Краски любви - Анисимов Андрей Юрьевич - Страница 20

– Здорово. Только у меня просьба, – прошептала Катя.

– Что-нибудь переделать? – предположил Крюков.

– Нет. Я прошу картину никому не показывать. Хорошо?

Крюков улыбнулся и сказал, что картины для того и пишутся, чтобы на них смотрели. Катя объяснила, что не хочет, чтобы холст видели ее друзья, а до остальных ей дела нет. Крюков обещал.

– Постараюсь. Хотя в моем подневольном положении это обещать будет сложно.

Катя благодарно кивнула и спустилась с мансарды. Злата ждала ее в холле.

– Пойдем, я тебя покормлю. Я специально сварила наш польский супчик. Такого вы делать не умеете.

Глава 27

Может, раскрыть тайну Злате?

Катя уселась за стол и сосредоточенно принялась за еду. Протертая мучнистая жижа, названная Златой польским супчиком, давалась нелегко, но Катя добросовестно ее хлебала. За ужином панночка безостановочно щебетала, Катя кивала, но смысл слов до ее сознания не доходил. Мысленно девочка оставалась наверху в мансарде. Перед ее глазами все еще стоял холст с незаконченным портретом. Освещенное с одной стороны лицо взирало на мир удивленными девичьими глазами. Катя себя такой никогда не видела. Смотрясь в зеркало, она воспринимала себя иначе, но в сходстве портрета с оригиналом не сомневалась. Самым поразительным в изображении Крюкова было точно увиденное художником ее настроение. Он поймал именно то, что было на самом деле. Оттого Катя и покраснела, глядя на холст. Человек Крюков не догадывался, что ему позирует девушка, но художник Крюков это прекрасно понял. Катя испугалась, что, глядя на картину, об этом догадаются все.

– Тебе не страшно там? – спросила Злата.

– Чего страшно? – не поняла Катя.

– Сидеть с сумасшедшим. Дядя сказал, что он опасный, – пояснила панночка.

Катя ухмыльнулась и вдруг поняла – да, он и вправду опасен, но только для нее, Кати.

– Страшно, но не очень, – ответила она Злате и, чтобы сменить тему, спросила: – Ты своего дядю хорошо знаешь?

– Несколько дней, пока в Москве, – ответила Злата.

– А раньше ты его не видела? – допытывалась Катя.

– Говорят, он у нас гостил в Закопанах, но мне тогда было полтора года. Я, честно сказать, его вовсе не помню.

Катя кивнула и подумала, что, кроме горбуна, вряд ли кто-нибудь полностью осведомлен о происходящем в доме. А Тарзана не спросишь.

– А как тебе горбун? – поинтересовалась Катя.

– Ой, Тарзанчик – прелесть. Мне кажется, он в меня втюрился. То погладит ласково, то принесет чего-нибудь вкусненького. Такой милый… – защебетала Злата.

Тарзан втюрился?! Такое Кате в голову не приходило.

– Разве калеки могут любить? – спросила она скорее у себя, чем у Златы.

– Ты что, классику не читаешь? Вспомни Квазимодо.

Квазимодо… Что-то знакомое… Но название романа Катя вспомнить не могла. Хотела спросить, но постеснялась. Злата сама сказала:

– «Собор Парижской богоматери». Самое сильное из всего Гюго. Я вообще Гюго – не очень, но эту вещь люблю. И смотри, как в жизни выходит, теперь у меня свой Квазимодо появился. Я не знаю, если бы мое сердце было свободным, я бы, может, и ответила на его чувства…

– Ты могла бы полюбить калеку? – изумилась Катя.

– Полюбить – не знаю, но принять любовь и разделить судьбу – наверное. Представляешь, рядом с тобой мужчина, который будет боготворить тебя всю жизнь? Он всегда тебе благодарен, никогда не изменит. А что такое измена, я знаю. Это очень тяжело пережить. Поэтому, будь мое сердечко свободным, кто знает, как бы поступила панночка…

Катя посмотрела на Злату совсем по-другому. Сперва полячка показалась ей весьма поверхностной, хоть и образованной девицей, а выходит, она человек глубокий и уже кое-что переживший. Хотя Злата всего на год с небольшим старше Кати.

– Кем же занято твое сердечко, если не секрет? – поинтересовалась Катя.

– Пойдем в мою комнату, там я тебе и скажу, – пригласила Злата, и Кате показалось, что панночка смутилась.

