Разбитое сердце королевы Марго - Лесина Екатерина - Страница 56

И жадно.

Так и не забыл о тех запретных детских играх, что были вовсе не играми… так и не простил, что Маргарита бросила его, променяла на герцога Гиза… и сам приблизил его к себе, поговаривали, что сделал любовником, не из любви, исключительно мести ради, показывая, что эта ее игрушка ныне принадлежит ему. И став королем, он отберет прочие, все, какие есть…

– Эркюль, – произнес Ла Моль иное имя. – Он, быть может, не столь красив[6], но весьма разумен…

– Но он…

– Моложе брата? Увы, это беда, которую мы не способны исправить, но дорогая моя, подумай, чего стоит ждать нам от Эдуарда?

Маргарита вздохнула: об этом она думала и не единожды.

– И он слишком подвержен влиянию вашей матушки, а значит, власть опять же будет в ее руках…

– Но как вы…

Измена.

Государю. Королевству. Господу, который волей своей наделил Карла властью… и Маргарита сама становится изменницей, если слушает эти речи.

– Все просто. Я и… иные люди, которые не желают больше подчиняться ей, терпеть над собой ее руку, помогут герцогу бежать… и не только ему. Твой супруг, Маргарита, тоже получит свободу. Мы сумеем переправить их в безопасное место и уже там соберем верных нам дворян. Их будет множество. Ты не представляешь себе, сколько людей недовольны тем, что творится ныне во Франции. И королевский двор вынужден будет прислушаться.

Мятеж.

Он желает войны… неужели надеется, что Эдуард просто так уступит трон Франции? Удовлетворится польской короной, которая, как поговаривали, весьма ему неудобна… нет, он соберет своих людей. Их тоже немало, преданных и желающих получить за преданность свою награду.

Что будет?

Новая война.

Не католиков с гугенотами, от которой устали и те и другие и, утомившись лить кровь, желают мирного пути. Но война короля с королем…

Маргарита вздохнула, жалея, что не столь глупа, чтобы поверить, будто идея эта, отдать трон Эркюлю, действительно хороша. Ах, если бы могла она убедить Бонифаса… заставить отступиться…

Спасти…

– Король наградит нас. – Он держал ее за кончики пальцев, нежно и трепетно.

Целовал.

Гладил.

И Маргарите хотелось плакать от невозможности изменить что-либо.

– Король позаботится, чтобы ты получила свободу…

– Что?

– Я ведь все понимаю, сердце мое. Он не любит тебя, твой муж. А ты не любишь его… к счастью, не любишь, поскольку он не достоин твоей любви… но вы оба хотите получить свободу. Брак можно расторгнуть. Папа пойдет навстречу… а потом нам разрешат пожениться. Ты ведь станешь моей женой?

Он протянул ей сердце, золотое сердце на тоненькой цепочке. Сдавил, заставляя раскрыться. Медальон. Две створки. Два имени.

Маргарита и Бонифас.

Бонифас и Маргарита. Отражением друг друга, соединенные навек… и это символично.

– Ты ведь станешь моей женой? – повторил он вопрос и замолчал, ожидая ответа.

Слезы покатились из глаз Маргариты.

Королевы не плачут.

Королевы улыбаются всегда, даже когда стеклянное их сердце рассыпается на осколки. Когда осколки эти больно ранят, и сама она, следом за сердцем, распадается на части.

– Станешь?

– Конечно. – Королевы улыбаются, легко и беззаботно, что бы ни произошло.

Королевы…

Не имеют права быть счастливыми.

И Маргарита смахнула незримую слезинку. Ей хотелось, чтобы этот день, чудесный день, длился вечно, но разве подобные желания сбываются?

Она держала его за руку.

Слушала, но не слышала, пусть и говорил Бонифас уже не о короле и собственных замыслах… она просто наслаждалась каждым мгновением рядом, стараясь заглушить предательский шепот, что мгновений может быть куда больше… и не мгновений, а целая жизнь.

У них ведь может получиться.

