Разбитое сердце королевы Марго - Лесина Екатерина - Страница 10

Далматов не поверил. Она не из тех женщин, которые будут себя успокаивать. Напротив, она уже и дело рассмотрела, и признала себя виновной, и приговор вынесла.

Судья.

– Давайте вернемся к вопросу о подарках. Что-то такое, что он носил бы с собой постоянно или почти постоянно… небольшое…

Она покачала головой.

Что ж… придется иначе. И Далматов, помахав рукой – запах сигаретного дыма был иссушающе едким, – спросил:

– А вы не видели паука?

– Паука?

– Брелок. Или подвеску. Булавку для галстука… запонку… что-нибудь в виде черного паука.

Надежда открыла было рот, но нахмурилась.

– А вы знаете, видела… в последний раз, когда они пришли в гости. Андрюша все хотел, чтобы мы нашли общий язык… я же… у меня от одного вида этой стервочки рыжей колики начинались. Хоть и говорила себе, что надо смириться. Ради сына. Если не дружить… я не настолько наивна, чтобы думать, что смогу переступить через себя, то хотя бы без откровенной вражды. Вежливые визиты. Открытки ко дню рождения или новогодним праздникам… и всякий раз настраивалась, но получалось… вспыхивала, говорила гадости… вообще-то я очень и очень сдержанный человек. Профессия обязывает. Кому нужны истеричные судьи.

Новая сигарета.

На бледных губах почти не осталось помады, а вот румянец пылает ярко.

– Но она… она на меня странно действовала… в тот вечер она сказала что-то про квартиру… глупость какую-то, вроде того, что мне одной в четырех комнатах должно быть тоскливо, снова на переезд намекала. Мы Андрюше квартиру справили, но там одна комната всего. Как раз для склочной старухи… и понеслось… но паук… он вытащил связку ключей, огромную такую… я еще удивилась, зачем ему столько ключей? А он взялся объяснять. Два от квартиры. Верхний и нижний замки. Один – от машины… еще два от моей квартиры… от учительской… от кабинета физики… от лаборатории…

Она старательно перечисляла ключи, опасаясь упустить хоть что-то.

– И паук был. Черный. Отвратительный такой… на живого похож. Андрюша рассмеялся, сказал, что я пугливая, а это просто-напросто брелок… ему Варечка подарила… семейная реликвия.

А вот это уже интересно.

– Вы… вы думаете, из-за него?

– После смерти сына вы разбирали его вещи?

Надежда покачала головой.

– Она… привезла мне сумки… сказала, что продает квартиру… я была… знаете, сейчас я бы смогла противостоять… выставить ее прочь с ее смешными претензиями… судиться, я бы выиграла суд… да и квартиру купила Андрюше я до свадьбы… но мне тогда было не до квартиры. Я долго не решалась к сумкам притронуться. Там ведь его вещи… одежда… белье… книги какие-то… ничего ценного, если вы хотите об этом спросить. Она оставила себе все. Мебель. Технику… даже машину… мне было все равно. Я ведь сына потеряла…

Она вытащила очередную сигарету.

– Оленьке пока плохо… потом… боль не уходит совсем, но станет немного легче. Со временем. А вы… если у вас получится доказать, что она убийца…

Доказать – это вряд ли. Далматов никогда не обременял себя доказательствами, да и с законом не особо ладил. Но эта женщина верит в закон и справедливость.

Пускай.

То ее личное дело.

В городке у него оставался еще один адрес. Время было поздним, не слишком подходящим для визитов, но Далматову было глубоко плевать на приличия. Дверь открыла женщина в стеганом халате.

– Доброго вечера. – Далматов сунул ей под нос удостоверение сотрудника полиции.

Удостоверение было хорошим, почти как настоящим.

– Мне надо побеседовать с вами о Варваре…

Женщина тихо охнула и руки к груди прижала… а мужчина, выглянувший на шум, лишь головой покачал. Он был лыс, стар и печален.

– С Варварой что-то случилось?

– Пока нет. – Далматов вошел.

Тесная прихожая. Запах кислой капусты и жареной рыбы. Старые обои. Новый шкаф-купе, который съел половину пространства. В зеркальных его дверях отражались и хозяева, и сам Далматов, непривычно взъерошенный, мятый какой-то.