Племянница Самсона занимала комнатку для гостей. Хотя Тарзан навел здесь порядок, но все равно казалось, что это номер в дешевой гостинице захолустного городишка. Диван, шкафчик, вешалка, жалкое кресло. На стене фотография, гравюры. С приездом племянницы Самсона комнатка ожила. В рюкзачке, который Злата таскала за спиной во время своих путешествий, основное место занимал плюшевый пес Стефан. Теперь игрушка важно покоилась в кресле. Из Молдавии Злата привезла кукол: молдаванку и молдаванина. Она выпросила их в подарок у кишиневского дяди. Молдавская парочка устроилась на шкафу. Тетрадки, учебники и журналы, живописно разбросанные по комнате, создавали симпатичный студенческий беспорядок. Рогатая шапочка Златы на вешалке очень удачно дополняла впечатление.

Катя оглядела комнатку и улыбнулась. Здесь дышалось гораздо легче, чем в любом другом помещении этого дома. Нарочитый стерильный шик жилища Гнусняка Катю угнетал.

– Можно, я посижу в кресле? – спросила Катя и, не дожидаясь разрешения, пересадила пса Стефана на шкаф к молдавской парочке. После стула, на котором она в одной позе проторчала почти два часа, сидеть в кресле казалось блаженством. Злата прилегла на диван.

– Я тебя сразу полюбила, – без обиняков сообщила Кате Злата. Как увидела, так и полюбила. Ты сильно отличаешься от всех парней, которых я раньше встречала. Ты особенный.

«Надо думать, отличаюсь», – усмехнулась про себя Катя.

– Боюсь, что тебе со мной не повезло, – тихо сказала она Злате.

Злата вскочила с дивана, уселась у Катиных ног и, положив голову ей на колени, заглянула в глаза.

– Ты боишься, что я старше? Или тебя пугает, что я из Польши? Или есть другая причина?

– Да при чем тут Польша, при чем возраст? – возразила Катя. – Не могу я тебе сейчас всего объяснить.

– Ты любишь другую панночку? – встревожилась Злата.

– Другую панночку я точно не люблю, – успокоила Катя девушку. – И даже другого паныча… – Катя сказала и осеклась, видя, как глаза Златы расширились от ужаса. – Не бойся, я нормальный человек. Как сейчас говорят, с традиционной ориентацией. Большего пока сказать не могу. За признание спасибо, но на мою любовь не рассчитывай. А вот твою дружбу я приму с удовольствием.

– Если у тебя нет другой девушки, тогда ты меня полюбишь. Не смотри, что я выгляжу как чучело. Если причешусь и вместо джинсов надену нормальное платье, парни на улице шеи свернут, глядя мне вслед.

Катя улыбнулась:

– Я и так вижу, что ты очень красивая. Ну не могу я сейчас тебе ничего объяснить.

– А когда сможешь? – В голосе Златы Катя услышала такую тоску, что ей стало панночку жаль. Она с трудом сдержалась, чтобы не открыться.

– Когда узнаешь, сама поймешь, что от меня проку нет.

– Ты боишься стать мужчиной. А у меня есть опыт, – Злата осеклась. – Ну не то чтобы опыт, но я кое-что умею. Все будет отлично… Это так здорово – любить… – пообещала Злата.

– Ты о сексе? – поняла Катя. – Давай прекратим этот разговор, да и мне пора. Неудобно Тарзана заставлять за меня работать.

– Ну, посиди еще немного, – попросила Злата и взяла Катю за руку. Катя встала, вырвала руку и быстро вышла. Ей хотелось побыть одной.

Она поднялась на второй этаж. Зашла в каморку с матрасами и, растолкав Олега, попросила сменить ее.

– Я немного устал. Плечо болит. Посиди у художника.

Губанов протер глаза, сонно посмотрел на Катю.

– Жрать охота.

– Тарзан покормит тебя вместе с Крюковым. Иди поработай.

Губанов взял свой детектив и, позевывая, отправился в мансарду. Катя спустилась вниз и вышла в сад. Она уселась на скамейку под кустом жасмина и поняла, что хочет домой. Утром надо позвонить отцу. Он наверняка волнуется, хорошо, что еды ему оставила. За забором послышался короткий автомобильный гудок. Из дома выбежал Тарзан и открыл ворота.

«Как он все успевает?» – удивилась Катя и, вспомнив о симпатии горбуна к Злате, улыбнулась.

Гнусняк вернулся не один. Из микроавтобуса с хозяином вышел коренастый, похожий на квадрат, бритый субъект. Катя подумала, что с таким ночью у малаховского пруда лучше не встречаться.