Чары колдуньи - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 64

— Что такое?

— Надобно идти, — повторил он, отводя глаза. — Ждут тебя.

Вошла женщина и вознамерилась взять у Дивляны мальчика; та сама поспешно передала его Елини, а женщина за руку потянула молодую вдову наружу. Еще двое вошли и встали у нее за спиной, явно собираясь подтолкнуть, если сама не пойдет.

Оказавшись на воздухе, Дивляна увидела, что здесь ее ждут довольно много людей — десятка два. Все смотрели с тревогой, даже испугом, смешанным с каким-то жадным любопытством. Одна из женщин вдруг скривилась, всхлипнула и зашлась было плачем, но на нее шикнули, и она, горстью зажав себе рот, отвернулась.

— Что случилось, люди добрые? — Дивляна обвела взглядом лица, озаренные дрожащим светом факелов. — Почему вы не спите?

— Иди, княгиня. — К ней приблизился волхв по имени Волот. — Пора тебе в дорогу… Ступай, я провожу тебя.

В дорогу? Дивляна оглянулась на дверь бани, где остались те, без кого она никуда уйти не могла, но двое уже затворили дверь и сноровисто подперли ее колом. А Дивляну почтительно, но крепко взяли под руки и повлекли куда-то прочь.

На миг мелькнула мысль, что ее собираются отдать плесковскому князю, и Дивляна снова оглянулась назад, в сторону оставшейся на княжьем дворе бани. Без детей она никуда не пойдет! Но творилось что-то необычное даже для осады. Шума сражения или признаков приступа не было, перед воротами горел большой костер. И в первой же фигуре у огня, одетой то в пламенный отблеск, то в черную тень, она узнала Незвану. И похолодела — присутствие и участие этой женщины ей, Дивляне, предвещало только самое худшее.

Рядом стоял князь Доброгнев, с мрачным видом сложивший руки на груди; столпились волхвы, человек пять или шесть, то есть все, кто жил в Коростене. Все были одеты и убраны для радений, под личинами Дивляна не видела их лиц, но поняла, что здесь трое мужчин и две женщины помимо Незваны. Та тоже оделась для служения, и ее волосы были заплетены в тринадцать кос — по числу кос самой Марены. Из коих первой косит она травы жизни, вторую спускает радетелям своим, силу им даруючи, третья — змей лют, что пожрет Матушку-Землю в пору свою… и так далее. Все тринадцать кос служительницы Марены плетут только тогда, когда пытаются полностью уподобиться повелительнице. И Дивляна сразу поняла, что сейчас этот «змей лют» нацелил ядовитое жало не на кого-нибудь, а на нее.

Личина и кудес самой Незваны пока лежали в стороне. И еще рядом с ними сверкал нож — старинный, откованный вместе с рукоятью в виде загнутых бараньих рогов. Это был жертвенный нож — Дивляна видела такие еще на родине. Держать его в руке неудобно, и им пользуются для особых целей, — но тут уж древние заветы не позволяют что-либо изменить в угоду удобству. Двое из волхвов держали веревки с петлями на конце. У Дивляны подкосились ноги, но ее провожатые были к этому готовы: они поспешно подхватили женщину и решительно подтолкнули вперед, к огню.

Незвана подняла голову и посмотрела на ту, ради кого затевалось торжественное и редкостное действо, возвышенное и пугающее. То, что само по себе служит знаком большой общей беды. И ее взгляд привел Дивляну в чувство, гордость заставила отодвинуть подальше тот ужас, что вдруг разлился холодом по жилам, сковал было волю и разум. Дочь Марены не дождется, не увидит ее страх и слезы!

Ее подвели к огню и поставили перед Незваной. Здесь же была расстелена медведина, и Дивляна не сомневалась, кому предстоит на нее лечь.

— Помнишь? — Колдунья взглянула на нее, и Дивляна сразу поняла, о чем та говорит. Об их первой встрече четыре года назад, в глуши Ужицких болот. На поляне погребальных костров местной голяди, возле приготовленной крады Жиргаса, убитого дружинами Велема и Белотура. Там, где Незвана уже наточила жертвенный нож для молоденькой вдовы погибшего, Ольгицы, а Дивляна бросилась на дочь Марены с боевым топором из мертвой руки самого же Жиргаса и отбила жертву.

