Король-Провидец - Банч Кристофер - Страница 64

Иногда я выходил в город один, а иногда, если у меня возникало желание исследовать более опасные районы, просил Карьяна присоединиться ко мне. Если он не находил себе других удовольствий, то, по крайней мере, мог напиваться в каждом кабаке, и я на некоторое время избавлялся от его ворчливых упреков. Кроме того, у него обнаружился поразительно звучный бас, обеспечивший ему популярность во многих местных тавернах.

Я нанес визит Провидцу Тенедосу и обнаружил, что он искренне рад видеть меня. Постепенно это вошло в привычку: если я не выезжал на ночное дежурство, что в полку Золотых Шлемов случалось лишь раз в три недели, и не имел других планов, то заглядывал в Командный лицей, находившийся в десяти минутах ходьбы от наших казарм, и интересовался, какие у Тенедоса планы на вечер.

Он спрашивал, как прошел день (как правило, мой ответ занимал не больше нескольких секунд), а потом рассказывал мне о своих занятиях. Насколько я понял, он защитил свой кабинет Заклятием Молчания, так как его замечания в адрес некоторых высокопоставленных офицеров, которым он преподавал, были весьма нелестными и язвительными.

Он уволил двух других инструкторов из отдела Военного Чародейства – одного за старческий маразм, другого за некомпетентность – и заменил их молодыми, ревностными Провидцами, не меньше его убежденными в том, что чародейство должно стать третьей боевой единицей, вместе с пехотой и кавалерией.

Сначала мы проводили время вдвоем, но через несколько недель к нашей компании прибавились другие офицеры – молодые капитаны и даже домициусы. Очевидно, к этому времени отсев неуспевающих слушателей закончился.

Офицеры проявляли большой интерес к лекциям Тенедоса, часто сопровождаемым демонстрациями на большом песчаном столе, который он установил в аудитории. Я обычно держался сзади и внимательно слушал. Я был зачарован. С первого взгляда казалось, будто Тенедос рассказывает только о былых сражениях, демонстрируя, каким образом опытный маг мог бы изменить их исход с помощью Заклятья Тьмы в одном месте, Погодных Чар в другом, и так далее.

Но в речах Тенедоса заключалось нечто большее, чем обычные примеры из истории, хотя мне понадобилось некоторое время, чтобы понять это. Думаю, если бы я не знал о его ненависти к Совету Десяти и его абсолютной убежденности в том, что Нумантия должна получить настоящего правителя или кануть в небытие, то я бы ничего не заметил. Тенедос мог вставить риторический оборот вроде «те, кто сейчас живет прошлым, будут задушены его мертвой рукой в будущем», или же, если сражение произошло во времена правления Совета Десяти, он называл истинным победителем боевого командира, а не «тех паникеров и болтунов, которые прячутся за чужими спинами».

Тенедос возводил свою философию в ранг настоящей научной дисциплины. Его популярность росла с каждым днем. Как он и предвидел, Совет Десяти совершил крупную ошибку, позволив ему стать преподавателем в Командном лицее.

Поскольку почти все его ученики были старше меня как по возрасту, так и по чину, мое присутствие начинало казаться мне неуместным. Но вскоре Тенедос объявил о новом графике занятий. Он будет читать дополнительные лекции лишь дважды в неделю; в остальные дни вечернее время понадобится ему для личных дел.

– Но минимум один вечер в неделю я обещаю проводить с тобой, Дамастес, если ты не устал от компании нудного, ворчливого чародея, – добавил он, когда мы остались наедине. – Я чувствую, как мои мозги начинают тухнуть на этой проклятой работе. Мне хочется выйти на улицы, быть среди людей.

Я был рад, что Тенедос твердо придерживался своего плана, ибо он стал любимцем больших аудиторий. У никейцев есть одна интересная черта: они предпочитают собираться в залах и слушать, как один человек излагает свои идеи, или как двое людей вступают в жаркую дискуссию, обмениваясь колкими выпадами, чем посещать художественные галереи или ходить на концерты.

