Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Лимоны никогда не лгут - Старк Ричард Уэстлейк - Страница 25


25
Изменить размер шрифта:

Глава 2

Грофилд сбросил тело в яму, поднял лопату и стал засыпать его землей. Ночь была очень темная, студеная и облачная. Но несмотря на холод, он вспотел, пока работал. Горели его глаза на возбужденном лице, пока он находился в движении, челюсти были сжаты, и работал мозг, работал без устали.

Он кончил засыпать могилу, положил сверху куски дерна с проросшими сорняками и походил туда-сюда, притаптывая свежую землю. Потом пошел к своей машине, пятилетней «шевроле-ноува», которую купил подержанной два года назад, убрал в багажник лопату, фонарь, подстилку и поехал обратно в театр.

Мэри расхаживала в халате и шлепанцах, готовя полуночный ужин. До этого они занимались любовью внизу, в раздевалке, неловкие друг с другом, как никогда прежде. Секс получился неуклюжим, трудно давался и не принес особого удовлетворения в обычном смысле, но после Мэри немного расслабилась и уже походила на саму себя прежнюю. А теперь, когда исчез Дэн, ей еще больше полегчало.

Диван выглядел странно. Он снял чехлы и сжег их, но сама обивка была перепачкана кровью — Майерс снова воспользовался своим ножом, — так что Грофилд накрыл его старым синим покрывалом из кладовой, расположенной внизу. В обычных обстоятельствах они ели бы свою полуночную закуску сидя на диване, но сегодня Мэри без комментариев накрыла стол в декорациях гостиной, и Грофилд ничего не сказал по этому поводу.

Она приготовила сандвичи и кофе, подала печенье. Они сидели за столом с прямыми спинами, поглощая пищу, и Мэри завела разговор о предстоящем сезоне. Было три или четыре актера, работавших у них в прошлом году, с которыми следовало бы снова наладить контакт: их они особенно хотели вернуть. Грофилд поддерживал разговор и изо всех сил старался сохранять нормальный голос, блестя глазами, когда взгляд падал на противоположную стену. Он думал, что ему это вполне удается, когда Мэри вдруг сказала как о чем-то само собой разумеющемся:

— Вряд ли есть какой-то смысл упрашивать тебя, чтобы ты не пускался за ним в погоню.

Грофилд посмотрел на нее с удивлением.

— Я не знаю, как мне поступить, — признался он. — Но знаю, что мне не хочется оставлять тебя здесь одну.

— Я уеду в Нью-Йорк, — сказала она. — Помнишь, Джун говорила, что мы всегда можем у нее остановиться, если будем в городе. Я отправлюсь туда и встречусь кое с кем из людей, которые пригодятся нам в этом году.

— У нас по-прежнему нет денег, — напомнил Грофилд.

— Ты их достанешь! — Она выпалила это не задумываясь, будто тут не было никаких вопросов.

— Так ты не против съездить в Нью-Йорк?

— Конечно нет... Алан?

Он ничего не мог прочесть на ее лице.

— Что?

— Пожалуйста, не уезжай сегодня, — сказала она. — Пожалуйста, побудь до завтра.

Удивленный, он понял вдруг, что судорожно перебирает в голове различные способы сказать ей, что должен ехать немедленно. Как будто и в самом деле в этом была какая-то необходимость.

— Спешить некуда, — сказал он. Внезапно выражение его лица изменилось, он перестал сверкать глазами и улыбнулся самым естественным образом. Он дотянулся до ее руки, взял ее в свои и проговорил: — Я не уеду, пока ты не будешь к этому готова.

Глава 3

Грофилд вставил левую ногу в стремя и забрался в седло. Удерживая левой рукой ненатянутые поводья, посмотрел вниз, на конюха, который вывел для него эту чалую кобылу, и сказал:

— Так ты передашь мистеру Реклоу, когда он вернется с ленча?

Конюх, поджарый седобородый старик, считавший себя Гэбби Хейсом, кивнул с раздраженным видом:

— Я же сказал, что передам.

— Что ты ему скажешь?

— Вы здесь. Ваше имя — Грофилд. Вы — друг Арни Барроу.

— Правильно. — Грофилд окинул взглядом лесистые холмы, тянувшиеся за конюшней. — Где мне его ждать?

— Видите вон тот вяз, в который ударила молния, на краю луга?

— Кажется, вижу.

— Держитесь слева от него и двигайтесь в глубь леса. Там выйдете к водопаду.

— Отлично, — сказал Грофилд. Он поднял поводья. Конюх кивнул на кобылу:

— Ее зовут Гвендолин.

