Джура(ил. И.Незнайкина) - Тушкан Георгий Павлович - Страница 51

Кучак поднял плечи, чтобы казаться выше, и смело посмотрел на баев.

Баи были удивлены, но поверили.

Саид был доволен Кучаком: тот вместо него собирал топливо, следил за костром, приносил воду и кипятил чай. Кроме того, ему иногда удавалось поймать куропатку, и тогда Саид был тут как тут. Потирая руки и посмеиваясь, он ждал, пока Кучак зажарит её. Еды было мало, и поэтому все были голодные и злые. К счастью, подходя к Кашгарии, они встретили группу путников. Это были баи, которые тоже бежали в Кашгарию, пробираясь тайными тропинками. У них удалось купить немного еды: мяса и лепешек. Вечером на привале Кучак подсел к баям.

— Я нес ваши курджумы. Вы съели мое мясо. Неужели вы не дадите мне лепешки? — спросил он.

Баи ели и громко чавкали, делая вид, что не замечают Кучака. «Нет, — горевал Кучак, — этих негодяев, видно, и пристыдить нельзя!»

Самый старший бай, седобородый, прищурился и ехидно сказал: — Развесели нас. Может быть, мы тогда и дадим тебе поесть. Кучак недоверчиво посмотрел на говорившего.

— Я расскажу вам веселую небылицу, но, прошу вас, не ешьте так быстро.

И он начал рассказывать:

— Еще не родившись на свет, я пас стада. Однажды они разбежались. В поисках стада я влез на самую большую гору, но ничего не увидел. Тогда я воткнул в гору палку, влез на нее, но и с палки ничего не увидел. Я воткнул в палку нож, а в рукоятку ножа — шило. Влез наверх, и земля показалась мне величиной с потник… Слушайте же, уважаемые, не ешьте так быстро!

— А ты рассказывай, — сказал Гадюка.

И Кучак продолжал:

— От усталости я заснул на шиле. Проснулся, смотрю: вдали на земле лужица, а за ней пасется одна кутасиха с теленком. Присмотрелся я и вижу, что это не лужица, а река. Прыгнул я с шила вниз и очутился на берегу реки. Вынул ножны, сел в них и гребу ножом вместо весла. Подплыл. Теленка взял на руки, вскочил на кутасиху, а с места сдвинуться не могу. Что делать? Тогда я сел на теленка, кутасиху взял под мышки и переплыл реку обратно. Кучак, заметив, что пищи осталось совсем мало, сказал: — Я кончил.

— Не ври, — сказал Кабан. — Говори до конца. Обманешь — ничего не получишь.

Кучак чмокнул от негодования и продолжал:

— Смотрю, под кустом заяц. Убил я этого зайца, потом набрал дров и сложил их в кучу. Выбил огонь, раздул трут. Только что хотел разжечь, как вдруг дрова вспорхнули и улетели, как галки… Поехал я дальше. Ехал, ехал — устал. Спешился и привязал кутасиху к колу, который торчал среди степи. Вдруг — смотрю и глазам не верю: моя кутасиха летит уже под облаками. Оказывается, то был не кол, а аист… Пришла ночь. Я разулся и лег спать. Ночью слышу шум. Проснулся — смотрю, а мои ичиги дерутся: я неодинаково смазал их жиром. Ичиг с правой ноги успел почти совсем разорвать левый. Еле их разнял. Обулся и опять заснул. Вдруг вижу — старик идет, глаза трет: попала ему соломинка, и он никак не может её вытащить. «Помогите!» — кричит. Прибежали сорок джигитов, сели на бревно, поплыли по глазу на бревне и вытащили не соломинку, а целую кость форели. Бросили её на землю, а из неё потекла вода и стала заливать все кругом. Я испугался, думаю: «Утону». Вижу, из кости жила торчит. Схватился я за жилу, потянул и вытащил блюдо плова. — Ну, раз ты большое блюдо плова сам за жилу вытащил, так и ешь этот плов, — сказал Кабан.

Все засмеялись. Кучак насупился. Кабан протянул ему кусок лепешки:

— Ешь. Ты будешь нашим кзыком — деревенским шутом. Смеши нас.

Кучак вырвал лепешку из его рук и, развязав свой платок пояс, расстелил его на коленях. Он разломил лепешку на маленькие ломтики, разложил на платке и стал не спеша есть. Затем старательно собрал все крошки с платка и съел их каждую в отдельности. Одноухая жадно смотрела на него, ожидая подачки, но Кучак только погрозил ей кулаком. Он расположился у большого камня, но не успел заснуть: его опять позвали.

