем. Когда-то древние говорили, что свободный человек не может родиться у женщины-рабыни. И к психологическому рабству это тоже имеет прямое отношение.

Мы сейчас живем в таком мире, где речь прежде всего идет о психологическом рабстве, то есть о не уверенном в себе, зависимом человеке, человеке, лишенном самоуважения, живущем в унизительных условиях. Откуда такая женщина возьмет силы вырастить свободного человека, где найдет мужество смотреть на ребенка не как на собственность, а как на существо, которое ей доверили, доверила природа, доверила реальность в силу того, что она способна это существо воспроизвести?

Отсюда возникает идея жертвы. Жертвенность – это же эгоизм, как ни странно это звучит, потому что еще в Евангелии сказано, что подаяние нужно подавать не на площади, чтобы все видели, а в стороне, где не светит фонарь, чтобы никто об этом не знал. Здесь начинается торговля: ребенок становится способом самоутверждения, территорией самоутверждения, отсюда все идеи родителей, что они знают, как надо жить детям. Почему-то говорят об этом обычно родители, прожившие жизнь не очень удачно: «Вот у меня не получилось, зато я теперь знаю, как с тобой нужно обращаться, чтобы получилось». Я очень в этом сомневаюсь, потому что это другой человек, у него другие «хочу». Он вообще другой, нет двух одинаковых людей, даже дети в одной семье – и то совершенно разные люди. В этом вопросе слишком много нюансов, слишком много входящих, слишком много условий нужно учесть, чтобы понять, насколько велико их влияние на формирование отдельного человека. А раз уж ребенок становится средством для самоутверждения, то отношение к нему может быть только одним – отношение как к собственности. Раз собственность, то вот вам и оковы. Я бы так сказала: замысел бывает редко, а умысел чаще всего бывает на тему того, что ребенок – это то существо, которое должно оправдать мои вложения. Вот тут оковы и начинаются.

Детей бесконечно наказывают едой, их шантажируют едой. Ребенок хочет что-то одно, ему говорят: «Нет, пока вот это не съешь, желаемого не получишь». Ребенок впадает в истерику, нервничает. Если так происходит в течение длительного времени, в итоге ребенку элементарно грозят гастрит, колит, язва желудка, сложнейшие психологические блоки, связанные с ожирением или, наоборот, истощением, потому что еда перестает быть просто едой, а раз и навсегда становится неким знаком. Проблемы с лишним весом в большинстве случаев уходят корнями в детство, как следствие эмоционального блока. Вот вам и власть материнская!

Если ребенка с детства наказывали едой, то такой человек впоследствии никогда не примет ни одну диету, потому что он не может долгое время сам себя наказывать, потому что любая несвобода, даже разумная, на фоне какой-нибудь соматики, требующей ограничения в еде, сразу возводит эту еду в сверхценность. Потому что мама впечатала, что «это я могу есть, только когда я хороший. Я хочу быть для себя хорошим – в двадцать пять, в тридцать, в шестьдесят… (Если человек не провел сознательную внутреннюю работу над собой.) И чтобы быть для себя хорошим, я не могу запретить себе это есть».

Простая манипуляция – а последствия на всю оставшуюся жизнь. Мы сейчас не говорим про блокаду Ленинграда, про войну или что-то еще, мы говорим о нормальной человеческой жизни. Я помню, когда я была уже взрослым человеком, спросила: «Слушай, мама, почему мой любимый консервированный компот мне покупали, только когда я болела?» Мы были зажиточными людьми, он стоил по тем деньгам копейки, до сих пор помню… те девяносто копеек. И она, будучи уже взрослым человеком, ответила: «Ты знаешь, я не знаю». Почему конфету, шоколадку за двадцать пять копеек тогдашних нельзя было купить просто так? Нет, только на праздник.

