Джура(ил. И.Незнайкина) - Тушкан Георгий Павлович - Страница 59

— И все же я тебе, Кучак, не верю, — заявил Саид.

— Сомнительно, чтобы так близко, — отозвался старший басмач. — Но все бывает.

На ночь они остановились на краю пустыни, в одной из впадин. Здесь торчали серые низкие стволы и пни мертвого леса. Кучак захотел было набрать дров на костер. Покоробленные ветви и пни были хрупки, как стекло.

Саид, сославшись на усталость, достал из своего курджума бутылку с остатками водки, вылил в пиалу, шумно выпил и закусил сыром курутом. Басмачи, падкие на спиртное, стали ругать Саида за жадность. Они не посчитались с зеленой чалмой Саида, обыскали его курджум, с радостными воплями извлекли полную бутылку просяной водки и тотчас же распили её. Саид дал закусить сыром. Об этой бутылке водки он сказал, что берег её, чтобы выпить по приезде на место.

Кучак присел рядом, рассчитывая, что и ему перепадет. Этого не случилось. Когда же Кучак попытался допить то, что осталось на дне брошенной бутылки, Саид сильным ударом вышиб бутылку из его рук. Кучак обиделся и ушел разжигать потухший костер, но не успел вскипятить воду, как услышал стоны басмачей. Их мучили рези в желудке и тошнило. Он хотел дать им напиться, но Саид запретил. Саид стоял с винтовкой в руках и не стрелял.

— Да стреляй же! — прошептал Кучак.

— Не надо. Они и так подохнут! — также шепотом ответил Саид, с шумом втянув воздух сквозь стиснутые зубы.

И басмачи умерли. Водка была отравлена.

Саид заставил Кучака снять с басмачей верхнюю одежду и обувь. Они перевезли трупы к песчаному бархану и засыпали их песком с подветренной стороны, чтобы ветер обрушивал на них песок. Кучак трясся всем телом. Саид торопился. Он заставил Кучака разровнять песок.

— Клянусь пиалами водки, которые я выпивал, — сказал Саид, после того как они зарыли трупы и все следы пребывания басмачей были уничтожены, — труднее бывает убить крысу, чем нам удалось освободиться от этих ушей, глаз и ножей Кипчакбая! «Кара басын», Кучак! Пусть тебя задавит «Кара», если ты когда нибудь проговоришься. Лучше сразу откуси свой болтливый язык и выплюнь, потому что, да побьет меня огонь мой, если проболтаешься…

Тут Саид произнес длиннейшее проклятие, какого никогда до этих пор Кучак не слышал. Саид упомянул и об адском огне, и о внутренностях джиннов, и о зубах тигра, и о тысяче других вещей, припомнив проклятия многих народов. Закончил Саид возгласом:

— Ом мане падми хум!

— Не пон нимаю! — дрожащим голосом сказал Кучак. Саид снисходительно объяснил, что это буддийское молитвенное воззвание, обеспечивающее им безнаказанность содеянного. Кучак, потрясенный случившимся, решил не оставаться в долгу перед богом за свои грехи и воскликнул:

— О Мухаммед! Нет бога, кроме бога, а Мухаммед — пророк его! — Дальше Кучак не знал, но добавил от себя: — На тебя вся надежда.

— Все говорят: Мухаммед да Мухаммед! — насмешливо отозвался Саид. — Видно, был малый не промах. А все же надейся не на бога, а на себя. Сберегающий язык да сбережет голову.

Кучак сразу даже не осознал святотатства Саида, решив, что он ослышался, и переспросил. Саид повторил.

Кучак напомнил о ежедневных пяти молитвах Саида и о преследованиях, которым Саид подвергал Кучака за несоблюдение религиозных правил.

— Сейчас не время болтать, надо переменить место ночевки, — сказал Саид и приказал Кучаку вьючить лошадей. Сам же он затоптал и засыпал костер.

Уже перед утром они выехали из пустыни. Кучак удивился тому, как хорошо Саид знает местность. Они остановились в ложбине, где была трава. Лошадей разгрузили, стреножили и пустили пастись. — Не удивляйся мне, — сказал Саид. — Зеленая чалма и молитвы были мне нужны, чтобы усыпить подозрительность басмачей. Ты хоть и дожил почти до старости, а порой глуп, как дитя. Я обеспечу тебе сытую жизнь, но ты должен повиноваться мне, как меч. Мы живем в такое время, когда непричинение зла со стороны окружающих тебя людей надо считать милостью и благодеянием.

