Пока нормально - Шмидт Гэри - Страница 25

И у моего отца тоже.

Совершенно ясно, что мистер Толстосум Баллард – круглый идиот, сказал он, и что он сам или Эрни Эко могли бы управлять бумажной фабрикой с завязанными глазами и у них получилось бы лучше, в сто раз лучше, чем у него, сказал он. Мистер Толстосум Баллард только и знает что сидеть у себя в кабинете в своей чистой белой рубашке и шелковом галстучке и объяснять всем остальным, что они должны делать, сказал он. Но чтобы запачкать свои чистые белые ручки – этого вы от него не дождетесь, черт бы его драл. Вы никогда не увидите его на электропогрузчике или в кабине тягача. Древесная пульпа? Мистер Толстосум Баллард не узнает ее, даже если споткнется и полетит туда носом, сказал он. Вот что происходит, когда становишься богатым, черт бы его драл. Ты перекладываешь всю работу на плечи маленьких людей, а сам знай посиживаешь в кабинете да считаешь прибыль, сказал он. И никакими Ежегодными Осенними Пикниками этого не поправить. Куда там!

Когда мой отец бывал дома – а это случалось нечасто, потому что почти каждый вечер к нам заходил Эрни Эко и они уезжали вместе, – так вот, когда он все-таки бывал дома, от него редко можно было услышать что-нибудь другое, кроме этого.

Так что идти туда никто не хотел. Идти на пикник, который устраивает этот урод, мистер Толстосум Баллард? Нет уж, спасибо. Но в последнюю субботу октября отец велел нам сесть в машину – всем, даже моему брату, – и повез нас на Ежегодный осенний пикник для всех работников Бумажной фабрики Балларда. Можете себе представить, как нас это обрадовало. Особенно когда отец сказал, что такого жмота, как мистер Толстосум Баллард, днем с огнем не сыщешь и еды вряд ли будет много. Да и та, что будет, вряд ли окажется такой уж хорошей. Разве от урода и жмота можно ждать нормального отношения к подчиненным? То-то и оно!

Единственное, из-за чего мы туда едем, сказал он, – это викторина. Потому что вся их викторина, по словам Эрни Эко, будет посвящена Бейбу Руту. А кто знает про Бейба Рута больше, чем мой отец? Никто. Думаете, я вру? Вы знаете, сколько хоумранов сделал Бейб Рут в Мировой серии? Не знаете. А мой отец знает – пятнадцать. Может, вы знаете, что в 1927-м Бейб Рут поставил свой знаменитый рекорд – шестьдесят хоумранов за один сезон. Но знаете ли вы, когда он сделал пятьдесят девять хоумранов? Вряд ли. А мой отец знает – в 1921-м. А знаете вы, сколько хоумранов Бейб Рут сделал в финальной игре 1928 года? Три. И все за один матч.

Мой отец мог рассказать вам и это, и еще много чего другого, потому что однажды он даже встречался с Бейбом Рутом. Он пожал Бейбу руку и угостил его пивом, а Бейб подмигнул ему и сказал: «Да ты отличный парень!»

Лучше Бейба Рута для отца никого не было.

А еще Эрни Эко сказал, что призом за победу на викторине будет мяч, подписанный кем-то из «Янкиз». Возможно – так сказал Эрни Эко, – даже самим Бейбом.

Вот почему мы все отправились на Ежегодный осенний пикник для всех работников Бумажной фабрики Балларда – потому что мой отец хотел выиграть мяч, подписанный Бейбом Рутом.

Просто блеск.

Мне пришлось доставить все субботние заказы поскорее, что было нетрудно – как вы, может быть, помните, – поскольку не всем известны основные принципы физики. Миссис Мейсон вообще не заказала пончиков. У мистера Лефлера не перегорело ни одной лампочки. Дети миссис Догерти играли наверху, когда я пришел. А миссис Уиндермир даже не заглянула на кухню.

Честно говоря, мне хотелось бы, чтобы по крайней мере дети Догерти были…

Ну и что? Что с того? Я не придурок.

В общем, никто на моем месте не мог бы вернуться быстрее, чем я, хотя и это оказалось недостаточно быстро – угадайте, для кого.

