Король-Провидец - Банч Кристофер - Страница 74

– Нет, Дамастес. Это я должна извиниться. Визит к Чардин Шеру был бы глупостью с моей стороны. Он откажется от своих слов, и я опять окажусь в дураках. Ну почему, во имя девяти адов, у нас принято всегда верить мужчинам?

– Не знаю, – признался я. – Может быть, потому, что мужчины пишут законы.

– Какая чушь! – Маран снова вспыхнула. Ее платье, казалось, отвечало на ее гнев: по ткани вверх-вниз пробегали волнообразные колебания.

– Вы правы, – согласился я. Я не знал, что делать. Вечер был безнадежно испорчен, и лучше всего было бы незаметно уйти. Но вместо того, чтобы сказать об этом слух, я взял ее за руку и мягко привлек к себе.

Долгое время мы стояли в молчании. Ее дыхание участилось, успокоилось, потом снова участилось, как будто она тщетно пыталась совладать со своими чувствами.

– Я не собираюсь плакать, – пробормотала она, прижавшись лицом к моей груди. – Я и слезинки не пролью из-за этого сукиного сына!

Она подняла голову, и ее губы раскрылись. Я поцеловал ее; она с неожиданной силой ответила на поцелуй и тут же оттолкнула меня.

– Полагаю, он бы сказал о том, какое сильное впечатление я на него произвела, и предложил встретиться с ним попозже в его резиденции. Он не похож на человека, способного выпрашивать то, что ему хочется получить. Но я выслушивала и более мерзкие предложения, – продолжала она. – Сыновья богачей считают, что они могут ругаться как конюхи, если любое их желание не исполняется немедленно, и имеют очень странные представления о том, чего может хотеть молодая женщина.

Она улыбнулась уголком рта.

– Хотя до сих пор я не слышала подобных предложений от таких высокопоставленных особ, как Чардин Шер. Полагаю, мне следует считать себя польщенной.

К моему удивлению, она от души рассмеялась.

– Интересно, каким образом Малебранш удостоился чести стать сводником для Чардин Шера?

– Вероятно, продал ему свою мать или сестру, – ответил я. Я не сказал ей о том, что знал Малебранша в другом, гораздо более опасном обличье: теперь я понимал, что он выполняет грязную работу по поручению каллианского премьер-министра.

– Я скажу вам, что мы собираемся делать, – решительно заявила Маран. – Мы собираемся вернуться во дворец. Мы будем развлекаться и забудем о каллианцах. Мне уже давно не было так хорошо, и я не позволю им все испортить.

Именно так мы и поступили. Чардин Шер и его приспешники ушли, поэтому нам никто не мешал.

Бал должен был продолжаться до утра, но вскоре после полуночи Маран предложила уйти.

– Мы совершили выход в свет, я показала свой новый наряд, и мы узнали, что все каллианцы – ужасные свиньи. Что еще здесь делать? Есть я боюсь, потому что это платье может лопнуть по швам.

– Хм-мм... – промямлил я. – Какая интересная мысль. Вы не пробовали эклеры с того подноса? На вид они очень вкусные.

– Полно мечтать, о пылкий симабуанец! – она рассмеялась, сняла с головы маску морского змея, и ее волосы свободно рассыпались по плечам. Я тоже снял свою маску и последовал за ней.

Во время обратной поездки Маран упорно молчала. Я решил, что она не может забыть об оскорблении, нанесенном Чардин Шером, и попытался развеселить ее непринужденной болтовней.

Когда карета остановилась, я вышел из нее и протянул руку. Я уже собирался пожелать Маран спокойной ночи и отправиться на конюшню за Луканом, когда она неожиданно спросила:

– Капитан, вы джентльмен?

– Надеюсь, что да, графиня.

– В таком случае, я могу пригласить вас к себе, хотя не имею представления, чем вас угостить?

– В честь такого случая, мадам, я сделаю исключение из своих правил и выпью капельку вашего самого лучшего бренди.

– Сразу видно, что вы учтивый человек, сэр, – всегда готовы помочь расстроенной и сконфуженной девушке.

Дом был пуст. Ни одного слуги не попалось мне на глаза, хотя газовые лампы горели на полную мощность.

– Полагаю, все решили, что нас не будет до утра, и разошлись по собственным маленьким праздникам, – Маран нахмурилась. – Очень-очень старое бренди? Скорее всего, его можно найти в... в чьем-то кабинете.