Генрих сбежит. И братец не упустит шанса… он ведь умен, а еще благороден, сдержан… многие его поддержат. И тогда, быть может, войны не случится, а если случится, то будет она недолгой.

В конце концов, войны происходят постоянно.

Но если Эркюль станет королем… он не будет настаивать на этом нелепом браке… и Генрих будет счастлив избавиться от Маргариты не менее, нежели она от Генриха.

А потом… ее настоящая свадьба… скандальная, поскольку Ла Моль совсем не подходящая партия для принцессы крови, но все же куда как менее скандальная, чем первая… во всяком случае, на этой, еще не состоявшейся свадьбе, никто никого не станет убивать.

– Мы обвенчаемся с королевского благословения… – Он говорил и говорил, живописуя Маргарите ту особую счастливую жизнь, которая была ей недоступна. – Не плачь…

– Это от счастья.

Ложь, но сегодня Маргарите позволено лгать, и ему, и самой себе.

И золотое сердце в ее руке нагревается, того и гляди, раскалится докрасна, обожжет ее, клеймя клятвоотступницей, пусть Маргарита и не давала клятв. Она моргает, спеша прогнать слезы, которые все же катятся и катятся, будто она не королева, а самая обыкновенная женщина. Обыкновенным женщинам позволительно плакать из-за любви.

– Ты… ты не оставишь меня? – Она хватает его за руки и заглядывает в глаза жадно, закусывая губы, сдерживая иные слова…

Матушка знает обо всем.

Иначе не стала бы призывать Маргариту, предупреждать ее… ведь все было именно предупреждением… кому хранить верность?

Дорогой братец, уже почти надевший корону, не простит этого предательства, он будет рад малейшему предлогу, чтобы отправить Маргариту в монастырь.

А то и на Гревскую площадь, где казнят изменников.

– Никогда…

– И всегда будешь рядом?

К чему эти вопросы…

– Буду.

– Даже если я сделаю что-то ужасное…

– Ты не способна сделать ничего ужасного.

Он прижимает ее ладонь к груди, и Маргарита замирает, слушая, как быстро бьется в груди его сердце. И слова, опасные слова готовы сорваться с губ.

Предупреждение.

Бежать.

Из Лувра, из Парижа, из самой Франции… на край света и за край, и тогда, быть может, у него получится спастись. И мелькнула иная, тоже предательская мысль, что Маргарита может бежать с ним. Ей придется оставить королевский дворец, но разве так уж ей он нужен?

– Я… люблю тебя, – сказала Маргарита слова, которые не говорила ни одному из своих любовников. – Мне так жаль… мне так…

– Не жалей ни о чем…

Она покинула его на рассвете, а утром, едва приведя себя в вид подобающий, направилась к матери.

– Пообещайте, что сохраните ему жизнь. – Маргарита была бледна, но держалась прямо, чем немало порадовала Екатерину, которой представлялось, что в дочери ее нет и капли гордости. – Пообещайте, и я расскажу вам все…

Екатерина Медичи ответила:

– Обещаю, что его не станут обвинять в заговоре против короны…

В конце концов, при должном умении всегда найдется повод обвинить Ла Моля, который, признаться, весьма раздражал королеву-мать. И отнюдь не нелепая любовная связь была тому причиной, а вольность, с которой Ла Моль позволял себе держаться, почти вызывающая прямота его, презрение, пусть и тщательно скрываемое – он все же не был столь безумен, чтобы прямо презирать королеву, – но все ж ощутимое.

– Говори, – разрешила Екатерина, и Маргарита заговорила.

Она называла имена, те, которые слышала от Ла Моля, платя жизнями этих людей за собственное счастье. Впрочем, она не обманывалась в том, что отныне не будет счастлива.

Бонифас не простит.

Но хотя бы останется жив. А она, Маргарита, будет помнить о нем вечно… или столько, сколько продлится человеческий ее век. И быть может, после смерти, за пределом, где обретаются души раскаявшихся грешников, она сумеет встретить его и объяснить…