— Гвендолин, — повторил Грофилд.

— Будете хорошо с ней обращаться, — сказал конюх, — и она тоже будет с вами хорошо.

— Я это запомню. — Грофилд снова поднял поводья, слегка пришпорил кобылу, и она, изящно ступая, подошла к вывеске перед конюшней, гласившей:

"АКАДЕМИЯ ВЕРХОВОЙ ЕЗДЫ РЕКЛОУ

Уроки верховой езды.

Почасовой прокат

Лошади содержатся в конюшне"

— Но, Гвендолин! — негромко сказал Грофилд. Он никогда прежде не говорил лошади «но», но ему нравилось это сочетание звуков.

Лошадь оказалась более живой, чем ее имя, и понесла Грофилда по лугу быстрой рысью, двигаясь с резвостью спущенного с привязи щенка. Она доставляла Грофилду такое удовольствие, что он не сразу направился к водопаду, а пустил ее легким галопом по лесистой долине, на которой местами попадались открытые, залитые солнцем поля, поросшие буйной весенней травой. Дважды он видел вдалеке двух всадников: и тот и другой вели своих лошадей гораздо более осторожным шагом, чем он. К востоку от Миссисипи верховая езда превращалась в забытое искусство — наподобие наскальных рисунков. Неудивительно поэтому, что Реклоу приходилось изыскивать другие источники доходов, помимо тех, что приносила Академия верховой езды.

Когда они приехали к ручью, мелководному и быстрому, с каменистым руслом, Гвендолин выказала желание попить.

Грофилд спешился и попробовал воду сам; она оказалась такой холодной, что у него заныли зубы. Он поморщился и снова сел верхом:

— Тебе это не пойдет на пользу, Гвендолин. Поехали дальше.

Ручей пересекал его путь справа налево. Соответственно он повернул влево и двинулся вдоль ручья вверх по холму, позволив Гвендолин идти шагом, после того как она затратила столько усилий.

Водопад, когда он доехал до него, оказался узким, но удивительно высоким. Ему пришлось совсем удалиться от ручья и описать приличный полукруг, чтобы въехать на вершину по склону. Проделав это, он обнаружил по обоим берегам открытую местность, покрытую глинистым сланцем; на ней никого не было видно. Он снова спешился и оставил поводья волочиться по земле, зная, что хорошо воспитанная лошадь приучена оставаться на месте, когда поводья находятся в таком положении. Он стоял в солнечном свете на желтовато-коричневом плоском камне и смотрел вниз, на долину, на зеленые заросли с вкраплениями открытых лугов. Время от времени там виднелись всадники, и здесь, на вершине, вполне можно было поверить, что двадцатого столетия никогда не было. Здесь, в Западной Пенсильвании, менее чем в пятидесяти милях от Гаррисберга, он мог стоять вот на такой возвышенности, смотреть на север и видеть в точности то же самое, что четыреста лет назад увидели бы отсюда индейцы. Ни тебе машин, ни дыма, ни городов.

Хорошо, что он не уехал прошлой ночью. То, что он провел ночь с Мэри, успокоило его, сделало его ярость менее неистовой. В нем жила все та же решительность, но без прежней одержимости. Хорошо, что он от этого избавился, не то порывистость и нетерпеливость сделали бы его уязвимым и незащищенным.

Водопад был громким и неутомимым, поэтому Грофилд не расслышал, как подъехал Реклоу. И повернул голову уже в тот момент, когда тот слезал с большой серой в крапинку лошади, рядом с которой Гвендолин смотрелась ослицей. Реклоу пошел уже седьмой десяток, но он был высок, худ и прям и издали сошел бы за тридцатилетнего. Лишь лицо, прорезанное морщинами, глубокими, как борозды на вспаханном поле, выдавало его. В молодости он был работником на ранчо; потом, в тридцатые и сороковые годы, каскадером и статистом в ковбойских фильмах. Он никогда не имел никаких политических взглядов, но сохранял личную преданность тем, кого считал своими друзьями; и, когда в стране наступило время черных списков, у человека с такими представлениями о дружбе, как у Реклоу, неизбежно начались неприятности. В начале пятидесятых он оставил Западное побережье, отправился на восток, в Пенсильванию, и купил эту Академию верховой езды, что давало ему заработок, но не слишком большой. Ныне Реклоу хранил верность почти исключительно своим лошадям и получал своего рода моральное удовлетворение от того, что подрабатывал на их содержание, преступая рамки закона.