— Ты сто раз прав! — воскликнул Кучак. — Кто, как я, очутится среди чужих, тот и в друге будет подозревать врага. Я не знаю, чем и когда смогу отблагодарить тебя за спасение жизни.

— А сокровища Биллянд Киика! — воскликнул Саид. — Расскажи мне всё без утайки и подробно. Ведь я трижды спас тебе жизнь.

И Кучак чистосердечно все рассказал.

X

Никогда ещё Кучак не был так близок к смерти. Измученный всем пережитым, он хотел встретить смерть как избавительницу, но предчувствие близкой кончины родило столь яростное стремление защищать свою жизнь, что Кучак даже сам удивился этому внезапно пробудившемуся у него желанию. Недаром мудрая народная пословица гласит: «Раненный насмерть бросается на льва». После того как Саид жадно и подробно расспросил Кучака о щели, где было золото, он пришел к весьма печальному для себя выводу. Он, Саид, просчитался, думая через Кучака быстро обогатиться. Наверняка найденная шкатулка была единственной. И в заблуждении его, Саида, виноват не кто иной, как Кучак. Саид так и сказал об этом Кучаку, и не просто сказал — Саид избил Кучака. Саид обвинил Кучака во лжи, обмане и коварстве. Именно это адское коварство, по словам Саида, и ввело его в заблуждение, заставило обмануть Кипчакбая и отравить басмачей с целью спасти Кучака. Теперь Кипчакбай будет всеми способами стремиться отомстить, и жизнь Саида будет как у волка, преследуемого стаей бешеных собак. Виноват же в этом Кучак, и нет ему прощения!

Саид мог бы сейчас же убить Кучака и отвезти его труп к Кипчакбаю, обвинив Кучака в отравлении басмачей. Вот чего заслуживает Кучак!

Избитый плетью Кучак лежал спиной на песке, закрыв лицо руками, а Саид сидел на нем верхом и выкрикивал все это, беспрестанно тыкая деревянной ручкой плетки в его окровавленные уши, чтобы Кучак лучше слышал. Саид остервенел от ярости и готов был на все.

Вот тогда то и пришла Кучаку мысль выхватить нож из ножен Саида и всадить этот нож ему в живот. Кучак, чуть раздвинув пальцы, закрывавшие глаза, высматривал, как удобнее выхватить нож. Кучак сам страшился своего намерения, но оно овладело им с такой страстью, будто кто то другой удесятерил его решимость, и уже не было такой силы, которая бы помешала ему. Никогда ещё незлобивый, веселый и покладистый Кучак не был так озлоблен. Хорошо рассчитать движение мешал предрассветный сумрак. Саид и в самом деле намеревался свалить отравление на Кучака и тем самым снять с себя подозрение. Но раздумал: Кипчакбай — человек бывалый, и его не проведешь. Что же тогда делать с Кучаком, чтобы тот не выдал? Убить и закопать? Возить с собой, как раба? Это неплохо. И как сделать, чтобы Кучак не стал обузой?

— На что ты способен? — спросил Саид и прекратил избиение Кучака. Все же он не отпустил Кучака и продолжал сидеть на его животе.

Кучак ответил не сразу, и пришлось повторить вопрос. Кучак отнял руки от лица и хрипло сказал:

— Петь! Я манасчи!33

Саид презрительно усмехнулся:

— Мне ты мог «напеть» о Биллянд Киике, а здесь этим деньги не заработаешь. Кто любит песни, не имеет чем заплатить, а богатым не до твоих песен. Лучше бы ты знал молитвы буддистов или конфуцианцев и католиков. За то, что я принял католичество и имя Артур, мне дали сто американских долларов… Ну, говори скорее, или умрешь!

Потея от страха, Кучак торопливо перечислял все, что он умеет делать, и поглядывал на нож, подвешенный к матерчатому поясу Саида.

— Да умеешь ли ты в самом деле промывать золото? — заинтересовался Саид.

Из слов Кучака явствовало, что чуть ли не весь золотой песок для обмена в кишлаке Мин Архар намывал он, Кучак. Саид хоть и хвастался, что нет такого дела, какое ему не удавалось бы, все же не имел успеха на промывке золота в Соургаке и Чижгане, хоть и пробовал много лет назад. Рассказов же об удачниках в этом деле он слышал немало.

И это решило судьбу Кучака.

Саид громогласно объявил, что дарует Кучаку жизнь. Отныне единственной заботой Кучака должно быть исполнение желаний Саида, и пусть Кучак страшится ослушаться.