Момо (другой перевод) (с илл.) - Энде Михаэль Андреас Гельмут - Страница 4

Вот как Момо умела слушать!

Однажды к ней в амфитеатр пришли двое мужчин, которые насмерть рассорились и не желали разговаривать друг с другом, хотя и были соседями. Люди посоветовали им сходить к Момо, ведь соседям враждовать негоже. Сперва они отказывались, но потом все же согласились.

И вот они сидели в амфитеатре, молчаливые и хмурые, по разные стороны каменных ступенек и мрачно смотрели в пространство перед собой.

Одного из них, того каменщика, который сложил печку и нарисовал картину в жилище Момо, звали Николо, он был крепким мужчиной с черной курчавой бородой. Другой, Нино, худой и всегда какой-то усталый, арендовал маленький ресторанчик на окраине города, в котором обычно сидела только пара стариков, проводящих вечер за единственным стаканом вина и вспоминающих свою жизнь. И Нино, и его толстая жена были друзьями Момо и не раз приносили ей что-нибудь вкусное.

Момо заметила, что мужчины злятся друг на друга, и сначала не могла решить, к кому первому подойти. Чтобы никого не обидеть, она села на равном расстоянии от обоих на краешке каменной сцены и по очереди посмотрела на каждого. Она просто ждала, что будет дальше. Подобные дела требовали много времени, а время было единственным богатством Момо.

Насидевшись так вволю, Николо встал и произнес:

— Я показал свои искренние намерения, придя сюда. Но ты же видишь, Момо: он — черствый человек. Чего мне еще ждать?

И он собрался уходить.

— Да, убирайся отсюда! — крикнул ему вслед Нино. — Ты мог бы и не приходить. Я не стану мириться с предателем!

Николо обернулся. Его лицо покраснело от гнева.

— Кто здесь предатель? — угрожающе спросил он. — Ну-ка, повтори!

— Делай, что хочешь! — кричал Нино. — Думаешь, если ты сильный и грубый, никто не скажет тебе правду в глаза? А я скажу, скажу и тебе и всем, кто хочет ее знать! Ну, давай, иди, убей меня, как ты уже однажды пытался!

— Лучше бы моя попытка удалась! — заорал Николо, сжимая кулаки. — Ты же видишь, Момо, как он врет и клевещет! Я только взял его за воротник и макнул в корыто с водой за его забегаловкой. Там даже крыса утонуть не сможет. — И, вновь повернувшись к Нино, он крикнул: — Жаль, что ты еще жив!

Тут они начали дико переругиваться, а Момо все никак не могла уловить, о чем вообще идет речь и почему эти двое так ненавидят друг друга. Однако постепенно выяснилось, что Николо опозорил Нино только потому, что тот при всем честном народе влепил ему оплеуху. Нино же решил, что Николо собирается побить всю его посуду.

— Да это же неправда! — защищался Николо. — Один-единственный бокал я расколол о стенку, да и тот уже был треснутый!

— Но это был мой бокал, понимаешь? — повторял Нино. — И вообще, ты не имеешь права на такие вещи!

Однако Николо не сомневался, что поступил справедливо, поскольку Нино оскорбил его как каменщика.

— Знаешь, что он мне сказал? — вопрошал он Момо. — Вроде бы как я не могу выложить ровную стенку, потому что день и ночь пьян. И даже мой прадед будто бы отличался тем же и принимал участие в строительстве Пизанской башни!

— Но, Николо, — возразил Нино, — я ведь только пошутил!

— Хороша шутка! — рычал Николо. — Мне это совсем не смешно!

Постепенно выяснилось, что Нино, в свою очередь, парировал таким высказыванием шутку Николо. Однажды утром на воротах Нино засияли огненно-красные буквы: «Кто не станет ничем, станет хозяином». А это уже Нино совсем не находил смешным.

Теперь они, задыхаясь от ненависти, на полном серьезе спорили, чья шутка была лучше. Но внезапно они мгновенно оборвали спор.

Момо в упор смотрела на них своими огромными глазами, и они не могли понять, что означал ее взгляд. Может, она внутренне смеялась над ними? Или печалилась? Ее лицо не выражало ничего определенного. Но оба сразу увидели себя как бы в зеркале, и им стало стыдно.

