Чары колдуньи - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 39

Не пощадила стихия и князей. Аскольд сошелся в поединке с Мстиславом, но продолжался тот считаные мгновения — до дождя. Аскольд успел, пользуясь временным ослеплением противника, сделать удачный выпад и задел концом клинка плечо Мстислава, но острие лишь чиркнуло по колечкам кольчуги, зато сам Аскольд чуть не упал — подошва поехала по мокрой траве. Мстислав попытался достать его топором, однако промахнулся, лезвие ударило в землю, и сам деревлянский князь, держась за рукоять, остался бы беспомощной жертвой, дожидающейся удара по спине или по шее, если бы его не прикрыли щитами кмети. Мстислав успел высвободить топор, перехватил рукоять, повернулся, шагнул к Аскольду… и при первом же шаге неловко ступил в выбоину в земле, не видную под травой, поскользнулся, упал… Встал, с помощью тех же кметей, сделал, хромая, два-три шага. И остановился, поняв, что сражаться не способен. Он не был ранен, но боль в стопе, тяжесть мокрого снаряжения, потоки воды, струящиеся по лицу и мешавшие дышать, делали продолжение схватки почти невозможным. Идти биться дальше было бы самоубийством.

Кмети прикрыли его сомкнутыми щитами, Мстислав отошел назад. Раздался рев рога, призывающего отступать, и тут же его призыв подхватил рог со стороны полянского войска. Оба князя уже жалели, что ввязались в сражение, не дождавшись прояснения в небе. Битва под дождем могла привести только к лишним потерям, но едва ли к победе какой-либо из сторон. Два войска разошлись, каждое искало укрытия от стихии в лесу со своей стороны. На мокрой истоптанной траве, поливаемые дождем, остались лежать мертвые тела, оброненное оружие, разбитые щиты. Раненые пытались ползти, цепляясь окровавленными пальцами за скользкую мокрую траву. А Перун все грохотал в небе, не желая успокоиться, будто никак не мог унять своего гнева и насытить ярость…

Слишком сильное сопротивление пришлось ему преодолевать в этот раз: богиня Марена уже считала своей добычей желанную жертву — полянского князя Аскольда, отданного ей могучей ворожбой, и выпустила его из рук с большой неохотой. Надолго ли?

Глава 7

Гроза через некоторое время утихла, но дождь шел до самого вечера. Укрывшись в лесу, поляне кое-как поставили шатры на прогалинах и прямо между деревьями, а большинство спряталось под ветвями елей, в кустах, наскоро соорудив шалаши и накрывшись плащами. Раненых кое-как перевязали, пожевали хлеба из котомок. О кострах и горячей каше пока говорить не приходилось.

В войске шли разговоры о том, что Перун гневается. Хотели спросить совета у волхвов — Судимера и Обрада, но те исчезли куда-то, будто их дождем смыло. Аскольд сидел в шатре вместе с Хортом и боярами и ждал прояснения. Если наутро погода наладится, он намеревался снова начать битву. Люди толковали о приметах — наладится ли к утру погода, но больше старались угадать волю Перуна — чем он так разгневан, что не дает сражаться? Опять начались разговоры о жертве — напрасно все же не принесли ее перед походом! Богов заставлять ждать да кормить одними обещаниями — себе дороже выйдет!

— Если Перун потребует жертву, я без раздумий отдам ему самое дорогое, лишь бы он позволил полянам победить, — ответил Аскольд, когда боярин Зареня намекнул ему на это.

Зная, как неохотно князь приносит жертвы, люди удивились. Они удивились бы еще больше, если бы узнали, что он имеет в виду под «самым дорогим».

Но уже к утру все изменилось, о жертвах больше не заговаривали. Среди ночи явились Судимер и Обрад — промокшие до нитки, похожие не то на водяных, не то на леших со своими длинными волосами, слипшимися от воды бородами и в потемневших от влаги накидках из конской шкуры. Оказывается, ходили они ни много ни мало к деревлянскому стану, где держали совет с волхвами Мстислава. Те тоже не сомневались, что сам Перун воспретил князьям сражаться, послав эту грозу. А стало быть, тем следовало договориться если не о мире, то хоть о перемирии до тех пор, пока воля богов не будет выяснена. Более того, Судимер и Обрад виделись с самим Мстиславом, который изъявил согласие на переговоры и наутро обещал ждать Аскольда на том самом поле.