Мы поднялись наверх, и она попросила меня подождать. Я стоял в роскошном коридоре, чувствуя себя последним дураком в моей оранжевой рясе. Минуту спустя она вернулась с хрустальным графином; многочисленные полированные грани разбрасывали повсюду отражения светильников.

– Так, куда теперь? О, я знаю! Вы же еще не видели солярия. Пошли, – она взяла меня за руку и провела по лестнице на верхний этаж.

Это было большое помещение со стеклянной крышей, изогнутой как верхушка хлебного каравая. Все здесь было выкрашено в белый цвет, начиная от гнутых железных стульев и столов и кончая оконными рамами. В дальней стене имелась дверь, ведущая на открытую балюстраду.

Я осторожно опустился на затейливый стул. Маран налила мне бренди и устроилась на хрупкой кушетке, которая наверняка рухнула бы под моим весом.

– Я хочу поблагодарить вас за приглашение на бал, – сказал я. – Иначе я был бы одним из тех бедных кавалеристов, которых мы видели на улице. Я болтался бы в седле, пытаясь выглядеть благородно и отмораживая мои... мои...

– Если не ошибаюсь, вы хотите произнести слово «яйца»?

– Нет, но и оно сойдет. Кстати, я собирался выразить свое восхищение вашим словарным запасом. Я не знал, что аристократы умеют так ругаться.

– Умеют, если они выросли в сельской местности и много ездили верхом. Все мои лошади лучше откликаются на этот язык, чем на нежное сюсюканье.

– Странно, – заметил я. – Армейские лошади предпочитают ласку и мягкое обращение. Может быть, животные лучше воспринимают незнакомое?

Я улыбнулся, и она нерешительно улыбнулась в ответ. На долю секунды на ее лице вновь промелькнуло выражение провинившегося ребенка, ожидающего наказания. Она встала и подошла к двери, ведущей на балюстраду. Я взял свой бокал и присоединился к ней.

Внизу несла свои воды Латана, и даже в этот поздний час я видел огни барж и торговых судов. Мне послышался какой-то звук, и я открыл дверь. Я не ошибся: с реки доносилась тихая музыка. Вскоре я увидел ее источник – сверху по течению к нам медленно приближался роскошный паром, на палубе которого играл оркестр.

Я стоял совсем рядом с Маран и ощущал чистый аромат ее волос, опьянявший гораздо сильнее, чем запах выдержанного бренди. Она повернулась, взяла у меня бокал и поставила его на подоконник.

– Ну вот, мой преданный рыцарь, теперь мы вдалеке от любопытных глаз, и у нас есть волшебный оркестр. Я хотела бы познакомиться с этим танцем из «Гнилого Ряда», сэр.

Я замешкался, но выражение ее глаз заставило меня принять решение.

– К черту джентльменство, – пробормотал я.

Ее руки обвились вокруг меня, и она растаяла в моих объятиях. Я тоже обнял ее, а потом, как и мечтал, прикрыл ладонями ее ягодицы. Она затаила дыхание, просунула одну ногу между моих ног, и мы задвигались как одно целое. Я начал поглаживать ее ягодицы. Ее дыхание участилось, и даже через мой балахон я почувствовал, как отвердели ее соски. Мой напрягшийся член прижался к ее бедру, но она не отстранилась. Мы танцевали так целую вечность, а потом я неожиданно понял, что паром давно уплыл, и музыка, которую мы слышали, звучала лишь в нашем сознании.

Маран привлекла меня к себе и впилась в мои губы долгим поцелуем. Наши языки соприкоснулись, и она застонала, качая головой из стороны в сторону, прижимая свои губы к моим с такой силой, что заболели десны.

Потом она отстранилась.

– Да, Дамастес. Сейчас же. Быстро. Пошли со мной.

Она почти бегом устремилась к лестнице, увлекая меня за собой.

Я не запомнил, как выглядела ее спальня, но постель была широкой и приглашающе расстеленной, а шелковые одеяла – такими же теплыми, как и ее платье. Комната освещалась единственной газовой лампой в виде канделябра, стоявшей на прикроватном столике.

Мы обнялись еще раз, и Маран отпрянула, шаря пальцами у себя на шее. Она что-то раздосадованно пробормотала. Я запустил пальцы за воротник ее костюма и рванул в стороны. Платье с треском лопнуло сверху донизу, и она осталась обнаженной.