Евангельская история. Книга III - Протоиерей (Матвеевский) Павел Алексеевич - Страница 68

Единственный в бытописании человеческом день, предвозвещенный древними пророками, приближался к полудню: было, по еврейскому счислению, около шестого часа. враги Христовы, истощив весь запас клевет и насмешек, замолчали но в то время, как они безмолвствовали, заговорила неодушевленная природа: она исповедала, по изъяснению святителя афанасия александрийского, что «страждущей в теле не просто есть человек, но Божий сын спаситель всех». Будет в той день, – предсказывали пророки, – зайдет солнце в полудне и померкнет на земли в день свет, будет день един, и день той знаем будет Господеви, и не день, и не нощь, и при вечере, будет свет (ам. 8, 9; Зах. 14, 7). вся тварь, по выражению церковных песнопений, «видя господа, висящаго на лобном месте, содрогалась в великом ужасе», и прежде других созданий солнце померкло, «скрыв и потаив лучи свои». наступила среди ясного дня необыкновенная тьма, которая распространялась далеко за пределы Палестины и продолжалась от шести часов до девяти, т. е. по нашему счислению от двенадцати до трех пополудни[6]. Помрачение солнца у древних народов обыкновенно считалось страшным предзнаменованием какого-либо великого несчастья, а иудеям это явление казалось тем поразительнее, что в предсказаниях пророков очень часто оно представляется образом грозного посещения Божия (ис. 13, 10; 24, 23; 50, 3; иез. 32, 7; иоил. 3, 15; ам. 8, 9; Мих. 3, 6). Чудесное совпадение его с распятием господа, неожиданность и продолжительность, и еще более окончание в минуту смерти распятого, свидетельствовали, и притом достаточно внятно для людей, менее предупрежденных, что на Голгофе происходило событие необычайное, беспримерное. Здесь, в таинственном мраке, оканчивалась земная жизнь Богочеловека, начавшаяся среди глубокой ночи в вертепе вифлеемском; здесь область темная (Лк. 22, 53) собрала у креста господня своих мрачных служителей, и неправда людей совершала богоубийственное дело; здесь, под покровом тайны, приносилась искупительная жертва правде Божией за грехи человечества, и самая неодушевленная природа, ожидавшая совосстановления с падшим человеком (Рим. 8, 19–22), «соболезновала страданию творца» (блж. Феофилакт). глаза присутствовавших невольно обращались к распятому и, по замечанию святых евангелистов (Мф. 27, 54; Лк. 23, 47, 48), чудные события при распятии господа сильно действовали и на стражей, и на собравшийся на Голгофу народ. необычайный мрак, как видимый знак гнева Божия на преступное человечество, покрывал землю. среди этого мрака протекли еще три часа лютейших страданий искупителя – телесных и душевных. Един Ходатай Бога и человеков, давый Себе избавление за всех (1 тим. 2, 5, 6), сделался за нас клятвою (гал. 3, 13) и в глубочайшем уничижении «принял на себя наказание, которое мы должны были понести от отца» (свт. Иоанн Златоуст). он восхотел «истребить страсть страстью, упразднить смерть смертью, сокрушить оружие тем же оружием, и для сего человеческое чувство страдания сделал собственным, не переменяя естества своего, но присвояя наши немощи и болезни (кроме греха)» (свт. Феодот анкирский). Ходатай Новаго Завета (Евр. 9, 15), изливая на алтаре крестном кровь свою во оставление наших грехов и принося себя самого в жертву (ст. 28), страдал так, как никто не мог страдать, перенес то, чего не могли перенести ни все человечество совокупно, ни каждый человек порознь: крестом своим, в неизмеримой и недомыслимой тяжести его, наш искупитель без всякой помощи и утешения – земного и небесного – совершал величайшую тайну нашего искупления, сокровенную от век и родов (кол. 1, 26), и совершал ее Един, да явится лицу Божию о нас – не с кровью прообразовательных жертв, но Своею кровию, вечное искупление обретый (Евр. 9, 12, 24). среди смертного томления и ужаснейших мук, «изображая в себе наше» (свт. григорий Богослов) и «болезнуя не о себе, но о нас» (свт. афанасий александрийский), Богочеловек возопил громким голосом, повторяя слова пророчественного псалма (21, 2), в котором изображены задолго до события главнейшие обстоятельства крестной смерти Его: Или, Или! лима савахфани, т. е. Боже Мой, Боже Мой! вскую еси Мя оставил. Мы были оставлены Богом как чада гнева (Еф. 2, 3), согрешившия в своем прародителе (Рим. 5, 12), и за нас наш Ходатай был оставлен отцом своим, оставлен, «дабы нам не быть оставленными Богом, оставлен для искупления нас от грехов и вечной смерти, оставлен для показания величайшей любви к роду человеческому, оставлен для доказательства правосудия и милосердия Божия» (свт. киприан). Эти таинственные слова господа, заключавшие в себе глубочайший смысл, некоторым из стоявших у креста дали новый повод к насмешкам. они или не поняли восклицания распятого, или притворились непонявшими, и т. к. между иудеями времени Иисуса Христа, на основании буквального толкования пророчества Малахии (3, 1; 4, 5), было распространено верование, что пришествию Мессии будет предшествовать явление пророка илии (Мф. 16, 14, 17; 17, 10–11; Мк. 8, 28; 9, 11–12), то, пользуясь созвучием имени Божия с именем пророка, враги Христовы говорили: Илию глашает Сей, – «смотрите, да и на кресте, в виду смерти, он не отрекается от достоинства Мессии и призывает своего Предтечу».