Погода стояла замечательная, и как-то чувствовалось, что таких осенних деньков осталось уже совсем немного. Солнышко припекало, словно думало, что на дворе по-прежнему середина лета и до ноябрьской хмари еще добрых несколько месяцев. По голубому небу медленно и лениво, как на каникулах, плыли редкие белые облачка. Трава была теплая и пахучая, как в апреле, но деревья не забыли, что сейчас уже октябрь. Они все полыхали огнем, и птицы в их разноцветных листьях допевали свои последние песни. Нагретый воздух дрожал над каменными стенами, а гранит искрился.

– Какой чудесный день! – сказала мать.

Отец ничего не ответил. Наверное, думал про Бейба Рута.

Ежегодный осенний пикник для всех работников Бумажной фабрики Балларда всегда проводился на озере Мэрис, но поскольку мы приехали поздно, нам пришлось оставить машину примерно за милю оттуда – и все потому, сказал отец, что я не разобрался вовремя со своими заказами. Правда, мы бы и без этого опоздали, сказал он: нашему Дугго хоть скипидару под хвост плесни, он все равно будет ползать, как черепаха. Но даже сюда доносился запах жареной курицы – мы почуяли его, едва вылезли из машины. А еще услышали крики и веселый гам. Когда мы шли к озеру, люди вокруг махали руками и окликали друг друга, а потом они помахали нам, и какие-то женщины подошли к матери знакомиться, взяли ее за руки и повели знакомить с кем-то еще, потому что этот кто-то тоже жил совсем недалеко от нас, и разве не ее они видели этой осенью в церкви Святого Игнатия?

Отец и мы с братом пошли мимо длинных столов, и кто-то окликнул нас, и отец буркнул что-то в ответ, а потом этот кто-то порылся в куче пакетов, вытащил два и подозвал меня с братом и отдал их нам.

В пакетах были часы «Таймекс». Думаете, я вру? Настоящие часы «Таймекс» с секундной стрелкой и настоящим кожаным ремешком, с числами до двенадцати и числами до двадцати четырех, чтобы можно было узнать точное время суток. Часы «Таймекс». Подарок от Бумажной фабрики Балларда.

Брат посмотрел на меня. А я – на него.

Даже между теми, кто терпеть друг друга не может, иногда – хотя это длится не больше секунды – возникает полное взаимопонимание. Он улыбнулся, я тоже, и мы оба надели свои часы и стали смотреть, как бегут их секундные стрелки.

У моего брата эти часы были первые в жизни.

И у меня тоже.

Отец поглядел на наши запястья.

– У вас скоро кожа от металла позеленеет, – сказал он. – Вот увидите.

Я и не знал, что на Бумажной фабрике Балларда работает столько народу. Здесь собрался чуть ли не весь Мэрисвилл. Недалеко от нас играли в волейбол, и никто даже не пытался вести счет.

В другом месте играли в бейсбол, мужья против жен. Думаю, вы сами можете себе представить, как это было смешно. Отец стоял неподалеку с Эрни Эко – они ухмылялись и отпускали разные шуточки.

Примерно человек десять метали подковы, и оттуда доносились такой звон и крики, как будто занятия умнее и придумать нельзя – хотя для этих придурков, наверное, так оно и было.

Я пошел к озеру, где по случаю жары купалась целая куча ребят (чего я решил не делать сами знаете почему), – примерно восемь пар затеяли сражение, сидя друг у дружки на плечах, а еще кто-то просто нырял с чужих плеч, и там был Джеймс Рассел, который помахал мне, чтобы я шел к ним, но я покачал головой, и он кивнул.

И надо всем плыл запах жареной курицы, и потрескивал жир, капающий в костер, и дымок стелился над бейсбольным полем, и над метателями подков, и над волейболистами, до самых столов, накрытых чистыми белыми скатертями, где женщины – включая мою мать – расставляли миски с салатами, и блюда с булочками, и кувшины с розовым лимонадом, и тарелки с вареной кукурузой, от которой валил пар, и новые миски с салатами, пока весь остальной народ не начал перебираться с бейсбольного поля поближе к ним, а потом один из поваров около грилей крикнул: «Готово!», и тогда все подтянулись еще ближе и выстроились в очередь, и повара притащили огромные подносы с горами жареных куриц, и в теплом голубом воздухе разнесся просто потрясающий запах, и я посмотрел на маму, которая улыбалась во весь рот, словно вернулась домой после того, как долго-долго где-то пропадала.