Джура(ил. И.Незнайкина) - Тушкан Георгий Павлович - Страница 41

Джура покраснел от гнева: чужой человек дарит Зейнеб подарки! Джура замахнулся на торжествующую Зейнеб и кулаком сбил её на землю. Зейнеб заплакала от обиды:

— Ты без головы, ты злой! Те были добрее!

Но Джура уже остыл.

— Ну, не плачь, — виновато сказал он.

Зейнеб заплакала ещё громче. Джура растерялся. Зейнеб выросла за лето и стала какой то другой, ещё лучше… Он не знал, как её успокоить. Джура похлопал её ладонью по спине, но она все плакала. Джура переминался с ноги на ногу и наконец неловко погладил её по голове. Она сразу перестала плакать и изумленно посмотрела на него.

Джура быстро взвалил на плечи тяжелый курджум, который притащила Зейнеб, и сказал, не глядя на нее:

— Идем, я накормлю тебя, пока Кучак сам не съел уларов.

Молча дошли они до пещеры. У входа уже сидел Кучак и кипятил для чая воду.

— Ага, очень тяжелый курджум, я вижу! — радостно сказал Кучак, бросаясь к Джуре.

Кучак извлек из мешка большой бурдюк.

— Это айран, — сказала Зейнеб. — А вот рис, видите?

Кучак сам вынул лепешки, завернутые в платок.

— Пшеничные! — гордо сказала Зейнеб, передавая их Джуре, молча стоявшему у костра.

IV

Смущенный Джура сидел и с напускной важностью рассказывал Зейнеб о том, как они жили с Кучаком в пещере. Зейнеб, слушая, вертела в руках нож и вдруг вскрикнула:

— Да ведь он с золотыми насечками!

— Разве это золото? — спросил Джура и, вспомнив о найденном богатстве, добавил: — А знаешь, мы нашли…

Но тут Кучак зашептал ему на ухо:

— Не говори Зейнеб о золоте. Аксакал говорит, что хитрости одной женщины хватит на поклажу для сорока ослов.

Джура нахмурился, но промолчал.

— Что же вы нашли? — спросила с любопытством Зейнеб. Но Кучак, чтобы отвлечь Зейнеб, закричал:

— Я вам сейчас расскажу хорошую сказку о смерти Кукотая батыра… Ну, видите, в котле закипела вода!

Зейнеб развязала платок, опоясывавший её, и расстелила у костра. На скатерти Кучак разбросал лепешки и куски колбасы из уларов. Он положил еды гораздо больше, чем этого требовалось для троих человек. Это означало довольство, достаток. Кучак говорил без умолку: он хотел, чтобы Зейнеб забыла о своем вопросе.

Все придвинулись к еде.

— Берите, берите! — сказал Кучак, показывая на еду.

— Берите! — сказал Джура.

По обычаю, в кишлаке первым приступал к еде наиболее уважаемый член рода. Таким был здесь Джура. Он важно протянул руку и не спеша взял кусок лепешки.

Зейнеб ела колбасу и хвалила её. Она была горда тем, что сидела между храбрыми охотниками и получала лучшие куски. Зейнеб знала, что, выйдя замуж, она станет рабой мужа и не сможет проводить время в обществе мужчин.

Они поели колбасы и напились чаю. Джура рассказывал о Тэке, об охоте.

Ночь была безветренная, но Кучак перенес угли и казан в пещеру и раздул большой огонь.

— Эй, Джура, принеси сухих дров! Да захвати с собой Зейнеб. Ты ведь сам знаешь: если женщина стоит около казана, плов не удается.

Никто не умел варить так хорошо плов, как Кучак, а кто варит хороший плов, тому в это время все должны подчиняться. И Джура послушно пошел за дровами, а сзади, не поспевая за ним, побежала Зейнеб.

Не успели они отойти от пещеры, как их догнал Кучак. Он подбежал к Джуре и прошептал ему на ухо:

— Не говори Зейнеб о золоте, а то я буду тревожиться, и плов подгорит.

— Хорошо! — сказал Джура и зашагал дальше.

Кучак, запыхавшись, прибежал в пещеру. Пока кипятилась вода, он семь раз промыл рис и щепкой выловил соринки. Потом он растопил в котле много жиру и опустил в кипящий жир мелко нарезанное молодое, нежное мясо. Поджав ноги, он сел возле казана, как гордый жрец, и, вдыхая пар, тихо замурлыкал.

Кучак снял с огня казан и отставил в сторону, накрыв крышкой и тулупом. Угли медленно угасали, покрываясь серым пеплом. А Джура все не возвращался.

Кучак рассердился:

— Я один съем плов! Плов не может ждать: он остынет и потеряет вкус.