Положение самого популярного философа сезона имело свои выгоды. Большое количество женщин жаждало личного общения с Тенедосом – по очаровательному выражению одной из них, это делалось для того, чтобы «убедиться, правильно ли я поняла ваши слова». Этой даме, по-видимому, понадобились особенно подробные объяснения, поскольку когда я встретился с Тенедосом на следующий день, он был выжат как губка и попросил отменить нашу запланированную прогулку, ссылаясь на необходимость как следует выспаться.

Но то был, пожалуй, единственный раз, когда я видел его уставшим. Он имел огромный запас энергии и всегда выглядел бодрым и оживленным.

Когда мы выходили в город по вечерам, то не договаривались заранее, куда мы отправимся и в какой компании окажемся. Иногда это было приглашение на вечеринку, полученное Тенедосом, но довольно часто приглашения были адресованы «Льву Сулемского Ущелья» – такой кличкой наградил меня один из местных писак, и Йонг напоминал мне об этом при каждом удобном случае. Мы могли отобедать в чертогах аристократа или в какой-нибудь портовой таверне, где подавались лучшие устрицы в Никее. Иногда мы забредали в притон, где четыре обнаженных танцовщика на сцене прыгали вокруг человека, игравшего на гитаре и поющего заунывным голосом, иногда посещали солидный ресторан, где купцы и корабелы с важным видом обсуждали свои дела.

Никея была прекрасным городом, но отнюдь не счастливым. Что-то было не так, чего-то не хватало. Богачи не выходили на улицу без вооруженной охраны, простолюдины открыто выкрикивали оскорбления в адрес стражников из городского гарнизона, а в беднейших кварталах, где стражи закона появлялись только группами, в спину им мог полететь камень, брошенный чьей-то невидимой рукой.

Уважения к армии не существовало. Солдаты были предметом насмешек, а если кто-нибудь из них неосторожно напивался в одиночку, его избивали, грабили и вышвыривали на улицу.

Однако справедливости ради хочу отметить, что неуважительное отношение проявлялось не только к армии. На каждом перекрестке можно было встретить громогласного оратора, либо рассказывавшего непристойные байки об интимной жизни членов Совета Десяти, либо выносившего приговор всей государственной системе. Эти крикуны были совершенно безвредны, хотя их количество производило угнетающее впечатление. Впрочем, стражники не стеснялись объявлять их врагами государства и призывать к молчанию с помощью увесистых дубинок. Кроме того, любой арестованный автоматически считался виновным в преступлении, а следовательно, заслуживающим безжалостного обращения по пути в тюрьму.

Никея была по-прежнему красива, но никто, похоже, больше не заботился о ней. Улицы не подметались, на тротуарах скапливались кучи разнообразного мусора. Очень многие здания, как частные, так и государственные, давно нуждались в капитальном ремонте.

Я вспоминал слова, сказанные Тенедосом, когда мы ехали через Сулемское ущелье в прошлом году: "Я чувствую смуту в Никее, в Даре. Люди остались без лидера, без направления, и они знают об этом".

Я тоже ощущал напряжение. Город напоминал огромное пшеничное поле, иссохшее от жары и ждущее лишь появления человека с факелом. И мне начало казаться, что раз в неделю я выезжаю на прогулку с этим самым человеком.

Но должен признаться, мои мысли редко принимали столь мрачный оборот. Лейш Тенедос был превосходным компаньоном. Когда мы выезжали в город, он часто переодевался в штатское платье, поскольку, по его словам, «одежды волшебника могут быть недостатком так же часто, как и преимуществом, и я могу лишь посоветовать тебе следовать моему примеру».

Вопреки уставу, я приобрел несколько комплектов штатской одежды и хранил их в апартаментах Тенедоса, хотя чаще все-таки носил свой мундир.

Мы оба, в сопровождении Карьяна и Йонга, порой попадали в очень странные места.

Я помню...

Заплатив лодочнику несколько медяков за экскурсию по системе канализационных каналов под городом, мы мчались по темным тоннелям, подхваченные потоками мутной воды. С изогнутой кирпичной кладки над головой срывались крупные капли, по темным углам шипели крысы. Йонг крепко напоил лодочника, и мы едва не заблудились, но, к счастью, нашли открытую решетку и вылезли наверх в совершенно незнакомом квартале.