— Пора идти. Собирайся в Кашгарию, бери курджум.

Кучак чувствовал себя усталым, голодным, и ему очень хотелось спать.

Снежные горы остались позади.

— Не хочу я в Кашгарию, я пойду домой! — проворчал Кучак. Но Гадюка прикрикнул на него и взвалил ему на плечи курджум, а чтобы Кучак не убежал, привязал его за шею веревкой, а конец её прикрепил к своему поясу.

И хотел Кучак убежать, и не мог.

Они шли ночью по долине у подножия горы. Кучак часто спотыкался о камни.

— Подымай выше ноги! — шипел не него Гадюка. Кучак шел и удивлялся.

— Эй, Саид, — спросил он, — почему мы идем ночью?

— Тише… тсс… — зашептали баи, и кто то ударил его по шее.

Пользуясь тем, что Гадюка и Кабан в ночной темноте не видят его, он проковырял пальцем дыру в курджуме и вытащил оттуда кусочек мяса.

В темноте Кучак не замечал дороги, по которой они шли. Он шел вместе со всеми и если слышал шум, то послушно ложился на землю, не понимая, зачем он это делает.

III

Они перешли небольшую речку и поднялись по тропинке на холм. Кучак увидел кибитку; из неё вышел какой то человек с ружьем. Незнакомец был одет в синюю кофту и синие штаны. Опираясь на ружье, он чесал правой пяткой левую ногу. Когда баи подошли, он снял с головы шапку и молча протянул её. Саид первый бросил ему в шапку серебряную монету. То же самое сделал каждый бай. Кучак же ничего не положил в шапку. Незнакомец бросил шапку на землю, выставил ружье вперед и сердито закричал что то по китайски.

— Это китайский солдат, охраняющий кашгарскую границу, — сказал Кучаку Саид. — Брось ему монету. Так надо делать всякий раз, если ты переходишь границу.

— Но я не хочу в Кашгарию, я хочу домой, и у меня нет денег, — сказал Кучак и попятился.

Солдат больно ударил его прикладом и подтолкнул коленкой. Кучак упал. Баи зло засмеялись.

Саид бросил монету в шапку солдата.

— Если ничего не дашь солдату, то тебе надо будет отработать на его поле. Назад пойдешь — тебя пограничники поймают. И тогда тебе плохо будет. Зачем, скажут, ходил с баями? Я заплатил за тебя, но ты мне за это отработаешь. Помни.

— Что ты хочешь? Я уже старый, у меня болят раны! — жаловался Кучак.

Гадюка снял с него веревку. Опустив голову, Кучак побрел за баями.

Перед заходом солнца они достигли вершины горы в Сарыкольском хребте. Еще утром Саид говорил, что это последний большой перевал.

— Это Китайский Сарыкол, Кашгария. Смотрите и запоминайте, — сказал Саид, останавливаясь на перевале, — потому что только теперь, осенью, когда стоит «индийское лето», воздух чист и прозрачен.

Баи и Кучак остановились, выпучив глаза.

— Вон там, на юге, — Саид показал палкой на далекие, покрытые снегом горы, — Индия. Туда ведут три дороги. Самая главная — это дорога семи перевалов на Лех, вторая дорога — на Читрал и третья — на Гильгит. Путь долгий, дорогой, и не всякого пропустят.

— Лех, Читрал и Гильгит, — повторил Гадюка, стараясь все запомнить.

— Там, — и Саид показал на восток, — там город Яркенд, а за ним страшная пустыня Такла Макан, а ещё дальше на восток, за Керией, пустыня Лоб. А вон там, — и Саид ткнул палкой в сторону севера, — идет северная дорога Небесных гор — Тянь Шань Пе Лу. За ними, смотрите и запоминайте, лежит Джунгария. Вам нельзя идти в глубь Китая. Вам там не будут рады. Население не любит чужаков. Живите лучше здесь, в Кашгарии. Здесь, у границы, среди высоких гор прячутся уединенные кишлаки, где распоряжаются имам Балбак и его правая рука Кипчакбай. Живите у них. Они заплатили кому надо, чтобы им не мешали вершить суд и расправу. Идите же, поклонитесь имаму Балбаку, и вы будете сыты по горло. Пойдем же, почтенные, скорее. Нам надо успеть прийти в лянгар24 ещё до ночной темноты. Там у моего друга в чайхане мы можем напиться горячего чаю и поесть жирного плова.

Теперь Саид говорил спокойно, и с каждым его словом баи чувствовали себя бодрее. Они уже не имели вида загнанных лисиц. Кабан, поджав отвисшие от усталости губы, поправил свою зеленую чалму.