Мне, профессиональному человеку, пришлось проделать массу внутренней работы, чтобы это вынуть все из себя, всю эту цепочку. Потому что моя мать росла в войну, потому что мы выросли в стране, где до сих пор, что бы ни говорили диетологи, еда есть признак хорошей жизни. И «у моего ребенка будет все, он у меня все получит». Какие ограничения? И вот перед нами две крайности. С одной стороны: «Пусть ребенок все получит», с другой стороны – манипуляция: «Но только за то, что будешь мне по моим пониманиям хорошим». И то, что, может быть, действительно не слишком полезно ребенку с точки зрения развития физиологии организма, обретает такую сверхценность, что просто никакой здравый ум уже взрослого человека не справляется… Так до седых волос человек и доказывает матери: «А вот назло! Вот ты говорила, что нельзя, а я буду!»

И корни многих проблем взрослых людей как раз лежат в этой сфере родительской манипуляции, проявления власти, будем даже говорить, из лучших побуждений, но мы все знаем, куда устлана дорога благими намерениями. Это благие намерения как бы из благих намерений. Ну найдите мне мать, которая скажет, что это она из вредности, из сволочизма и просто чтобы показать, какая она дрянь. Нет, только из благих намерений. Из благих намерений физические наказания, из благих намерений манипуляция едой, отношениями: «С этим будешь общаться, с этим не будешь общаться». Из благих намерений полное игнорирование душевных и человеческих связей, образующихся у детей, которое очень часто приводит к душевным травмам. Из благих намерений: «Ты будешь заниматься тем, чем я считаю нужным, а не тем, чем ты хочешь. Что ты можешь знать, что тебе сейчас интересно?» Из всех благих намерений вся эта властная манипуляция кнутом и пряником, и именно кнутом и пряником с позиции: «Будешь делать по-моему – будет пряник, хочешь по-твоему – будет кнут». В дальнейшем давление материнской власти проявляется в двух линиях поведения в зависимости от типа психики.

Первый вариант – агрессия. Из-за каких-то характеристик, типа информационного метаболизма, взаимоотношений с родителями, врожденного энергетического ресурса, еще каких-то данных, ребенок становится все более агрессивен. Избыточное количество запретов, избыточное властное давление приводит к тому, что человек в результате становится попросту психопатической личностью, личностью, у которой начинаются дефекты социализации. Он даже очевидные вещи уже не будет принимать. Невыносимое количество запретов, ограничений, отсутствие воздуха, права на собственное мнение, на собственное чувство, на собственное «хочу», на собственные предпочтения даже в мелочах приводит людей с такой активной манерой адаптации к тому, что они начинают рушить все, не принимая очевидных вещей. Невозможно заставить его сидеть на уроке, потому что опять командуют, опять власть. Невозможно заставить переходить улицу в положенном месте. Такой человек не понимает, почему нельзя красть, почему нельзя… Дальше идет ломка, несется лавина.

Есть, конечно, люди, у которых в детстве это как-то проявляется, а потом человек все-таки находит свое место, русло, если у него есть какой-то талант, интерес, он реализуется в этом. Случается, что трудные дети становятся очень интересными людьми, если находят применение своей способности не бояться запретов, скажем, в интеллектуальной деятельности, или, если это мальчики, они очень часто потом идут на войну, там свобода, там власть, там сила.

Другой вариант, кстати, гораздо более часто встречающийся, – когда ребенок все-таки ломается, задавливается. Ведь все равно родители – это боги, это сила. Особенно часто так происходит у детей с пассивным, приспособительным способом адаптации. Ребенок замирает. Скучный, послушный, до конца жизни боящийся сделать самостоятельный шаг, принять самостоятельное решение человек, ни шагу без мамы, «как скажет начальство, тс-с-с…», что люди скажут, маленький человек, до конца дней маленький. Только не путайте эту пришибленность со скромностью. Скромный человек опирается на внутреннее достоинство и там черпает силы, а маленький, так и не выросший, так и не посмевший маме не угодить – на послушание.