— Не дала ты мне дочь Громолюда на краду уложить, — продолжала Незвана, длинной ложкой помешивая в горшке, который стоял на краю костра, прямо в углях. Над ним поднимался белый пар, и Дивляна даже на расстоянии улавливала запах трав: дурмана, сон-травы и особо ядовитой травы под названием «марамора». Она никогда не приносила человеческих жертв и даже не видела, как это делается, но состав отвара знала от бабки Радуши. — Теперь сама вместо нее пойдешь. Но ни муж твой, ни даже деревлянские князья тебя в спутницы не получат. Ты пойдешь к Нему. — Незвана кивнула на ворота, и Дивляна сразу поняла, что она имеет в виду отнюдь не плесковского князя Волегостя, а совсем наоборот. Другой жених ждал невесту за стенами Коростеня — Князь-Уж, хозяин Ужи, священной реки деревлян.

Жертвы нижним богам не сжигают — их бросают в реки или озера, топят в болотах. Жертву своему покровителю Незвана намеревалась переправить в воду Ужи. На помосте под частоколом, через который обычно едва удавалось выглянуть, было устроено нечто вроде широкой ступени — несколько бочек в ряд, покрытых плахами, чтобы, когда все будет кончено, двое мужчин смогли встать туда, взять бездыханное тело и бросить через верхушки частокола, надеясь попасть в воду. А если и не долетит, то Уж во всяком случае поймет, что это ему, и сам позаботится забрать…

— Ты тогда помешала мне. Но ты же и заменишь ее, — говорила Незвана, продолжая помешивать в горшке.

По ее чересчур смирному и задумчивому виду Дивляна заключила, что колдунья и сама хлебнула отвара, способного помочь ей добраться до стоп своих повелителей. Она черпнула из горшка ковшиком с резной головой ящера на ручке и приблизилась к Дивляне. С боков ковшика срывались капли горячего отвара, падали на землю, и Дивляна невольно следила за ними, ожидая, что земля задымится и застонет.

— Князь-Уж ждет тебя. — Незвана подняла ковш к лицу Дивляны, а та не могла ни принять его, ни оттолкнуть, потому что ее по-прежнему держали за руки. Но двое державших мужчин, как она чувствовала, тряслись от страха гораздо сильнее, чем сама жертва. — В тебе течет кровь тех, кто много раз уходил к Нему в самом расцвете юности. Кровь жертв. Кровь Ящеровых невест. Ты рождена для того, чтобы стать одной из них. И ты сама это знаешь. Я вижу на тебе знак… — Взгляд колдуньи уперся в крупную сине-голубую бусину с белыми глазками, которая висела у Дивляны на шее. — Это послали тебе в дар как залог того, что ты вернешься и разделишь участь дев твоего рода. Солнце садится в море ночного мрака, и тебе настал срок идти за ним. Ящеру пришлось ждать, но ты выполнила свое предназначение на земле. Лад Всемирья защищал твоего сына — я не смогла его тронуть и не знаю, когда смогу. Пусть попробует выжить, если сумеет! — Незвана усмехнулась, но было видно, что она и правда считает новорожденного младенца настоящим соперником себе, потому что за ним стояло будущее, которого она не могла одолеть. — Твою дочь я заберу и сделаю своей преемницей — в ее крови вековая мудрость волхвов, она сможет. А ты… — Взгляд Незваны поднялся к лицу Дивляны, которая слушала ее, ловя каждое слово, будто сама Макошь открывала ей судьбы мира. — Ты больше не нужна Ладу Всемирья. Четыре года я ждала этого дня! Родив этого ребенка, ты лишилась своего щита! Закатилося красно солнышко на веки да вековечные! — вскрикнула она, будто плакальщица на погребении, и в ее голосе послышался надрыв всех плакальщиц от начала времен, будто вырвался этот вопль из груди самой Марены. — И когда ты умрешь, твоя сила перестанет питать… ее… И он… — Незвана запнулась, будто не могла припомнить или выговорить имени. Глаза ее расширились, взгляд блуждал. — Он поймет… что рядом с ним соломенное чучело… забава на игрище… и я…

Она сморгнула и замолчала. Несколько мгновений колдунья стояла неподвижно, и даже подумалось, что она вот-вот рухнет наземь без памяти. Но потом она переменилась в лице, взгляд стал осмысленным, а в чертах отразилось недоумение — будто она говорила во сне, проснулась от звука собственного голоса, а все сказанное для нее столь же темно, как и для тех, кто слушал. Но вот колдунья вновь взглянула на Дивляну, и в глазах ее загорелся огонек.