По первому побуждению Аскольд ответил «нет», но старейшины убедили его согласиться. По войску уже разошлись слухи о гневе Перуна, и никто не пойдет в битву, неугодную Богу Воинов.

— Какой гнев, мы ведь не разбиты! — возмущался воевода Хорт, обходя стан и пытаясь убедить людей, что битва лишь просто отложена. — Перун не дал нам победы, но и деревлянам ее не дал! Завтра он будет на нашей стороне!

— Перун портки спустил да окатил нас! — выкрикнул кто-то возле одного из костров, и кругом раздался дружный смех. — Вот мы и разбежались с поля, будто курицы мокрые! Ни победы, ни гибели славной не дает Перун князю нашему, видать, плюнул на нас совсем!

Даже если заставить ратников взять оружие в руки, вряд ли удастся дать им боевой дух и уверенность в победе, если они убеждены, что сам Перун запрещает это сражение. Хуже того, воспротивься Аскольд переговорам — и его собственное войско в душе встанет на сторону Мстислава, который уважил волю Перуна и дал согласие на перемирие. Это сначала — в душе. А потом?

Несмотря на все свое упрямство, Аскольд не был дураком и понял, что придется уступить.

— Но у меня нет времени! — поначалу старался он убедить старейшин и воевод. — Со дня на день могут прийти русь и кривичи! Если я до тех пор не разделаюсь с Мстиславом, я окажусь как зерно между двух жерновов! И вы все со мной! У нас нет времени с деревлянами меды распивать!

— Так, может, удастся того… отложить, — намекнул Избыгнев. — Может, сперва с кривичами разберемся, а деревляне куда от нас уйдут? Уж пять веков сидят тут, так и еще посидят.

— А что, если старый хрен прослышал о руси? И теперь нарочно тянет время, дожидаясь, пока они подойдут? Тогда ему и не понадобится ничего делать, не надо будет воевать, посылать в бой своих людей и сыновей! Он просто подождет, пока русь разобьет нас… то есть мы разобьем русь, — поспешно поправился Аскольд, будто не допускал мысли, что может не устоять против северных врагов. — Все равно после победы мы будем обескровлены, и они возьмут нас голыми руками! Я не могу идти в бой, оставив за спиной деревлян! Это верная смерть, как вы не понимаете?

— Понимаем, княже. — Избыгнев переглянулся с остальными и вздохнул. — Против двоих одному не устоять. Если стравить их не выйдет, стало быть, с кем-то одним примириться надо.

— Примириться? — Аскольд поднял брови, будто не верил, что услышал такую глупость. — С кем? С этими волками, которые украли мою сестру и хотели украсть мой стол? Хотели сесть вам на шею? Или с кривичами, которые называются моей родней, а сами нарушают самые основы родового закона и предательски нападают на меня?

— Ну… так или иначе… Кто нам будет поваднее[13], с тем и…

— Если ты не примиришься с кем-то из них, княже, то они примирятся между собой, — подсказал Судимер. — Не помогай твоим врагам договориться против тебя. Иначе ты сам погубишь и себя, и все племя полян. Боги вручили тебе власть над ним, чтобы ты защитил твоих детей, стал для них земным Перуном, мечом и щитом в его руках.

Аскольд угрюмо промолчал. В памяти его всплыли обрывки русинских сказаний, которые он еще в детстве слышал от отца: подвыпив на пирах, князь Дир путано принимался пересказывать предания далекой северной родины. И в этих преданиях настоящим героем, носителем высшей доблести становился тот, кто сам решал свою судьбу и с открытыми глазами делал шаг навстречу верной смерти, своей отвагой приобретая славу в веках. И чем больше крови при этом проливалось, тем больше ему доставалось славы. Про спасение каких-то там племен в тех сагах ничего не говорилось.

Но пока он стоял во главе полян, ему приходилось считаться с их мнением. А иначе кто он? Наконечник копья без древка недалеко улетит. Его старшая дружина и волхвы стояли за переговоры с Мстиславом, который из двух врагов был ближе, а без их помощи ему не удастся убедить войско в необходимости сражаться.