Король-Воитель - Банч Кристофер - Страница 75

Фермер клятвенно уверял нас, что как-то раз нашел их на своем поле и с тех пор держал у себя, в надежде, что найдутся их владельцы или подходящие покупатели.

– Они, – ворчал фермер, – сожрут весь мой овес, и сено, и меня вместе с домом.

Мы придирчиво осмотрели лошадей; они были в прекрасном состоянии. У одной на ухе оказалось клеймо из тех, которые ставят в кавалерийских полках, но я решил не обращать на это внимания. Хозяин получил три золотых монеты из тех, что подарила нам яхта, за лошадей, еще две за сбрую, и мы тронулись в путь.

Гнедого коня я назвал Быстрым, а Симея дала своей лошади имя Странник.

Мы двигались точно на восток, и, несмотря на то, что еще не закончился Сезон Бурь, погода в основном стояла сырая и холодная, это было восхитительное время.

Фермеры, с которыми нам доводилось встречаться, были, как правило, радушны. В это время года у них было нечто вроде отпуска; им не нужно было от зари дотемна трудиться в полях, у них была еда, которой они могли поделиться, и частенько чердак или сеновал, куда они могли пустить переночевать двоих путников.

Свежих овощей уже почти не осталось, зато это было время забоя свиней, так что нас угощали сочными отбивными с сухими фруктами, только что прокопченной ветчиной, зажаренной с ягодным или горчичным соусом, хлебами и пирогами с начинкой из насушенных за лето фруктов.

Но на земле то и дело попадались шрамы, оставленные войной: нам не раз встречались брошенные фермы и многие акры пахотной земли, густо поросшей сорняками; порой мы по целым дням не встречали ни одного человека и торопились поскорее проехать эти места, следя только за тем, чтобы не переутомлять лошадей и самих себя.

Но мы-то не чувствовали себя одинокими, совсем наоборот – самыми лучшими из наших ночей были те, когда мы оставались одни.

Порой мы останавливались на ночлег в заброшенных домах, но, как правило, нам было в них не по себе, и мы устраивались в сараях или на сеновалах.

Однажды мы заехали в странный лес, где молодые деревья росли ровными рядами, словно пшеница в поле.

– Интересно, эти деревья выглядят так, словно их выращивают для лесопилки, – удивленно сказала Симея. – Кто же мог до такого додуматься?

– Ленивые плотники, – ответил я, и она прикусила язык, будто решила, что сморозила глупость.

Я подъехал к одному дереву и присмотрелся к нему.

– Похоже, что я угадал верно, – сказал я. – Это какое-то твердое дерево из тех, которые идут на изготовление мебели, и его ствол в нескольких местах обмотан проволокой, чтобы дерево росло совершенно прямо. Вероятно, в нормальном состоянии они растут вкривь и вкось, а тому, кто посадил этот лес, нужна ровная древесина. Да, из нее получится очень дорогая мебель.

– Я тебе не верю; ты просто пытаешься догадаться, – сказала Симея. – Спросим у хозяина, когда найдем его дом.

Но если у этих деревьев все еще был хозяин, то его жилище было хорошо скрыто где-то в глубине леса, поскольку мы ехали по бесконечной плантации, пока не начало смеркаться, но так и не увидели ничего, кроме деревьев, уходящих вдаль прямыми рядами, разделенными равными интервалами.

– Похоже, нам придется спать на свежем воздухе, заметила Симея.

– Не вижу в этом никакой беды, – ответил я. – Продукты у нас есть, так что можешь сварить какой-нибудь суп, а я тем временем приготовлю такую роскошную постель, какую ты в жизни не видела.

– Так где же мы остановимся?

– У ближайшего ручья.

Когда мы нашли воду, Симея расседлала и привязала к соседним деревьям лошадей. Потом она по моей просьбе набрала камней, сложила из них очаг и развела большой костер. Я выбрал два дерева, росших футах в двадцати друг от друга, карабкаясь по стволу, обрубил у каждого из них верхушку чуть выше того места, где начиналась крона. Затем я срубил деревца, росшие между этими двумя, и, громко крякая от натуги, выдрал из земли пни с разбегавшимися в стороны корнями. Один из тонких стволов я положил, как на столбы, в развилки обрубленных деревьев, а остальные поставил под углом к земле, чтобы они опирались на эту перекладину. На получившуюся решетку я навалил веток, прихватив их веревками, и в конце концов вышла хорошая, прочная стена, которая должна была защитить нас от самого сильного ветра – ветры в это время года по нескольку дней дули в одном направлении.