«Променять плов на девушку!» — подумал Кучак и, взяв блюдо, пошел к казану.

В это время в пещеру стремительно вошел Джура и швырнул дрова на пол. Они раскатились во все стороны.

Кучак открыл было рот, чтобы выругать его, но, заметив, что Джура сердит, воздержался.

За Джурой молча вошла Зейнеб и тоже бросила дрова. Она опустилась на колени у костра и начала раздувать его. Кучак понял, что они почему то сердятся друг на друга. Джура сел у костра. Зейнеб постелила достурхан и, взяв чайник, плеснула немного горячей воды на руки Джуры. Тот помыл руки и вытер их матерчатым поясом.

— Несу, несу! — закричал радостно Кучак.

Высоко поднимая огромное дымящееся блюдо плова, он поднес его к костру и опустил на достурхан. Зейнеб восторженно захлопала в ладоши.

— Откуда вы достали такое красивое блюдо? — спросила она и удивленно посмотрела на Джуру.

Кучак посерел и даже как будто сморщился. Он незаметно толкнул Джуру локтем.

— Нашли, — нехотя ответил Джура.

— Где нашли? — настойчиво спрашивала Зейнеб. Она понимала, что от неё что то скрывают.

— Ешьте плов, он стынет. Берите, берите! — приглашал Кучак, и голос его дрожал и срывался от волнения.

Джура взял рукой горсть горячего жирного плова и, сжав в пальцах, чтобы рис не рассыпался, бросил его в рот.

— Хороший плов! — похвалил он и облизал пальцы. Плов был действительно вкусный, но Кучак ел плохо: он боялся за судьбу найденного золота. Если Зейнеб узнает о золоте, она расскажет аксакалу, и он заберет себе все богатства. На дне блюда обнажились изображения людей и зверей.

— Смотрите: вот медведь, лисица! — весело говорила Зейнеб, показывая пальцем.

После плова пили чай.

— Слушай, Кучак, — сказал Джура, — Зейнеб рассказала мне, что после того, как из кишлака уехали большевики, туда из Кашгарии приезжал Тагай. Аксакал должен Тагаю золото ещё с прошлого года, и Тагай грозил, что он осенью опять приедет и заберет горностаевый тулуп аксакала и всех девушек. Он все расспрашивал, где красные джигиты и сколько их. Хотел узнать, где мы…

— Аксакал хочет, чтобы ты, Кучак, женился, — сказала Зейнеб. — Он говорит, что уже прошел год, как умерла твоя жена, и нехорошо мужчине быть неженатым. Он говорил еще, что и Джура должен жениться на его внучке Биби. А мне… — тут голос Зейнеб дрогнул, — мне аксакал велел готовиться стать женой Тагая. За меня Тагай даст аксакалу пять кутасов, десять коз и простит, что мы его не приютили зимой. Жаль, что все это я узнала после отъезда красных джигитов из рода большевиков. Они бы помешали всему этому, я уверена. Они говорили нам, что приедут в будущем году. А ещё они говорили, что в других кишлаках… кишлаков, оказывается так много!.. в других кишлаках больше нет аксакалов.

— Как — нет аксакалов? — удивленно спросил Кучак. — А кто приносит жертвы духам?

— Ивашко сказал: духов никаких нет, — тихо сказала Зейнеб, — и аксакалы это знают.

— Не говори глупостей! — сказал Кучак сердито. — Как это нет духов?… Молчи!..

— А девушки Сет и Зара, — продолжала Зейнеб, немного смутившись, — вышли замуж за караванщиков из Дараут Кургана… Тагай ещё говорил, что у него много лавок в Кашгаре и что я каждый день буду есть пшеничные лепешки и плов. Он прислал в подарок мне кольцо. — И она показала золотое колечко с бирюзой. Джура со злостью вырвал кольцо и швырнул его в костер. Зейнеб заплакала и, схватив полено, начала рыться в догорающих углях.

V

На другой день с утра Джура, Кучак и Зейнеб отправились к Сауксаю. Они несли на плечах полные курджумы вяленого мяса. Впереди бежали Тэке и Одноухая.

Зейнеб все время пыталась узнать, откуда у охотников серебряное блюдо и золотая цепочка. Кучак всячески стремился отвлечь её рассказами о чудесных, необычайных местах, попадавшихся им по дороге.

— О о о, Зейнеб, посмотри влево, глянь на гору! — кричал Кучак так, будто Зейнеб шла на другом склоне горы. — О о о, Зейнеб, смотри туда не моргая, и ты увидишь отверстие в вершине горы, откуда сверкает огненный глаз дракона. Смотри же! А ты говорила, духов нет!