Пока нормально - Шмидт Гэри - Страница 23

– Ты мне не веришь?

Мать ушла на кухню.

Брат посмотрел ей вслед. Он просто стоял, глядя ей в спину, пока она мыла посуду в раковине. И долго так простоял. Потом пригрозил мне тихонько, чтобы она не слышала, – пусть, мол, я только вякну что-нибудь, пусть только попробую, – и пошел наверх.

Я стал готовить уроки на шатком кухонном столе. В основном математику. А еще надо было скопировать карту Миссисипи из «Географической истории мира» – которая, хочу вам сообщить, до сих пор осталась такой же новенькой и чистой, как в тот день, когда мистер Магро-Хилл зашил ее в обложку. Еще я нарисовал самурайские костюмы, потому что после Китая мы с мистером Макэлроем отправились в Японию. И, конечно, прочитал несколько страниц про Джейн Эйр – она потихоньку обживалась в доме мистера Рочестера, хотя сам он пока не появился. По крайней мере, я так понял.

Времени на все это ушло порядочно.

Когда я наконец поднялся наверх, свет там уже не горел, а брат лежал в кровати. Он накрылся одеялом с головой.

Знаете, если кто-то плакал, в воздухе что-то остается. Это не запах, это нельзя ни увидеть, ни пощупать. И нарисовать тоже нельзя. Но оно есть. Это похоже на крик искалеченной чайки, который разносится в пустом белом мире вокруг нее. Когда вы смотрите на картину, вы его не слышите. Но это не значит, что его нет.

Деревья краснели и желтели. Эти цвета медленно, как расплавленная смола, сползали вниз по холмам, среди которых лежал наш тупой Мэрисвилл. Первыми изменились деревья на самых верхушках, а потом и другие, начиная с тех, что стояли более или менее отдельно. Лоскуты красного и желтого становились все шире и шире, пока зелень не осталась только в ложбинах между холмами. А потом вершины начали редеть, так что на них уже проглядывали голые скалы, а желтое и красное добралось до подножий, а потом и деревья вокруг города тоже быстро изменили цвет, как будто не хотели пропускать общее веселье.

Все, кроме деревьев около нашей Дыры. Их листья побурели и опали.

Просто блеск.

Мы с матерью сгребли их с лысой площадки перед домом и сожгли на улице. Знаете, какой от этого запах?

– Это пахнет осенью, – сказала мать. – Лукас любил играть с листьями до того, как их сожгут. Он сгребал их в кучу, а потом прыгал туда, и они разлетались во все стороны, а он опять сгребал и опять прыгал, пока они не облепляли его с ног до головы. Тогда он звал меня, и мы сжигали все листья, а он стоял и наблюдал так тихо и серьезно, как будто смотрел куда-то далеко-далеко.

Она подгребла отлетевшие листья к низким язычкам огня.

– Он скоро вернется, – сказал я.

– Знаю.

Я поглядел ей в лицо.

Она тоже смотрела куда-то далеко-далеко.

– Надеюсь, больше никаких неприятностей не будет, – сказала она.

И знаете – как раз об этом я думал в последнее время на физкультуре. Я больше не хотел никаких неприятностей, в основном потому, что матери их и так хватало. Поэтому я очень старался, чтобы меня не отправили снова к директору Питти, пускай там и можно было еще раз увидеть Бурого Пеликана. Я правда старался. Ничего не откалывал. Нет, сэр, паршивец вы этакий.

И дела в общем шли сносно, хотя мы с тренером Ридом почти не разговаривали. В эти дни у нас были упражнения на снарядах. То есть мы валяли дурака на кожаном коне, брусьях, канатах и турнике, а для тех, кто тощий и жилистый, – сами понимаете, кого я имею в виду, – в этом нет ровным счетом ничего трудного. Конечно, тренеру Риду и в голову бы не пришло меня похвалить, жди я хоть миллиард лет. Даже сделай я соскок с тройным сальто из стойки на руках, он и то промолчал бы. В основном он занимался тем, что ходил по залу и орал на Отиса Боттома или еще на кого-нибудь – со мной не заговаривал, и я с ним тоже, – а потом велел нам строиться в шеренги и на меня при этом не смотрел.

Ну и отлично. Никаких неприятностей.