— Ладно, — сказал Николо, — мне, наверное, не следовало писать это на твоих воротах, Нино. Я бы и не написал, если бы ты согласился налить мне один-единственный стакан вина. Ты поступил подло, понимаешь? Я же всегда тебе платил, и ты не имел права так меня обслуживать.

— Нет, имел! — ответил Нино. — Вспомни-ка историю со Святым Антонием? A-а, теперь ты бледнеешь! Тогда ты обвел меня вокруг пальца, и я не могу тебе этого простить.

— Я — тебя? — вскричал Николо, хлопнув себя по макушке. — Как раз все наоборот! Это ты собирался меня надуть, только не вышло!

А дело было вот в чем: в ресторанчике Нино на стене висела картина с изображением Святого Антония. Нино когда-то вырезал ее из иллюстрированного журнала и вставил в рамку.

Однажды Николо пожелал купить эту картинку, заявив, что она ему очень нравится. Нино так ее расхваливал, что Николо, в конце концов, согласился расплатиться своим радиоприемником. Нино посмеивался про себя в кулачок, полагая, что здорово здесь выиграет. На том и порешили.

Но тут выяснилось, что между картиной и ее картонным паспарту заложена денежная купюра, о которой Нино ничего не знал. Теперь он оказался обманутым и разозлился. Он потребовал от Николо вернуть деньги, поскольку они не составляли предмет торга. Николо отказался, и Нино не стал больше наливать ему вина. Вот так и начался их конфликт. Когда они оба раскрутили случившееся до начала, наступило долгое молчание.

Затем Нино спросил:

— А теперь скажи мне совершенно откровенно, Николо, ты знал до обмена об этих деньгах или нет?

— Конечно, иначе я бы не стал меняться!

— Тогда ты должен признать, что обманул меня!

— Как так? Ты что, действительно понятия о них не имел?

— Нет, вот тебе мое честное слово!

— Выходит, это ты хотел меня надуть. Как ты мог за кусок газетной бумаги запросить радиоприемник, а?

— А откуда ты узнал об этих деньгах?

— Просто видел, как два дня назад один посетитель сунул их туда в качестве жертвы Святому Антонию.

Нино кусал себе губы.

— Много там было?

— Не больше и не меньше стоимости моего радио, — ответил Николо.

— Тогда весь наш спор идет только о Святом Антонии, которого я вырезал из газеты, — задумчиво промолвил Нино.

Николо почесал затылок.

— Вообще-то, да, — пробормотал он, — ты даже можешь забрать его обратно, Нино.

— Ни за что! — с достоинством произнес Нино. — Обмен есть обмен! Ударим по рукам — таков закон для порядочных мужчин!

И внезапно они оба рассмеялись. Сойдя вниз по каменным ступеням, они встретились на поросшей травой круглой площадке, обнялись и похлопали друг друга по спине. Потом они обняли Момо и сказали ей:

— Большое спасибо!

Когда они уходили, Момо долго махала им вслед рукой. Она была очень довольна, что оба ее друга опять наладили хорошие отношения.

В другой раз один мальчуган принес ей свою канарейку, которая перестала петь. Эта задача оказалась для Момо намного сложнее. Им пришлось сидеть с ней целую неделю, пока она снова не завела свои трели и рулады.

Момо слушала всех: собак и кошек, птиц и зверушек, даже дождь и шелест деревьев под ветром, и каждый говорил с ней на своем языке.

Иногда вечерами, когда все ее друзья расходились по домам, она еще долго сидела в каменном круге театра, над которым простиралось звездное небо, и просто внимательно слушала большую тишину.

В такие минуты ей казалось, что она находится в центре огромной ушной раковины, которая вслушивается в звездный мир. И для нее звучала тихая и в то же время могучая музыка, проникающая глубоко в сердце.

В такие ночи ей всегда снились особенно хорошие сны.

И если кто-то считает, что в умении слушать нет ничего особенного, пускай он хотя бы раз попробует сделать это так же хорошо.

Глава 3

Игра в бурю и настоящая гроза

Само собой разумеется, что Момо не делала различий между взрослыми и детьми. Но у детей были и свои, особые причины так охотно посещать старый амфитеатр. С тех пор, как в его развалинах поселилась Момо, они начали играть там так, как никогда раньше не играли. Им больше не было скучно. И не потому, что Момо придумывала что-то особенное. Нет, просто, когда Момо играла с ними, детям — не понятно почему — приходили в голову наилучшие идеи. Каждый день они изобретали новые игры, одну интересней другой.