Под этой крышей я аккуратно уложил в несколько слоев ветки с листьями, пока не получилась высокая упругая кровать, поверх которой я постелил наши спальные мешки.

Перед кроватью я устроил еще одно кострище – узкое, длиной с кровать. Набрав сухого хвороста, я порубил его и сложил, чтобы он был под рукой.

– Вот и все! – объявил я. – Будем спать укрытые от ветра, с костром под боком. Если кто-нибудь из нас замерзнет, то достаточно будет подбросить в огонь полено-другое.

– Ты спишь с краю, – сказала Симея, – значит, и дрова подкладывать будешь ты.

– Что, мы даже не будем тянуть соломинки или палочки?

– Бесполезно, – возразила Симея. – Ты меня обманешь. А если не обманешь, тогда я тебя обману. Не за бывай, ведь я же волшебница!

На обед у нас было полкаравая купленного хлеба – мы поджаривали ломти над огнем и мазали их толстым слоем масла – и густая чечевичная похлебка, сдобренная травами, собранными по дороге.

Мы вымыли посуду и умылись сами в ручье; потом, прежде чем засыпать «кухонный» костер, я взял из него головню и разжег костер, приготовленный в «спальне».

Зимний ветер шептал в ветвях деревьев, но нам было очень тепло.

– Это впечатляет, – сказала Симея, прижавшись ко мне. – Ты, наверно, знаешь о лесах все, да?

– К этому привела меня лень, – скромно признался я. – В юности, вместо того чтобы ходить в школу, я болтался в лесах.

Ни ей, ни мне не хотелось спать. Запах веток, окружавших нас, походил на благоухание ладана.

– Кстати о юности, – сказал я. – Все, что ты мне рассказывала о своем детстве, было дурным или очень дурным. Неужели это все?

– Нет, – ответила Симея. – Конечно нет. Но ты уверен, что тебе хочется все это услышать?

– Если это не окажется пересказом бесконечного списка любовников, к которым я буду тебя ревновать.

– Дурак, – напевно произнесла она и, повернув голову, поцеловала меня в подбородок. – Кому придет в голову ревновать к прошлому?

– Мне.

– Я имела в виду, – сказала Симея, и голос ее теперь звучал очень серьезно, – что если ты намерен знакомиться с моей биографией, то тебе придется услышать немало такого, что не доставит тебе удовольствия. Я буду упоминать о людях, которых ты, вероятно, с радостью предпочел бы увидеть мертвыми. А порой это будет не очень-то приятно.

– Ведь это я попросил тебя рассказать, – ответил я после небольшой паузы. – А это значит, что я готов слушать. Начни с того, что случилось в Полиситтарии. Если не хочешь, не говори о своих родственниках.

Симея глубоко вздохнула:

– Ладно. Впрочем, мне кажется, что я все-таки буду о них говорить. Так что давай начнем с того, как я оказалась в камере твоей тюрьмы. Я была так потрясена тем, что произошло в Ланвирне, что совсем не помню первую пару дней. Но постепенно я приходила в себя. Первое, что мне вспоминается, – это тюремщики. В камерах были женщины, и тюремщики имели обыкновение подолгу рассказывать о том, что они собираются сделать с ними. Или с мальчиками, которые были среди заключенных. Или со мной, хотя я была тогда маленькой девочкой.

Хуже всех был ублюдок по имени Йигерн. Я до сих пор не могу забыть ни его имени, ни его рожи. Воображение у него было просто ужасным. Сколько лет прошло, но мне все еще с трудом верится, что человеческое сознание может быть настолько гадким.

– Он был не только тюремщиком, – вставил я. – Он был палачом. Заплечных дел мастером из никейской городской стражи.

– Это многое объясняет, – ответила Симея. – Я сказала ему, что он не посмеет ничего сделать со мной, а если посмеет, то я сообщу о нем принцу-регенту. Ему это показалось ужасно забавным, и он ответил, что после того, как брат императора вынесет мне приговор – а в том, каким будет этот приговор, он нисколько не сомневается, – никого ни в малейшей степени не озаботит моя судьба, что бы со мною ни случилось. Я понимала, что он был прав, тем более что тюремщики частенько захаживали то в одну, то в другую камеру и удовлетворяли свою похоть с женщинами или юношами, а Йигерн любил смотреть, как это происходило. – Ее передернуло. – Но я знала, что прежде, чем он заставит меня подчиниться ему, я найду в себе силы перекусить язык и истечь кровью. Как ни странно, это сознание придавало мне сил для того, чтобы держаться.