Шторм - Старлинг Борис - Страница 100

– Политический деятель, добившийся отмены рабства.

Рабство.

Кажется, будто с экрана сочится квинтэссенция зла. Торги живыми людьми. Торги как торги, с возможностью для покупателей ознакомиться с товаром, но только без какого-либо документального оформления всех пяти лотов. Никакой регистрации, никаких кредитных карт, никаких каталогов, номеров, указаний на источник происхождения. Человеческие жизни, выставленные на продажу.

Ребенок, растерянно моргающий в ярком, режущем свете. Лица, рассматривающие его, словно диковинное животное в зоопарке. Голос человека, ведущего торги и выкликающего цифры. Ребенок не понимает его, тогда как говорит этот человек следующее.

– Пять тысяч. Пять пятьсот. Шесть. Шесть пятьсот. Шесть семьсот.

Некоторые из людей, наблюдающие за ребенком, периодически поднимают руки с табличками, на которых изображены цифры.

– Кто больше! Новых предложений нет! Раз. Два. Три... Продано!

Ребенок вздрагивает, когда аукционист ударяет молотком. Его уводят в заднее помещение, куда за ним является мужчина в костюме. Он произносит какие-то слова, которых ребенок не понимает.

Ренфру потирает лоб. Было время, когда Абердин экспортировал в Германию чулочные изделия, потом стал вывозить полотно и гранит в Готенбург и Амстердам, далее настал черед рыболовной продукции, а там и нефти. И вот теперь здесь торгуют детьми.

Из дома Лавлока на Куин-стрит доставляют двенадцать коробов документов, к разборке и сортировке которых удается приступить только в седьмом часу. Возня с бумагами – дело скучное, рутинное и, особенно в такую жару, весьма утомительное, но приходится попотеть. Фрэнк, которого Ренфру по пути обратно в полицейское управление посвятил в суть дела, впрягается в работу наравне со всеми, и именно ему удается найти то, что требуется.

Листок фирменной почтовой бумаги "Паромных перевозок". На нем, почерком Лавлока, одно за другим пять слов.

"Дувр. Фолкстон. Гулль. Ярмут. Пул".

Все паромные порты.

А ниже заглавными буквами: "ДЖЕЙСОН Д".

Ренфру направляет офицеров к дому Джейсона, но его там нет, и куда он делся, неизвестно. По полицейским участкам распространяется фотография и словесный потрет Джейсона, однако почему этот человек объявлен в розыск, не разъясняется. Зато подчеркивается, что факт его поисков до поры не подлежит огласке.

Потом главный констебль направляется в камеру, где по обвинению в покушении на убийство и в ожидании решения по другим пунктам, касающимся нелегального ввоза в страну иностранных граждан, содержится Лавлок, и информирует его о том, что полиция выяснила суть так называемой "гуманитарной" миссии. Им известно о аукционах по продаже малолетних рабов, известно, кто являлся исполнителем этих преступных планов, и, в свете этих новых открытий, Лавлоку вряд ли приходится рассчитывать на какие-либо послабления в тюрьме.

Лавлок молчит.

Кейт отправляется домой, проведя сорок пять минут с отцом и Ренфру, вылившими на нее целый ушат информации. Чувствует она себя так, будто голова ее полна воды. Ей хочется, чтобы все поскорей закончилось – тогда она возьмет недельный отпуск и всю эту неделю проведет со своим сыном.

Кейт понимает: как судоходной компании "Паромным перевозкам" пришел конец. По правде сказать, ее финансовое положение и так было довольно шатким, а как только правда об "Амфитрите" выйдет наружу, крах станет неминуем. Кто захочет пользоваться услугами фирмы, занимающейся нелегальной поставкой в Шотландию малолетних рабов из России? Кто поставит на кон свою репутацию, чтобы попытаться спасти и возродить компанию?

На оба вопроса ответ один. Никто.

Кейт мысленно возвращается к истории, которую ей рассказали в прошлом году. Один из самых крутых арестантов в Шоттсе подобрал раненую, повредившую крыло малиновку. Он выходил птичку, заботился о ней и частенько разгуливал, посадив ее в нагрудный карман. Малиновка стала его гордостью и отрадой.

Однако один из охранников, сославшись на тюремные правила, запрещавшие держать каких-либо домашних животных, сказал заключенному, что от птички ему придется избавиться. Заключенный возражал, охранник стоял на своем. День был жарким, как сегодня, и работали все электрические вентиляторы. Поняв, что охрану не переубедить, арестант подошел к ближайшему вентилятору и бросил малиновку туда: она погибла мгновенно.

Все ужаснулись, включая строгого охранника.

– Я думал, ты любил эту птицу, – сказал он.

– Я и любил, – ответил заключенный. – Но раз ей нельзя быть со мной, пусть не достанется никому.

Именно так обстояло дело с Лавлоком и "Паромными перевозками". Компания была его любимым детищем, и ее полный крах был для него предпочтительнее спасения ценой смены владельца. Лавлок и "Перевозки", заключенный и малиновка. Самолюбивый и упрямый человек, пестующий больное создание не только с любовью, но и с нетерпеливой ревностью собственника.

Из машины Кейт звонит Бронах.

– Привет, это я. Как там Лео?

– Нормально.

– Говорил он что-нибудь насчет сегодняшнего утра?

– Совершенно ничего.

– Насчет того, почему раскапризничался?

– Ничего.

– Ничего так ничего. – Пауза. – Тетя Би, а можно, он останется у тебя на ночь?

– Опять? Ты в порядке?

– Угу. Просто я очень устала от всего этого. Я хочу... ну, ты понимаешь.

– Да уж понимаю.

– Ты ангел. Я позвоню тебе завтра.

Она заканчивает звонок и сразу же набирает номер Алекса.

– Ты можешь ко мне заехать? – спрашивает она.

– Конечно. Прямо сейчас и приеду.

Он готовит ужин для нее, и все это время она разговаривает с ним, причем не только не по делу, но и вообще, почти бессвязно – просто озвучивая те или иные мысли, хаотично посещающие ее голову. По правде, так для нее не так уж важно, что за столом напротив сидит именно он, – она могла бы исповедаться фонарному столбу, лишь бы слушал. Когда же от усталости и всего прочего Кейт обессиленно умолкает, он обходит стол и крепко обнимает ее.

– Как прошел твой вечер с ребятами? – спрашивает она.

– Было забавно.

– Ты рассказывал им обо мне?