– Варечка – хорошая девочка, – залепетала женщина. – Она не виновата!

– В чем?

– Ни в чем. – Женщина торопливо касалась то халата, то волос, то собственного лица. И в движениях ее, излишне суетливых, Далматову виделась попытка скрыть нечто, куда более важное.

– Неужели?

– Чего вам надо? – Мужчина смотрел исподлобья.

– Узнать, что ж так вашей дочери в семейной жизни не везет… и как сделать, чтобы это невезение прекратилось…

– Это… это совпадение. – Женщина беспомощно оглянулась на мужчину. – Скажи им!

– А вы знаете, что Варвара вновь супруга ищет…

– Нет! – Мужчина побелел. – Она обещала…

– Не знаю, что она обещала, но на сей раз Варвара обратилась в агентство, и там ей подыскали кандидатов…

В прихожую выглянула кошка, трехцветная и желтоглазая, она широко зевнула, потянулась, показывая, сколь смешны ей нынешние заботы хозяев.

У кошек жизнь намного проще.

– Но только состоятельные мужчины не всегда наивны. Я здесь, если можно так выразиться, частным образом. Мой клиент желает разобраться, чем ему грозит эта свадьба…

– Вашему клиенту, – сдержанно ответил мужчина, – лучше подыскать себе другую жену.

– Варвара…

– А вам – уйти, пока я не вызвал полицию. Хотя… полиция с полицией всегда договорится, верно?

Знает.

И про удостоверение фальшивое, и про то, что ничего у Далматова на их драгоценную дочь нет…

– Что ж, если вам будет угодно. – Илья поклонился. – Но прошу подумать вот над чем. Мой клиент очень не любит, когда его пытаются использовать втемную. Он разозлится, а его злость может быть чревата неприятными последствиями для Варвары.

– Но… – Женщина вертела головой, глядя то на Далматова, то на мужа.

– Хватит, Аня. – Тот не улыбался. – Мы предупреждали… мы просили… и если она так решила, пускай сама разгребается.

Чудесно.

Но не понятно.

Маргарита смотрела в окно, потому как занятие это, пусть и не самое веселое, все ж было куда интересней каких-то там наук…

Наставник вышел по собственной надобности, строго-настрого велев Маргарите не сходить с места, быть хорошей девочкой и учить псалом.

Псалом она выучила.

Ну почти… на муху отвлеклась, которая медленно, важно ползла по стеклу. За окном же был сад. И солнце. И погода пречудеснейшая, которая так и манила сбежать из тесной комнатушки, которую отвели под класс. Но тогда наставник разгневается и будет грозить адскими карами. О них он знает много и рассказывает охотно, живописуя, как кричат грешники на раскаленных сковородках. Порой после этаких рассказов Маргарите снятся дурные сны, но матушка, которой она пожаловалась, не на наставника, на сны, строго ответила, что это из-за того, что Маргарита молится без должного усердия. Вот если бы она усердствовала так, как положено принцессе, тогда и Господь, и Пречистая Дева уберегли бы Маргариту от снов.

Скучно.

Латынь в голову не лезет.

И вовсе мысли не о науке, а о том, что папенька обещал взять Маргариту в путешествие, и даже после смерти его обещание исполнилось.

Жаль, что он умер.

Папенька был добрым и веселым, а вот маменька вечно всем недовольна.

Маменька хотела бы еще одного сына, это Маргарита знала совершенно точно и отчасти завидовала братьям, куда как более обласканным материнской любовью. Впрочем, зависть – не то чувство, которое приживалось в ней. Слишком легка она была, слишком ветрена и в то же время – добросердечна. О том говорили и наставники, и все, с кем Маргарите случалось иметь дело.

Порой ее добросердечие вкупе с легкомыслием оборачивались ситуациями смешными, а то и нелепыми, к вящему неудовольствию матушки. Маргарита подозревала, что она, женщина, которую велено было любить и почитать, с превеликим удовольствием оставила бы дочь в Амбуазе на всю ее недолгую жизнь, а то и после.

Нет, в Амбуазе ей было неплохо.