Божественный страдалец, вися между небом и землей на позор Ангелов и человеков, был погружен в бездну истощания и с каждой минутой приближался к смерти. не было в нем целости от ног до главы: весь в ранах и язвах, измучен и окровавлен, осмеян, поруган и, по пророческому слову, ни во что вменен (ис. 53, 2–3). к ужасным страданиям присоединилось новое нестерпимое мучение – жажда. Богочеловек дошел до крайней степени изнеможения: крепость Его, как предсказывал царственный пророк, изсше, яко скудель, и язык прильпе гортани (Пс. 21, 16); жгучая боль разливалась по всем членам, и появилась томительная жажда, как предвестница близкой смерти. Доселе долготерпеливый Господь с незлобием и кротостью агнца, ведомого на заклание, все допускал и переносил, что ни делали с ним. он не отверзал уст своих для мольбы о пощаде и снисхождении к себе (ис. 53, 7); среди жестоких истязаний никому не угрожал (1 Пет. 2, 23) и не напоминал о долге человеколюбия. всецело преданный делу искупления, он как бы забывал человеческие потребности. и вот, теперь, готовясь положить жизнь свою за падшего человека (Ин. 10, 15), он в первый и последний раз с креста своего просит у этого человека малого возмездия – глоток кислого питья: жажду! Болезненный вопль тронул окружавших распятого, и они поспешили исполнить то, что задолго до события было предвозвещено Давидом: даша в снедь Мою желчь и в жажду Мою напоиша Мя оцта (Пс. 68, 22). вблизи стоял сосуд, полный уксуса. один из воинов побежал, напоил губку уксусом и, наложив ее на трость иссопа, поднес к устам Его и давал Ему пить. и в то время, как воин совершал великое дело милосердия к Умирающему, злобные враги господа удерживали его и говорили: остави, да видим, аще приидет Илия спасти Его – и сняти Его. они не только не хотели доставить страждущему хотя малую отраду, хотя немного облегчить последние минуты Его, а напротив, желали скорейшей смерти Его. Яко лев, восхищаяй и рыкаяй, по изображению пророка-псалмопевца, враги раскрыли на него уста своя (Пс. 21, 14) и с нетерпением ждали, когда умрет и погибнет имя Его (40, 6).

Но в предсмертной жажде искупителя нашего под внешним покровом сокрыт был таинственный смысл. Это – не просто телесная потребность, но некое высшее, духовное жаждание. Богочеловек жаждал нашего спасения, жаждал исполнить волю отца небесного и совершить дело Его (Ин. 4, 34); жаждал до дна испить ту чашу скорбей и страданий за грешный род человеческий, которой устрашалось человечество Его в саду Гефсиманском; жаждал удовлетворить за нас Божественному правосудию, искупить нас от греха и проклятия, разрушить державу смерти и ада; наконец, он жаждал, чтобы ни одна черта из того, что было предсказано о нем в священном Писании, не осталась неисполненною (Ин. 19, 28). наступала великая минута дня Христова (Ин. 8, 56), которой жаждал наш искупитель, жаждало все человечество. крестное жертвоприношение окончено. Предвечное определение триипостасного Божества о спасении рода человеческого исполнено. Правда Божия удовлетворена. гнев и осуждение, тяготевшие над падшим человеком, отменены. Пророчества сбылись, прообразования осуществились, обеты, данные патриархам, выполнены, кровь пролита до последней капли, синагога упразднена, Церковь основана. спаситель, видя, что дело, которое отец небесный дал Ему исполнить на земле (Ин. 17, 4), совершено и что Ему подобает внити в славу, которую он имел у отца прежде бытия мира (Лк. 24, 26; ин. 17, 5), сказал: совершишася! – и потом возвысив голос, воскликнул: Отче, в руце Твои предаю дух Мой! Это были последние слова на кресте того, кто, Себе умалив и смирив, послушлив был даже до смерти, смерти же крестныя (Флп. 2, 7–8). За сим он преклонил главу и испустил дух, предав его Богу отцу. «так умерло тело и произошло его разрешение, а Бог слово непреложно был и в теле, и в душе, и в себе самом, сый в лоне отчем, в показание своей неизменяемости» (свт. афанасий александрийский).