Беда - Шмидт Гэри - Страница 27

В ночь с четверга на пятницу с домом Чуанов в Мертоне снова не случилось ничего. Генри убедился в этом, пролистав утренний номер «Блайтбери кроникл».

В пятницу Генри решил, что унижений с него хватит. Он отвечал на вопросы по биологии так, будто сам изобрел всю эту науку, и провел краткий обзор различных типов животных, а затем описал процесс фотосинтеза с такой безупречностью – по крайней мере, с его точки зрения, – что учителю впору было прослезиться.

Затем, на физкультуре, он пробежал милю за пять минут тридцать две секунды. Ничего удивительного в этом не было, хотя он собирался показать более уверенный результат. Скажем, до четырех минут.

Но кое-что удивительное в тот день все-таки произошло – а именно: Санборн преодолел эту дистанцию за шесть двадцать три.

– Две… секунды… запасу, – сказал он Генри после того, как пересек финишную черту – и после того, как к нему снова вернулась способность говорить.

– Это потрясающе, Санборн! – завопил Генри. – Потрясающе! Ты же обычно бегаешь в пять раз медленнее. Как тебе это удалось?

Ему пришлось подождать, пока Санборн отдышится.

– Упорство… и самоотдача… мой мальчик, – сказал он. – Упорство… и самоотдача.

– Здорово, – сказал Генри.

– Я хочу… быть… в форме… когда мы пойдем… на Катадин.

– Ты туда не пойдешь, – сказал Генри.

– Если ты повторишь это… еще раз… Генри… я размажу тебя… по беговой дорожке.

Генри не стал повторять это еще раз.

Но он был по-прежнему намерен взойти на гору без всяких Санборнов.

Во второй половине дня, после гребли, тренер Сантори отозвал Генри в сторонку. Очевидно, он полагал, что после Кубка прошло достаточно времени и Генри уже успел справиться со своим Возмущением. Зональное первенство на подходе, сказал тренер. Он опасается, что потеря, которую понесла семья Генри, может помешать ему выступить на нем как следует. Поэтому он решил заменить его на зональном и, возможно, на первенстве штата тоже. Но пока пусть Генри продолжает работать и готовиться как раньше, а там видно будет. На этом тренер Сантори отпустил его в душ.

В ночь с пятницы на субботу самое большое окно дома Чуанов было разбито еще двумя кирпичами, но в этот раз мертонская полиция заранее устроила около дома засаду. После короткой погони полицейские арестовали двоих членов команды Лонгфелло по регби. Их обвинили в хулиганстве с причинением ущерба, и это, согласно «Блайтбери кроникл», было лишь первым из целого ряда возможных обвинений.

Когда Генри прочел эту новость, стоя на крыльце, в ране на его руке застучала кровь.

Когда Луиза – которая наконец спустилась, чтобы чего-нибудь съесть, – посмотрела сквозь толстое дверное стекло и увидела на крылечке Генри, она вышла, взяла у него газету и прочла, что там написано. Потом она убежала обратно наверх. Она не открывала дверь, пока Генри не отправил на второй этаж Чернуху – та пару раз поскреблась, поскулила и шмыгнула внутрь, когда дверь приоткрылась самую чуточку.

В ту ночь Генри лежал в постели совершенно один.

Поэтому он еще не спал после полуночи, когда отец прошаркал в шлепанцах по восточному ковру и вниз по лестнице на кухню. Генри накинул рубашку и спустился следом. Он нашел отца в холле первого этажа рядом с кремневыми ружьями, висящими под маленькой лампочкой.

– Я гляжу, тебе не спится, – сказал отец.

– И тебе.

Отец кивнул. Потом указал на два ружья из коллекции.

– Это с корабля. Я забрал их назад из Исторического общества – должно же у нас хоть что-то остаться. Их бы подремонтировать. Но они слишком долго ржавели. Наверное, стрелять больше не смогут.

– Ну и ладно, – сказал Генри.

Отец разглядывал ружья. Он провел рукой по их ложам, а потом – по старым выщербленным стволам.

– Я никогда не думал, что в наш дом войдет Беда, – тихо сказал он. – Что она придет к нам. Я думал, что этого не может быть. – Он помолчал. – Надо мне было как следует смазать эти ружья, а уж потом вешать сюда.