До того дня, когда он объявил, что ему надоело нас развлекать, так что пускай мы построимся, а он разделит нас на команды и отправит играть в баскетбол. И он разделил нас на Команду Одетых и Команду Полуголых, и я попал к Полуголым, и тренер Рид ушел в свой кабинет, а я перебежал к Одетым и предложил Джеймсу Расселу поменяться, и он сказал «давай», и мы поменялись, но тренер Рид, похоже, следил за нами, потому что он тут же появился из своего кабинета – да, сэр, паршивец вы этакий, – и вид у него был не самый довольный.

Он спросил, что это я тут устраиваю. Сержантским голосом.

Я ответил – и, по-моему, достаточно вежливо, – что собираюсь играть в баскетбол.

Тогда он ответил – и у него это получилось совсем невежливо, – чтобы я заткнулся и немедленно отправлялся в Команду Полуголых.

Знакомая песня, не правда ли?

Тут Джеймс Рассел сказал, что мы поменялись.

Тренер Рид объяснил Джеймсу Расселу, что он не с ним разговаривает и нечего ему лезть не свое дело, а потом снова посмотрел на меня и поинтересовался, не надоело ли мне наступать на одни и те же грабли и неужели я так ничего и не усвоил?

Я мог бы ответить ему, что усвоил уже много чего. И периодическую таблицу, и «Джейн Эйр», и даже где находится Бурый Пеликан. Но я ничего не сказал – и вам стоит это знать, чтобы вы не обвиняли меня в том, что случилось дальше.

Тренер Рид высказал догадку, что я совсем ничего не усвоил, но предложил дать мне еще один шанс, причем немедленно. Он велел Джеймсу Расселу снова надеть футболку и вернуться в Команду Одетых, а когда Джеймс сказал, что его вполне устраивает Команда Полуголых, тренер Рид посмотрел на него так, что всем стало ясно: еще одно слово, и он его живьем сожрет.

Тогда Джеймс надел футболку и перешел в Команду Одетых. «Извини», – шепнул он мне по дороге.

– Разговорчики! – крикнул Тренер Рид.

А потом Тренер Рид – кстати, он из тех, кого Джо Пепитон наверняка с удовольствием вколотил бы в землю своей бейсбольной битой, – снова посмотрел на меня.

– Марш в Команду Полуголых! – сказал он. Точнее, прорычал.

Я пожал плечами – а что мне было делать? И перешел в Команду Полуголых.

Вы же видите, я очень старался.

– Сними футболку, Свитек. В Команде Полуголых полагается играть без футболки.

Я поглядел на обе команды.

– Мне кажется, мы все и так способны запомнить, кто за какую команду играет, – сказал я. – Среди нас вроде нет учителей физкультуры.

Ну ладно. Тут я не очень постарался. Согласен, я повел себя как Лукас.

– А ну подойди ко мне, – приказал тренер Рид уже не просто сержантским голосом, а сержантским в квадрате. Каждое слово – отдельно. И громко. И медленно. Роняя их, как самые тяжелые элементы из периодической системы.

– А если не подойду, расстреляете? – спросил я.

По-моему, тренер Рид перелетел через весь зал, почти не дотронувшись до пола.

– Прекратить! – заорал он так, что задрожали стены.

И хотел схватить меня за плечо, но я отшатнулся, так что он поймал только мою футболку.

А может, он на это и рассчитывал.

И не знаю, из-за чего – может, потому, что он дернул, а может, потому, что я отшатнулся, – моя тупая футболка разорвалась одним махом, сверху донизу.

И все вокруг замерли – опять. Но на этот раз не потому, что я пререкался с тренером Ридом. А потому, что сразу увидели.

А что увидели – не ваше собачье дело.

Примерно минуты через полторы вся моя тупая школа уже знала, что случилось. После физкультуры я шел по коридору в круге тишины. Ребята впереди меня разговаривали и помирали со смеху, но едва я к ним приближался, как они тут же замолкали. И ждали молча, как будто только что произошла самая уморительная вещь на свете и им не терпится снова поговорить о ней, но они не могут, пока я не пройду мимо. И они смотрели, как я прохожу, потом выжидали еще пару секунд, а потом за моей спиной снова раздавались смех и болтовня, но негромкая, чтобы я не разобрал слов.