– Еще успеется.

– Ну да. – Отец сунул руку в карман халата. Прежде чем заговорить снова, он некоторое время просто шевелил губами. – Генри, – сказал он наконец, – как ты думаешь, из Франклина вышел бы хороший человек?

Это так изумило Генри, что он даже отступил на шаг.

– Да-да, знаю, – сказал отец. – Как можно о таком спрашивать? Но в последнее время меня почему-то мучает один только этот вопрос. Я не спрашиваю: «Почему Франклина у нас отняли?» Или: «Как следовало бы поступить с Чэй Чуаном»? Но: «Вышел бы из Франклина хороший человек»? И я не уверен, что мне хватит мужества услышать в ответ правду.

– Пап…

– Вот я и брожу ночью по этим коридорам, смотрю на старые ружья и думаю, стараюсь разобраться, стараюсь понять: а может, все время, пока я думал, что Беда никогда к нам не явится, она уже была здесь, и я знал это, да только не хотел признавать. А потом, Генри, потом я спрашиваю себя, а не было ли то, что Франклина у нас отняли, скорее… если бы Франклин вырос таким… Ох, Генри!

Он протянул к сыну руки. И Генри обнял его.

Кремневые ружья, висящие на стене в холле дома Смитов, тускло блестели на неярком свету. Они побывали в жарких битвах: по крайней мере четыре стреляли в Трентоне, одно – в Лексингтоне, два – у Нортбриджа[21], а еще одно – уже гораздо позже, на Антиетаме. Но все эти битвы не шли ни в какое сравнение с той, что кипела сейчас в израненных сердцах отца и брата, – с битвой, у которой просто не могло быть однозначного исхода.

Он сделал вид, что научился быть холодным внутри. Обмануть отца было нетрудно. Он не показывал ему, что тоскует по собаке. Он больше ни с кем о ней не говорил. И сохранял спокойствие, когда отец обращался к брату, а его словно не замечал.

Но слезы, которые льются из глаз глубокой ночью, не бывают холодными.

11.

В первые недели июня Генри не раз задавал себе вопрос, почему члены Исторического общества так увлеклись кораблем в Бухте спасения. Если судить по статьям, которые «Блайтбери кроникл» печатала на первой странице – да еще с огромными заголовками! – можно было подумать, что от раскрытия тайны этих трехсотлетних обломков зависит судьба всего мира. И разгадать эту тайну необходимо сегодня же!

Возможно, писали в газете, это было купеческое торговое судно, совершавшее рейсы вдоль побережья Новой Англии. Однако, спрашивал мистер Кавендиш, если эта гипотеза верна, то почему мы нашли столько абордажных сабель? (И забрали, добавил про себя Генри.) А мушкетов? (Которые тоже забрали.)

А пушек, явно чересчур больших для торгового судна? (Их тоже.) Приделанные к корпусу обручи с цепями также оставались загадкой. Возможно, рассуждал доктор Кавендиш, корабль перевозил рабов, хотя это представляется маловероятным. Так какой же цели служили эти обручи с цепями? И отчего случился пожар? Генри не удивило то, что Кавендиш согласен с полицейским из Мертона: корабль сгорел уже после того, как его выбросило на берег. Но кто его сжег? Если моряки сами решили посадить свое судно на мель, зачем они его подожгли? И почему эта потеря не отражена ни в каких документах? Почему никто потом не забрал из бухты сабли с пушками? Да и цепи тоже, коли на то пошло?

Доктор Кавендиш выражал надежду на то, что корабль удастся извлечь целиком и выставить на публичное обозрение в новой пристройке к зданию Исторического общества (его руководство уже обратилось к своим главным спонсорам с просьбой о финансировании этого проекта). Тем временем к концу лета в музее Общества появятся обнаруженные на корабле артефакты – образцы груза и вооружения, а также те самые пресловутые цепи. Может быть, тогда станет известно больше и об истории корабля. «А пока, – заключал доктор Кавендиш, – мы просто слишком мало знаем».

Генри никак не мог понять, почему следы какого-то давнишнего крушения так много значат – особенно с учетом того, что на днях в Блайтбери-на-море произошло другое крушение.